Падшая женщина - Эмма Донохью

Основной предмет местных бесед составляли сплетни.

— После игры в футбол на прошлой неделе на поле остались двое мертвецов.

— Ужас.

— Ужас!

— Я слышала, на Сент-Джеймс-сквер поселилась новая семья. Они знакомые Филпоттов.

В таких случаях Мэри почти слышала, как движутся мысли хозяйки. Может быть, стоит пораньше нанести визит на Сент-Джеймс-сквер и оставить там визитную карточку миссис Джонс?

— Дочь вдовы Оуэн выглядит не слишком хорошо.

Несмотря на ханжески-сострадательные кивки, все прекрасно понимали, что это значит. Мисс Оуэн вряд ли понадобятся красивые платья этой весной или вообще когда-либо.

— Что вы говорите, похороны будут на следующей неделе в церкви Святой Марии? — с интересом переспросила миссис Джонс. — А какой был герб на карете?

— Две птицы.

— Да нет, три.

— Значит, это Хардингсы из Пентвина.

Мэри встретилась взглядом с хозяйкой. Хардингсам будет нужно траурное платье. Возможно, у них не будет времени, чтобы заказать его в Лондоне…

Потом Мэри приносила большой фарфоровый чайник, которым так дорожил мистер Джонс. Он не позволял Эби дотрагиваться до своего сокровища, и даже Мэри должна была строго выполнять все его указания. Посетительницы наливали чай в блюдечко, клали туда сахар и деликатно прихлебывали. Мэри с жадностью наблюдала за ними.

Мистер Джонс научил ее делать реверанс каждый раз, когда она выходит из комнаты. Он продемонстрировал это на своей единственной ноге.

— Даже если они не смотрят в мою сторону?

— О, если ты этого не сделаешь, можешь быть уверена, что это-то они как раз заметят, — захохотал он.

И в самом деле, монмутским леди было далеко не безразлично, кто такая Мэри Сондерс и как она себя ведет.

— Ваша служанка не здешняя, насколько я понимаю? Но ее мать была из этих краев?

В сотый раз слыша свою историю из уст миссис Джонс — все рассказывалось весьма тактично и вполголоса, но сцена смерти Сьюзан Сондерс становилась все более патетической, словно в романе мистера Ричардсона, — Мэри чувствовала себя немного пристыженной. Иногда она ощущала почти непреодолимое желание рассмеяться — особенно сильно в тот раз, когда она подкалывала подол платья вдовы Таннер, которой принадлежало несколько домов и рощ в Монмуте. Когда рассказ миссис Джонс достиг своей трагической кульминации и толстая миссис Таннер сочувственно вытаращила глаза, Мэри, не сдержавшись, пробормотала что-то о дополнительных булавках и выскочила из магазина.

Она стояла за дверью, зажимая ладонью рот, и тряслась от истерического смеха. Из мастерской доносились приглушенные голоса. Миссис Джонс посетовала, что, кажется, огорчила Мэри. Вдова же Таннер придерживалась мнения, что служанке, вынужденной зарабатывать себе на жизнь подобным трудом, вовсе не пристало быть такой чувствительной.

Дэффи Кадваладир знал, что он совсем не красавец. Короткие грубые руки, вечно воспаленные от чтения по ночам глаза — любоваться было особенно нечем. Но когда он шел по Монноу-стрит рядом со своей кузиной Гвинет, то чувствовал себя ни много ни мало юным Давидом, победившим Голиафа, — он видел такую гравюру в «Журнале для джентльменов».

Сегодня она не взяла его за руку. Дэффи видел, что ее что-то гнетет, но не стал допытываться.

Несмотря на то что для семьи Гвинет настали тяжелые времена — с тех пор, как они потеряли свою землю возле Тинтерна, — ее щеки были по-прежнему розовыми, а руки, выглядывающие из потрепанных оборок на рукавах, мягкими и округлыми. Из-под чепца виднелись сливочно-желтые волосы. Вообще Гвинет обладала такой внешностью, что чернявым и костлявым созданиям наподобие Мэри Сондерс должно было быть просто стыдно. И кроме того, она была разумнее, чем девушки вдвое образованнее ее. Сегодня она была не слишком-то разговорчива, но Дэффи был счастлив всего лишь идти с ней по улице — чтобы все видели их вместе и могли делать собственные выводы.

И он плевать хотел на тех, кто называл ее нищенкой. Дэффи был уверен, что времена подобного снобизма подходят к концу. Наступает эра разума. В будущем человека будут оценивать не по тому, кем он родился или в какой семье его воспитали, а по тому, чего он сумел достичь, что из себя сделал. Кроме того, у женщины нет своего собственного звания; она всегда может подняться до положения того, за кого выйдет замуж. Дэффи взглянул на изношенные розовые туфли своей возлюбленной. Они были сильно забрызганы грязью.

