Сиротский Бруклин - Джонатан Литэм

– Включи и меня в эту категорию, – перебил я его. Пока что мусорный коп не сообщил ровно ничего полезного. – Мне нужны имена, Лумис.

– Слушай сюда! «Фудзисаки» – громадная корпорация, а в доме 1030 штаб-квартира ее правления. Там целая куча других японских имен. Если начнешь копать глубже, то обнаружишь, что они владеют половиной Нью-Йорка. И у них там проводятся серьезные денежные операции, Лайонел, – продолжал болтать Лумис. – Насколько я понял, Ульман был бухгалтером в «Фудзисаки». А теперь объясни мне, какого черта Гилберту надо было от бухгалтера?

– Ульман – это человек, с которым должен был увидеться Фрэнк, – сказал я. – Но они так и не встретились. Минна погиб.

– Минна должен был убить Ульмана? – спросил Лумис.

– Не знаю.

– Или наоборот?

– Я не знаю.

– Или один и тот же парень убил их обоих? – продолжал допытываться мусорщик.

– Не знаю я, Лумис!

– Похоже, ты не слишком-то много узнал, кроме того, что я рассказал тебе, так?

– Съешь меня, Лумис!

– Я так рада, что ты пришел, – сказала Киммери, открывая мне дверь. – Ты как раз вовремя. Почти все уже сидят. – Она снова поцеловала меня в щеку. – Монахи оказались просто замечательные, восхитительные!

– Да я и сам восхищен. – Честно говоря, в присутствии Киммери я и впрямь пребывал в эйфории. Если это дзен-буддизм на меня действует, то я готов начать занятия немедленно.

– Тебе надо взять циновку, – прошептала Киммери. – Садись где хочешь, только в заднем ряду. Над твоей позой поработаем позднее, а пока просто сиди и сосредоточься на своем дыхании.

– Так и сделаю, – пробормотал я, поднимаясь за ней по ступенькам.

– Ты должен понять, что дыхание – это действительно самое главное. Над дыханием тебе придется работать всю оставшуюся жизнь.

– Возможно, придется, – согласно кивнул я.

– Снимай туфли.

Киммери указала кивком головы на обувную стойку, и я добавил свои туфли к аккуратному рядку всевозможной обуви. Мне было немного неловко ходить босиком, к тому же без туфель я не смог бы в случае необходимости выскочить на улицу, но, с другой стороны, я был рад возможности вытянуть ноги и отдышаться.

В комнате для сидения теперь царил полумрак, лампы под потолком не горели, а проникающего с улицы скудного ноябрьского света было недостаточно. На этот раз я почувствовал какой-то тяжелый аромат, исходивший из курильницы, стоявшей на полке рядом с нефритовым изображением Будды. Стены комнаты были увешаны простыми бумажными экранами, на сверкающем паркете лежали тонкие циновки. Киммери подвела меня к свободному местечку в конце комнаты, села рядом, скрестила ноги, выпрямила спину, а потом жестом показала мне сделать то же самое. Я послушно повторил ее движения. Если бы только она знала, что повторять чужие жесты – мой самый навязчивый тик! Я уселся, положил согнутую ногу на ногу, помогая себе руками и лишь один раз задев сидевшего напротив человека. Он оглянулся, смерил меня внимательным взглядом, а потом, отвернувшись, снова принял грациозную позу. Ряды циновок вокруг нас были заняты последователями дзен-буддизма, которых я насчитал двадцать два человека; некоторые были в черных халатах, а некоторые – в хипповатой одежде: простых куртках, тренировочных штанах и футболках, но ни одного человека в костюме здесь не было. Кроме меня.

Итак, я сел и подождал, спрашивая себя, что, собственно, я тут делаю, хотя мне было довольно трудно сидеть с прямой спиной, как у окружавших меня людей. Я посмотрел на Киммери. Ее глаза уже были мирно закрыты. Прошло двадцать четыре часа – примерно столько времени назад мы с Гилбертом вчера вечером припарковали автомобиль у этого здания, – и я все больше и больше удивлялся всему увиденному в «Дзендо», хотя и старался скрыть это. Разговор, который я подслушивал в наушники, насмешливые интонации собеседников – все это казалось невозможным в стенах подобного заведения. Сейчас я слышал лишь нежный, успокаивающий голосок Киммери да еще, разумеется, бурлящие без остановки в моей голове слова.

Сидя рядом с Киммери, в присутствии которой мои тики удивительным образом успокаивались, я испытывал скорее некоторую неловкость, и даже мой собственный генератор речи, продуцирующий сумятицу выкриков, вопросов и ответов, приостановил свое действие.

