Симарглы - Варвара Мадоши

Да нет, не держал!.. Проводок шел к его запястью и уходил под кожу.

Несколько секунд Лена тупо пялилась на это, пытаясь сообразить, что же происходит и почему у Вика такое бледное напряженное лицо: краше в гроб кладут. А потом озарение пришло как-то сразу.

Веселенький поводок был из крови. И шар, парящий в воздухе, тоже был из крови…. по крайней мере, частично. Вик ткал его какой-то странной магии, забирая силы из собственных вен.

— Идиот! — прошептал Головастов, как-то незаметно оказавшийся рядом с Леной. — Что он делает?! Где Филиппов, черт возьми?! Почему он его не остановит!

Лена вскочила… и тут в ее поле зрение попало что-то сбоку, большое и черно-красное.

— Стас там, — махнула она рукой, — помогите ему, Матвей!

А сама она бросилась к Вику.

Впрочем, Лена изрядно сомневалось, будет ли Головастов в состоянии чем-то помочь Станиславу Ольгердтовичу. Она успела увидеть, что пожилой симаргл висел, наколотый на сук, в нескольких метрах от места битвы. Корявая высохшая ветка проткнула его насквозь, светлый плащ пропитался кровью. Никаких признаков жизни Стас не подавал. Наверное, до таких пределов живучесть симарглов распространяется… наверное, если его снять с ветки, он очухается….

Одна маленькая деталь: уже кидаясь на помощь Вику и еще не зная, как, собственно, она собирается помогать, Лена сообразила такую вещь — Стас висел не так, как висел бы, напоровшись на сук при прыжке с последнего этажа. Скорее, было похоже на то, что кто-то очень сильный швырнул его вбок и немного вверх, в результате чего он и оказался пришпиленным, словно бабочка. По всему, это должен был бы быть их противник.

Ну и силушка!

А еще Лене сразу же стало понятно, что противник находится в шаре.

Откуда-то девушка знала, что надо делать. Ошибки она не боялась. Некогда было бояться. Какая тут может быть ошибка, если по Вику видеть: вот-вот упадет. И что случится тогда, только богу одному и ведомо.

У Лены же были еще серьезные сомнения в существовании этого лица.

Подхватив с земли какой-то острый сучок, она в два прыжка достигла Вика. И с силой вонзила ветку в собственное запястье. Возможный сепсис беспокоил ее сейчас меньше всего. Да и боль, по большому счету, тоже.

Наверное, надо было прошептать какое-то древнее заклинание. Лена прошептала только: «Кровь к крови». Это показалось ей правильным.

Через мгновение она поняла, что, вмешавшись, поступила крайне опрометчиво.

…Едва голову выбили у нее из рук, Ирина, как хищное животное сорвалась с места, кинулась в коридор… бесполезно: странной гостьи уже не было. Только на глазах у девушки, два раза повернулся рычажок замка и хлопнулась дверь. Не было эффектов, какими любят сопровождать появление невидимки: ни тебе топота, ни тебе шевеления занавесок. Просто и буднично.

Ирина прикоснулась к щеке. Щека болела.

В гостиной визжала мать.

— Я просто хотела, чтобы время остановилась, — с тоской сказала Ирина, глядя на дверь. — Просто хотела… хоть немного быть счастливой. Разве в этом мире можно как-то иначе? Вам-то легко, вы мертвые… а тем, кому приходится быть живыми?…

Вик никогда не был городским магом. Он не мог бы обратиться к тоске и одиночеству города. Здесь близко была река, близко были деревья, и все же эта была не та вольная сила бесконечного роста и умирания, что жила в вольном лесу. Это была сила изгаженная, извращенная, сила, способная прокрасться только ползком, и сила, способная выжить, несмотря не на что. Это — очень капризная сила. Ее можно удержать только тогда, когда подпитываешь ее.

А силу такого рода можно поддержать только кровью.

Все это Лена поняла в тот миг, когда кровавая струйка из ее собственного запястья всхлестнулась, словно живая, упала еще одним алым щупом на гладкую поверхность шара, лизнула его, точно язык костра, и хищно ушла вглубь.

Это было слияние.

Чувства навалились вдруг с такой силой, что, не будь последнего месяца тренировок, Лена никогда не разобралась бы в них. Это были чувства умирающего города, подхлестнутого древнейшей магией крови, отдаваемой добровольно…. Нечто такое старое, до предела старое, что как будто уже магией и не является. Кровь… да…. И свист, и темнота…. И первые звери…. И первые охотники…. И первые молекула белка на самом конце генетической цепочки… и невозможная пустота там, дальше, где материя не знала еще, что она материя…. И оттуда, из самой глубины, вышли они. Демоны.