— Дэфф, — Гвинет наконец нарушила молчание, — ты знаешь, то, что между нами происходит…

Его лицо расплылось в улыбке.

— Можешь больше ничего не говорить.

— Но…

— Гвин, — перебил Дэффи. Он взял ее руку и сжал в своих ладонях. Она попыталась отдернуть ее, но Дэффи не дал. — Тебе нечего бояться.

Она закусила розовую губку.

— Два года назад, в День святого Иоанна, мы прекрасно друг друга поняли. И, как я думаю, все по-прежнему продолжается.

Гвинет открыла рот и снова закрыла. Узкий солнечный луч упал на мокрую мостовую, и он заговорил живее и громче, словно кто-то его приободрил.

— Я не всегда буду слугой. Через пару лет я буду сам себе хозяин… и у меня будет порог, через который я смогу тебя перенести.

Гвинет моргнула, и Дэффи заторопился.

— И еще я хочу тебе сказать, моя дорогая Гвинет, — он сжал ее ладонь еще сильнее, — что беды, постигшие твою семью, никак не повлияют на мое решение. Все переменится, нужно просто проявить терпение.

Она все же выдернула руку из его влажных ладоней.

— Дэфф… мне очень, очень жаль, — сдавленно произнесла она.

Он уставился на нее.

— Мы… не то чтобы мы друг друга поняли тогда, верно? Мы беседовали о разных вещах, но сказать, что мы договорились…

Да него наконец дошло, почему она ведет себя так странно. О, что за сердце у этой девушки! Словно золотое яблоко! Она не хочет, чтобы он был связан обещанием, боится утянуть его за собой вниз. Как будто жениться на ней, лелеять и оберегать ее не было его самым огромным желанием! Он почувствовал, что снова улыбается.

— Меня обещали Дженнету Гелдеру. — Гвинет опустила глаза.

Ноги Дэффи продолжали двигаться помимо его воли; он шел по улице как петух с отрубленной головой. Он взглянул на Гвинет. Как, почему она могла сказать такую вещь?

— Это будет в октябре, после урожая.

Он наконец разлепил губы.

— Но мы же поняли друг друга…

— Мы просто… увлеклись.

— Увлеклись? — повторил Дэффи. Он был словно в тумане. Нужно собраться с силами, мелькнуло у него в голове. — И ты выйдешь замуж за Дженнета? За человека, который зарабатывает себе на хлеб, отрезая яйца у хряков?

Гвинет вспыхнула — то ли от его грубости, то ли от стыда за собственное предательство, тут он сказать не мог.

— Он взял моего отца в компаньоны, — еще тише проговорила она.

Понятно.

— Отец сказал, ты ему очень нравишься, но мы должны прислушаться к разуму. Понимаешь?

К разуму? До сих пор за разум всегда отвечал он. Он научил ее вести разумный разговор, слушать доводы другого и приводить свои.

— Сейчас ты слуга, — пробормотала Гвинет. — А слуга жениться не может.

— Но у меня большие планы…

— Мечты, — мягко поправила она.

Дэффи отвернулся. Он вдруг увидел себя таким, каким его видят все остальные: слуга с жалованьем десять фунтов в год, которому слегка маловат парик.

За ужином миссис Эш придирчиво оглядела поникшего Дэффи. Его плечи были опущены, и он не отрывал глаз от тарелки. Вот тебе и благотворное влияние чтения, подумала она. Такой образованный, постоянно за книгами — и не может обрести утешения, которое ей дарует одна-единственная, главная Книга.

Гетта попыталась вывернуться из ее рук.

— Сиди спокойно, милая, — мягко сказала миссис Джонс.

— Но я хочу к Мэри.

Лондонская девчонка с невинным видом подняла взгляд — как будто она не перемигивалась с девочкой последние полчаса.

Миссис Эш почувствовала, как ее рот наполнился горечью. Она поковыряла вилкой соленую треску. Конечно же она нужна этой семье. У нее есть мудрость, которая приобретается только с возрастом, жизненный опыт, в конце концов, набожность. А у новой девчонки ничего этого нет, ведь так? Она посмотрела на косынку, прикрывавшую упругую молодую грудь Мэри Сондерс. Эта грудь никогда не кормила ребенка, не знала прикосновения жадного младенческого рта. Эта девушка и понятия не имеет, что такое быть нужной.

Гетта снова завертелась и сползла под стол. Через несколько секунд ее белокурая головка вынырнула на другом конце. Ухмыляясь во весь рот, девочка устроилась между Мэри и Дэффи, который даже не обратил на нее внимания. Все дети — предатели, подумала миссис Эш. Они целуют тебя в щеку, словно Иуда, а сами смотрят через плечо.