Тени надежд - Евгений Токтаев

– Этолийцы в прошлом году уже разевали пасть на Аргос Амфилохийский, – прошамкал еще один старческий голос, – если бы их македоняне не потрепали у Фермопил...

Суровый Кратер невольно заулыбался. Еще бы, о его подвиге речь.

– Так больше не полезут, – уверенно сказал Эвмен.

– Ой-ли...

– Афинские триеры замечены у Кефаллении...

– Да-да, сунемся туда, вызовем гнев Коринфского союза.

– А так мы его не вызовем? – раздраженно бросил Полисперхонт, – идя войной на Линкестийца и поддерживающих его афинян?

– Вот именно! Не время сейчас воевать с Македонией!

– Правильно! Какое нам дело до Македонии?

– Верно! Следует укреплять южную границу, дружить с иллирийцами на севере!

– Это решать царю! – в голосе Олимпиады зазвенела сталь.

– Погонимся за двумя зайцами...

Александр, хмуро посмотрел на брата. Эакид невозмутимо заявил:

– Слышал я басню о том, как волк, погнавшись за зайцем, угодил мордой в капкан, а косой, недолго думая, зашел с тыла, да и огулял серого.

– Что ты хочешь этим сказать? – раздраженно спросил Александр.

Эакид не ответил. Только он да Олимпиада могли позволить себе подобное поведение в присутствии царя, но чтобы при таком количестве свидетелей, князей, стратегов и советников... Это уж слишком.

Царь грохнул кулаком по столу.

– Аэроп, я приказываю тебе преследовать пиратов, угрожающих нашим берегам везде, где только можно. Даже в гаванях Пирея, если потребуется! К иллирийцам поедет Эвмен.

– Почему это? – удивился Полисперхонт, раскрыв рот без разрешения.

– Потому что я так решил! – повысил голос царь, – совет окончен. Миртала и ты, Эакид, останьтесь. Эвмен, тоже задержись.

Приближенные встали из-за стола, поклонились и покинули совещательные покои.

– Почему ты посылаешь кардийца? – спросила Олимпиада с неприязнью глядя на бывшего писаря.

– Он был с твоим сыном, когда тот наказал дерзких князей. Он составлял договор о вечной дружбе, подписанный Клитом и Главком. Они помнят начальника царской канцелярии. Помнят, Эвмен?

– Надеюсь, мой царь.

– Ну и что? Одного знакомства, да еще случившегося в неприятной для варваров ситуации, недостаточно для успешного посольства.

Александр молчал. В последнее время он приблизил Эвмена, прислушивался к его советам. Кардиец был на несколько лет младше царя, но жизненного опыта успел приобрести на троих. Из всех своих приближенных только в этом чужаке царь видел искреннюю преданность, желание принести пользу. Конечно, есть еще Эакид, но брат лишь вернейший из подданных, тогда как Эвмен... Друг? Да, именно так.

Первое время Александр воспринимал кардийца, как обычного наемника, которому все равно, кому присягать, но очень скоро понял, что тот служит не за деньги, высокое положение или иные земные блага. Нет, Эвмен, как никто другой предан его маленькому сыну, в котором он видит продолжение Филиппа, своего благодетеля. Он сохраняет верность Филиппу, его крови.

"Собаке нужен хозяин", – презрительно говорила Миртала.

Собака... Собака может стать человеку другом, да еще таким, каким никогда не станет другой человек. Всего три месяца назад появился Эвмен в Додоне и вот уже Александр не знает, кому кроме него можно поручить ответственное дело. Все окружение, молосская знать, князья младших, подчиненных племен, в одночасье сделались чужими, а все потому, что в большинстве своем испугались царского решения.

– Что же, своим подданным ты больше не доверяешь? – спросил Эакид, – разве совсем не осталось у нас мудрых мужей, хитроумных и опытных в общении с северными соседями?

– Эти "мудрые мужи" заметались. Как я могу посылать человека выторговывать проход войска, когда он только и думает о том, чтобы это войско в поход вообще и не вышло?

– Но угроза с юга тоже никуда не делась. Неужели ты не видишь, что там творится, Александр? Слухи один тревожнее другого. Афины пытаются возродить свою морскую мощь. Сначала Закинф, Кефалления, потом Керкира. А дальше что? Где они остановятся?

– Мы, конечно, столкнемся с Афинами. Когда возьмем Пеллу. Но какой смысл им тогда кусать нас за пятки? Нет, брат, они вцепятся в горло. Схватка предстоит не на юге, а там, на северо-востоке.

Эакид покачал головой.

– Ты совершаешь ошибку, Александр. Откажись от этой безумной затеи, пока не поздно.

– Как ты смеешь называть безумными решения твоего царя?! – зашипела Олимпиада.

