Секретные бункеры Кёнигсберга - Андрей Пржездомский

К сожалению, мы не располагаем никакой информацией о том, что произошло дальше. Были ли ценности вывезены из замка или спрятаны в каком-либо другом месте на его территории? Что делал доктор Роде в это время; как выполняла задачу, поставленную Кохом, зондергруппа, руководимая неизвестными лицами; и вообще, что творилось в замке после неожиданного визита Коха в «Блютгерихт» — всего этого в подробностях мы не знаем. Поэтому в дальнейшем мне придется «вплетать» в ткань повествования вероятностные схемы развития событий, которые помогут реконструировать обстоятельства «исчезновения» Янтарной комнаты, а с нею и очень многих других произведений искусства, следы которых необъяснимым образом затерялись в апрельские дни 1945 года. При этом я и впредь буду придерживаться строгой документальности, не допуская искажения уже установленных фактов.

Старший советник Ганс Гербах, участвовавший в инженерной подготовке замка к обороне, впоследствии бегло описал события, которые произошли здесь накануне начала решительного разгрома кёнигсбергской группировки.

Из воспоминаний Ганса Гербаха.

Газета «Остпройссенблатт». 7 июня 1969 года

«…Пасхальное воскресенье (1 апреля) было исключительно теплым и солнечным весенним днем. Оставшееся в городе население могло спокойно наслаждаться чудесной погодой и выйти из подвалов. Но все больше признаков указывало на предстоящее большое наступление, спокойствие было обманчивым. Во второй половине дня 5 апреля в сопровождении большой свиты появился гаулейтер Кох, стремящийся выяснить состояние работ в замке. Его сопровождали оставшиеся в Кёнигсберге заместитель гаулейтера Гроссхерр, „пожарный“ генерал Фидлер из Метгетена, представитель коменданта генерал инженерных войск Микош и др. Сам Кох постоянно находился в Нойтифе под Пиллау и в период осады, по-моему, только два или три раза прилетал в Кёнигсберг на геликоптере с тем, чтобы своими декларациями создать впечатление, будто он лично на месте руководит обороной Кёнигсберга…»

Указанное наблюдение советника Гербаха очень существенно для нас с точки зрения самого факта посещения Кохом замка. При безусловном дефиците времени гаулейтер и рейхскомиссар обороны нашел возможность специально посетить замок и осмотреть подвалы «Блютгерихта», где хранились ценности. Значит, этот вопрос был одним из самых важных для него, а может быть, даже приоритетным по отношению к другим. Ведь по свидетельствам очевидцев и многих людей, близко знавших Коха, это был алчный, завистливый и жадный сверх всякой меры человек. Он не только бессовестно присваивал попадавшие ему в руки ценности, но и не гнушался прямым расхищением государственных средств, нередко запуская руку в кассу гитлеровской партии. Однажды это стало даже предметом разбирательства РСХА, в результате чего Гиммлер представил Гитлеру доклад о злоупотреблениях восточнопрусского гаулейтера, оставленный, впрочем, без внимания фюрером. Поэтому ценности, хранившиеся в помещениях «Блютгерихта», вполне могли явиться предметом особой заботы рейхскомиссара обороны, реально сознающего сложность складывающейся ситуации и больше помышляющего о перспективе своей личной адаптации в послевоенной жизни, нежели о нуждах безнадежной обороны.

Во время апрельского визита в замок Кох со своей свитой опять крутился все время где-то вокруг «Блютгерихта». Правда, вначале он в сопровождении упомянутых военных и нацистских руководителей обошел основные рубежи обороны, осмотрел огневые позиции, оборудованные во всех четырех крыльях замка, и принял рапорт капитана Ваххольца, построившего прямо во дворе размещенный в замке батальон фольксштурма боевого участка «Зюйд».

Невежественный не только в теории военного искусства, но вообще в элементарных вопросах военного дела, Кох тем не менее направо и налево давал советы, как следует организовывать оборону и обеспечивать четкое взаимодействие между частями, где оборудовать наблюдательный пункт или установить огневые средства. Он предложил, например, затащить на почти стометровую высоту замковой колокольни две 105-мм полевых гаубицы и 76-мм противотанковую пушку, которые, по его мнению, позволили бы контролировать подступы к центру города и эффективно поражать живую силу и танки наступающих. Даже генерал Микош, по специальности являющийся военным сапером, не ожидал столь «глубокого» пассажа со стороны главного руководителя обороны и промямлил что-то невразумительное в ответ на абсурдное предложение гаулейтера. Именно в тот момент старший советник Гербах окончательно понял, что дело проиграно полностью, а с такими руководителями, как Эрих Кох и крайслейтер Эрнст Вагнер, невозможно даже говорить сколь-либо серьезно об организации эффективной обороны.