Город тоже был чудовищем, и город был им сродни. Но город боялся их, как боятся строгого отца.

Наверное, когда-то они не были злом. Очень давно, тогда, когда и понятия-то такого — зло — не существовало. Но потом возникла в нем необходимость, и поверженные ангелы с ужасающим грохотом пали в новорожденный ад.

И наступила вечность тоски.

Наступила вечность голода.

Наступила вечность одиночества.

Вечность вечностей.

Теперь часть этой вечности билась в хрупких тисках крови над неухоженными зарослями, в большом городе, одним из многих. И ее удерживали только двое: тоненький мальчик, у которого уже почти не осталось сил, и слабая девочка-неумеха, которая почти ничего не понимала… потому что то, что она поняла и то, что можно было выразить в словах, едва ли составляло сколько-нибудь значимую величину.

Зачем Хозяевам нужны слуги? Из-за одиночества.

Зачем они стремятся захватить все новые и новые города? И почему именно города?..

Города питаются людьми. Демоны хотели питаться городами.

Почему этот конкретный демон влюбился в девушку без половины души?

Вероятно, дело в тоске. Тоске, которая давно сожгла его больше чем до половины.

Пусть боится город. Лена все-таки не то же самое, что и он.

Но… Ее прошлое тоже уходит в странную глубину, глубину, которую она сама не в силах вспомнить. Что там было?.. Какие глубины, полные огня и крови, она сама прячет в себе. Что не могло вырваться до сих пор, что не давало себя знать даже намеком?..

Раннее детство — двухлетняя Лена бежит по дороге и видит котенка… Беленького, маленького, глазки голубые… Какой он нежный, какой красивый, как золотятся рядом одуванчики… Только отчего котенок не желает стоять послушно? Нет, пусть постоит… Пусть приляжет в травку… Вот так, хорошо… Травка такая зеленая, а шерстка такая беленькая…

Мама? Мама, почему ты плачешь? Что такое «Бог»? Ну, что я натворила, мама, я всего лишь хотела, чтобы он посидел спокойно — и вот он, даже лежит, и это так красиво… Разве ты не понимаешь — солнце, его так мало… А когда солнце уходит, наступает вечность… Тьма.

Зачем эти люди? Зачем этот старик, и что качается у него в руке? Такой смешной дымок… Чьи это лица? Мама, что это за глаза? Такие жуткие, темные глаза, они смотрят на меня со стен, с потолка, отовсюду… Мама, кто эти страшные люди с коричневыми лицами? Они едят меня, они поглощают часть меня, не хочу! Мама!

Господи, это была я?!

Так чем же я отличаюсь от них ото всех?… Какая разница между мной и этим демоном, которого я пытаюсь запереть?.. Я тоже когда-то не обладала свободой… я не обладала свободой выбора. Я была рабой предопределения, рабой судьбы, рабой страстей. Но судьбы на самом деле не существует. Есть только бесконечная свобода, данная тем, кто способен выбирать. И даже если можно выбрать только одно, и ни на что иное согласиться нельзя… это все равно выбор.

Вновь Лена стояла на берегу черного, гладкого как лед моря, на белом снегу, только на сей раз статуи Сергея не было поблизости. Полная пустота. Небо, больше похожее на черный кафельный потолок. Кажется, присмотрись — и увидишь клеточки.

Снова с ней говорило море, и снег, и камни на берегу. Только на сей раз вопросы задавала Лена.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

Я НЕ ЗНАЮ…. - появился ответ на песке.

— Тогда я решу за тебя, — ответила Лена. — Мне ужасно надоела эта история. Я хочу, чтобы она закончилась, хорошо или плохо, неважно.

И решительно стерла надпись ногой.

Две алые нити лопнули с тем отвратительным звуком, который бывает, когда рвутся струны посреди веселой песни. Лену отбросило назад. Вик, на удивление, устоял, хотя такой фантастической бледности Лена не видела никогда ни на чьем лице. И никогда не видела, чтобы щеки так ввалились.

Под тем местом, где висел шар, валялось тело. Обычное тело, правда, слегка обгорелое. Кожа висит клочьями, руки и ноги изломаны под неестественным углом, а одежда абсолютно цела Скорее по длинным волосам и клетчатой рубашке, чем по лицу, которое все равно было повернутым в сторону от Лены, она узнал «журналюгу» Миху.

— Так это был он? — растерянно спросила девушка.

— Хладнокровный, стервец, — Вик бросил взгляд в вечереющее небо. — Зачем он только нас же и навел на свою жертву?..