– Остынь, Миртала, – оборвал сестру Александр и снова повернулся к Эакиду, – коли ты так печешься о южных границах, брат, организуй их оборону. Ты останешься в Эпире. Я назначу тебя хилиархом во время моего отсутствия.

– Александр! – возмущенно воскликнула Олимпиада.

Царь поморщился.

"Ну да, конечно, про тебя позабыли, тебя отодвинули, не уважают. Ты от крови Ахилла, такого обращения не потерпишь. И так далее и тому подобное. Как обычно. Как же мне надоела эта твоя бесконечная песня, дорогая сестра".

– Мы на пороге войны, Миртала. Править страной будет мужчина, это решено.

Царица поджала губы.

– Это решено, Миртала, – повторил Александр, – не женское дело править. Хотя наши законы, завещанные предками, не препятствуют тебе в этом и кровь твоя ближе моему наследнику, но Эакид – мужчина и воин. Он умен, не по годам мудр, доблестен, верен.

Царь замолчал, разглядывая пламя светильника. Повисла пауза.

– Нам нужно обратиться к Отцу Лесов, – наконец нарушил молчание Эакид, – не стоит начинать столь рискованное предприятие, не узнав своей судьбы.

– И что тебе скажут томуры? Что-нибудь вроде: "Видишь, бык увенчан?" Как Филиппу?

– Не богохульствуй, Александр!

– Имевший всего один глаз, не видел очевидные вещи, – высокомерно заявила Олимпиада.

– Всякий крепок задним умом в толковании слов пифии, – покосился на нее Эакид.

– Кстати, об одноглазых... – осторожно сказал Эвмен, вклинившись в разговор царственных родственников, – есть ведь еще кое-кто, кому Линкестиец стоит поперек горла.

Клит, сын Бардилея, седеющий муж сорока пяти лет, взвешивал выгоду на весах осторожности. Эти весы ему продал Александр, сын Филиппа, взяв немалую плату княжеской гордостью. Зрелого мужа, сопливый мальчишка натыкал носом в дерьмо, как котенка. С тех пор Клит часто пользовался дорогим приобретением, не пренебрегая даже тогда, когда удача, наконец, повернулась к нему лицом.

– Значит, пропустить?

– Пропустить, – кивнул Эвмен.

Князь хмыкнул, покривился, выковыривая языком кусок мяса, застрявший в зубах, и повернулся к одному из своих ближников, истреблявшему жареную кабанью ногу.

– Что думаешь, Оролес?

– А чего тут долго думать? – прочавкал тот, – по золотому "филиппику" с каждой десятки рыл и нехай себе идут.

Князь согласно кивнул и посмотрел на Эвмена.

– Сколько хочешь войска провести?

Кардиец мгновенно подсчитал в уме – выходило пять талантов на пятнадцатитысячное войско, которое собирался выставить Александр. Не слабо, учитывая, что в эпирской казне каждая драхма на счету, а золотых филипповых статеров раз, два и обчелся. Снаряжение войска уже обошлось более чем в пятьдесят талантов.

– Не жирно будет?

– Не, – облизав пальцы, заявил дружинник, – в самый раз.

Эвмен лихорадочно искал выход из положения. Переговоры зашли в тупик после пятой осушенной чаши неразбавленного вина (начавшись после четвертой). В голове кардийца уже изрядно шумело, мысли путались. Он не царь, чтобы давать невыполнимые обещания. А что он может посулить? Вечную дружбу с Македонией?

Эвмен провел рукой по лицу, живо представив, какой хохот начнется здесь, в самом большом зале цитадели Пелиона, превращенном варварами в княжескую трапезную, попытайся он предложить эту самую дружбу. Сотня пьяных глоток грянет так, что впору беспокоиться, как бы не оглохнуть. Тут от шепота эхо гуляет, будь здоров.

Иллирийцам нужна Орестида, можно обещать ее. Все равно, что одну руку себе отрезать. Хорошо, что о цене, которую готов заплатить царь, еще не знает Полисперхонт. Отдать Орестиду – оголить спину Тимфеи, а значит, и ее тоже отдать. С другой стороны, Александр не дурак, он понимает, что с его силами взять Пеллу можно, но удержать все завоевания Филиппа нельзя. Афины непременно отберут назад колонии в Халкидике и Эдонии. Хорошо если только свои бывшие полисы, а не обе эти области целиком. Фессалийцы обязательно позарятся на Элимию и Пиэрию, а вот здесь надо зубами вцепиться. Долину Галиакмона никому нельзя отдавать. Она, вместе с перевалами Тимфеи – связующее звено между Пеллой и Эпиром. Линкестиду придется предать огню и мечу, иначе нельзя, там не найти ни одного человека, кто поддержал бы Александра и его притязания. Оттуда всегда тянулись ростки смуты ко двору Филиппа, чтобы, в конце концов, прорости самозваным царьком на троне Аргеадов.

Значит, Орестида. Жертва.

Эвмен сделал предложение. Клит задумался.