После осмотра позиций вся компания спустилась в подвалы «Блютгерихта», где предупрежденный о визите Пауль Файерабенд уже накрыл стол в «Малом ремтере», сохранившем свой интерьер, несмотря на все пожары и разрушения. Для высоких визитеров крайсляйтунг сделал исключение, и Файерабенд поставил на середину вытянутого овального стола четыре пузатых бутылки со старинными этикетками. Адъютант гаулейтера Ленц еще по прибытии в замок передал Файерабенду большую банку трофейного английского бекона из запасов продовольствия, хранившихся в одном из бункеров Нойтифа, отчего распорядителю винного погребка стало даже немного дурно — в последнее время в Кёнигсберге несколько раз снижались нормы выдачи продуктов по карточкам и, естественно, уже давно никто из жителей города не только не пробовал, но и не видел никакого мяса.

Кох собственноручно налил в большой кубок с фирменным вензелем и надписью «Исторический винный погребок „Блютгерихт“» терпкое рейнское вино и, отпив несколько глотков, передал его стоящему рядом своему заместителю Фердинанду Гроссхерру.

Принятая в кругу старопрусских вояк и студенческих корпораций традиция «круговой чарки» должна была, вероятно, символизировать неразрывную общность судеб участников мрачного подземного застолья. Но судьбы, как известно, сложились по-разному: гаулейтер через несколько дней бежал на ледоколе «Остпройссен» на остров Рюген, а затем на датский остров Борнхольм; Гроссхерр исчез во время попытки прорыва из окружения где-то в районе Хуфена; генерал-лейтенант Микош оказался в нашем плену вместе со штабом генерала Ляша, а «пожарный» генерал Фидлер захлебнулся в зловонных сточных водах подземного коллектора в районе Альтштадской кирхи при попытке выбраться на окраину города.

На следующий день после массированной артиллерийской подготовки штурмовые отряды советских стрелковых дивизий, подразделения танков и самоходно-артиллерийских установок, сопровождаемые огневым валом артиллерии и минометов, обрушили на Кёнигсберг всю мощь своего удара. К утру же 9 апреля части кёнигсбергского гарнизона удерживали только центральную, наиболее старую часть города. Остатки 367-й немецкой пехотной дивизии, укрепившиеся в районе бастиона «Грольманн» на Литовском вале, пытались не допустить прорыва гвардейцев 8-го стрелкового корпуса в центр города. Но, как известно, еще накануне наши войска завершили полное окружение кёнигсбергского гарнизона — в районе Амалиенау встретились части 18-й и 87-й гвардейских дивизий. В состоянии фатальной безысходности, с остервенением обреченных, яростно сопротивлялись части вермахта и фольксштурма на все сужающемся участке обороны.

Стремительное наступление наших частей в кварталах центра города поддерживалось бомбардировочными ударами советской авиации, интенсивным действием гвардейских реактивных минометов — прославленных «катюш», которых гитлеровцы в ужасе называли «сталинскими оргáнами». Досталось и замку, ставшему одним из опорных пунктов обороны фашистов. Десятки прямых попаданий мощных авиационных бомб до основания разрушили целый ряд помещений северного и южного крыльев замка, буквально стерли с лица земли остатки пристройки «Блютгерихта», вызвали обрушения сводов в некоторых орденских залах. Попрятавшиеся в глубокие подвалы винного погребка фольксштурмисты, наверное, прощались с жизнью, когда северное крыло замка вздрогнуло от страшного взрыва. Земля заходила ходуном, погас и без того бледный свет времянок. Раздался грохот падающих стен и сдавленные крики не успевших укрыться жертв.

От прямого попадания авиабомбы завалило вход в бывшую «Камеру пыток» — один из наиболее популярных залов «Блютгерихта». Помещение площадью около пятидесяти квадратных метров, имеющее трехметровую толщину стен, оказалось полностью замурованным рухнувшими сводчатыми перекрытиями капеллы Святой Анны.

Впрочем, полной уверенности в том, что причиной обрушения было попадание советской авиабомбы, нет. Завал мог быть вызван и другими обстоятельствами, — например, преднамеренным подрывом заранее установленного фугаса в узком помещении уже давно бездействовавшего ватерклозета, примыкавшего к башне фогта Лиделау, где находилась «Камера пыток». Для такого взрыва хватило бы десятка стандартных трехкилограммовых зарядов тротила, использовавшихся в гитлеровской армии. Бомбардировка и обстрел замка, от которых все вокруг дрожало, были вполне удобным естественным фоном для целенаправленного взрыва, производимого с помощью подрывной машинки и электродетонаторов. Если кому-то пришло в голову воспользоваться таким способом для укрытия тайных хранилищ замка, то лучшее время (8–9 апреля 1945 года) найти было трудно.