Я вновь посмотрел на Киммери. Она выглядела очень серьезной и искренней и явно не думала обо мне. Поэтому я тоже закрыл глаза и, пользуясь коротким просветлением в мозгах, попытался собраться с мыслями и сосредоточиться, как это делают истинные буддисты.

Первым, что я услышал, был голос Минны: «Умоляю тебя заткнуться хотя бы на двадцать минут, ты, бесплатное комическое шоу».

Прогнав его голос, я подумал о Едином Разуме.

Единый Разум.

Расскажи мне анекдот, шут. Тот, которого я еще не знаю.

Я хочу ехать в Тибет.

Единый Разум. Я сосредоточился на дыхании.

Поедем домой, Ирвинг.

Единый Разум. Больной Разум. Разум Бейли.

Единый Разум.

Человек-Ореос.

Когда я снова открыл глаза, они уже привыкли к темноте. В дальней части комнаты висел большой бронзовый гонг, а циновки вокруг него были пустыми, словно их приготовили для каких-то знаменитостей, возможно, для важных монахов. Головы в рядах постепенно обретали определенные черты, хотя в основном я видел уши, шеи и затылки. Толпа состояла из мужчин и женщин; женщины – в основном худые, в серьгах и с такими прическами, которые явно стоили немало деньжат, мужчины в общей массе – более плотные, с мощными затылками и давно не стриженные. Я заметил «хвостик» Уоллеса и лысую голову человека, сидевшего напротив него в неестественно прямой позе. В том ряду, что протянулся передо мной, ближе к выходу, сидели Прыщавый и Невыразительный, мои недавние похитители. Так, значит, на самом-то деле они вполне мирные граждане? Видать, в Аппер-Ист-Сайде обнаружилась сильная нехватка кадров, если одна и та же небольшая группа швейцаров вынуждена по-разбойничьи нападать с целью похищения на честных людей и в то же время с серьезными минами заниматься дзен-буддизмом? Хорошо хоть они поснимали свои синие костюмы, чем оказали большую услугу этому местечку. Облаченные в черные халаты без рукавов, в каких ходят буддисты, они сидели в восхитительно напряженных позах, безусловно отработанных годами интенсивных тренировок, годами жертв. Сразу видно: здесь они проводят не меньше времени, чем на Парк-авеню, где так бойко набрасываются на посетителей под руководством своего начальника с сильными руками.

Вот и попробуй тут дышать ровно и спокойно! Спасибо, что голос пока удается сдерживать! Прыщавый и Невыразительный сидели с закрытыми глазами, я пришел последним, так что они меня не видели. К тому же, честно говоря, эти парни не только меня не пугали, но даже не слишком беспокоили. Вот разве что при виде их я вспомнил про украденный сотовый телефон и позаимствованный пейджер, лежавшие у меня в кармане: они могли в любое мгновение прервать это древнее восточное молчание. Двигаясь как можно осторожнее, я вынул мобильник, отключил звонок, а сигнал пейджера Минны убрал до минимума. Не успел я сунуть их обратно во внутренний карман пиджака, как кто-то с силой ударил меня раскрытой ладонью по затылку.

Пораженный, я обернулся, но ударивший меня человек уже прошел мимо; он спокойно продвигался между матами в переднюю часть комнаты. А следом за ним в комнату вошли шесть японцев, закутанных в безрукавые халаты, открывавшие морщинистую коричневую кожу и скудные пучки поседевших волос под мышками. Те самые важные монахи. Первому пришлось отступить в сторону, чтобы наградить меня подзатыльником. И меня тут же посетила мысль, вызвавшая настоящий восторг: а знал ли я раньше, какой звук получается, когда ладонь ударяет по затылку? Знал или нет, но я тут же почувствовал прилив горячей крови к ушам и черепу.

Киммери, погруженная в дзадзен, ничего этого не заметила. Вероятно, она прошла куда больший путь самосовершенствования, чем предполагала.

Шестерка новоприбывших прошествовала в переднюю часть комнаты и заняла свободные маты возле гонга. Потом в комнату вошел и седьмой – он чуть поотстал от остальных, но тоже был в черном халате и с лысой головой. Однако он был гораздо выше японцев, волосы у него на теле еще не поседели, под мышками курчавились густые заросли. А его грудь и спина поросли жесткими темными волосами, которые стояли торчком и окружали его, как черный ореол. Похоже, портной и представить не мог свой псевдовосточный халат на этакой волосатой обезьяне. Седьмой монах тоже прошел к гонгу и занял последнее VIP-место, прежде чем я увидел его лицо. Тут я вспомнил слова Киммери и сообразил, что это, должно быть, и есть тот самый американский учитель, основатель «Дзендо», Роси.

Ирвинг. Когда ты вернешься домой, Ирвинг? Семья так скучает по тебе.