Меняю курс - Игнасио Идальго де Сиснерос

В группе встречавших стояла сеньора с двумя девочками. Неожиданно у меня возникла идея. Я попросил у Эрнандеса Франка куклы и цветы и, прежде чем поздороваться со всеми, к великому удивлению французов и испанцев, преподнес куклы девочкам, а цветы - сеньоре. Оказалось, это были жена и дочери консула. Затем я отдал приветствие властям и представил своих летчиков. После того как мы устроились в отеле, консул пригласил нас и представителей французских властей на обед. В тот же вечер Маэстро де Леон рассказал мне, какой эффект произвел на французов мой маленький жест с куклами и цветами. Они были невероятно удивлены нашей вежливостью, называли нас настоящими испанскими идальго, полагая, что мы заранее продумали наше поведение. Я не осмелился открыть правду. О пребывании в Магадоре у нас остались самые приятные воспоминания. Все носились с нами. Консул оказался симпатичным человеком и способным дипломатом. У него сложились хорошие отношения с французскими властями, и они уважали его. С тех пор остановки в Магадоре при перелетах из Испании в Сахару стали обязательными, и все мечтали о них.

Три дня в Магадоре промелькнули незаметно. На четвертый день рано утром мы отправились в Агадир, намереваясь к вечеру прибыть в Кабо-Хуби. Эта часть пути произвела на нас сильное впечатление: справа простирался океан, слева - Малый Атлас с его снежными вершинами. Под нами - ландшафт с первыми признаками пустыни. В Агадире мы заправились бензином. Предстояло преодолеть последние километры. Миновали Ифни - большое нагромождение глиняных домов того же цвета, что и земля, которое поэтому трудно было разглядеть. Тут заканчивались французские позиции. Пролетев Санта-Крус-де-Мар-Пекеньо, в то время еще не занятый Испанией и выглядевший оазисом среди зыбучих песков, мы оказались в Испанской Сахаре. Кабо-Хуби появился значительно раньше, чем все ожидали, - мы не учли пассатных ветров, сильно подгонявших нас. С воздуха он показался нам самым затерянным и печальным местом в мире.

Обязанности инспектора в Кабо-Хуби выполнял подполковник Пенья. Его секретарем был капитан Гуарнер. Здесь же находилась казарма дисциплинарной роты - подразделение, в котором отбывали наказание осужденные трибуналом военные. Ею командовал другой Гуарнер, брат секретаря. В захудалую факторию форта время от времени приезжали местные жители, чтобы продать несколько килограммов шерсти [136] и купить чаю, сахару, муки и пользующуюся огромным спросом голубую материю, линявшую, как калька. Лавчонка была маленькой, грязной и бедной, но через нее поддерживался контакт с местным населением. Испанцы никогда не удалялись от Кабо-Хуби дальше чем на 100 метров. Подполковник Пенья производил впечатление хорошего человека. Его семья жила на Канарских островах (я думаю, он поступил на службу, чтобы накопить некоторую сумму денег). Пенья редко выходил из своих комнат и никогда не вмешивался в наши дела. Отношения между нами всегда были спокойными и корректными. Братья Гуарнер своей несносной педантичностью вызывали у нас антипатию. Здешний врач, молодой человек со скучающим лицом, проводил время, подсчитывая оставшиеся до возвращения в Испанию дни.

Испанские летчики и два француза-механика жили вне форта, в домике представителя французской авиационной компании «Латекоер». Они не захотели воспользоваться предложенной им комнатой в форту, чтобы быть ближе к своим самолетам и располагать большей свободой. Представителя компании звали Антуан Сент-Экзюпери. Он был первым, кого мы увидели, прилетев в Кабо-Хуби. Экзюпери помог устроить наши самолеты среди дюн, покрывавших аэродром.

Жизнь в Кабо-Хуби могла превратить любого человека в неврастеника. Врагом номер один был песок. Хотя мы много знали о пустыне из книг, фильмов, рассказов, действительность оказалась намного хуже, чем мы себе представляли. Не успеешь выйти из самолета, как на зубах начинает хрустеть песок. Песок становится неотъемлемой частью твоего существования, ибо он - один из составных элементов здешней атмосферы, и бесполезно пытаться избавиться от него. Максимум, что мы могли сделать ценой огромных усилий, - немного ослабить его действие.

Вид ангара и маленьких домиков, где разместился персонал аэродрома, менялся так же часто, как декорации на сцене театра. Утром, открыв окно, вместо моря, которое видел вчера, замечаешь дюну высотой больше дома, появившуюся за ночь. Приходилось постоянно вести борьбу с песком, чтобы не быть погребенными в нем. Мы старались не придавать слишком большого значения этому бедствию и, как могли, приспосабливались к местным условиям. Брили головы, чтобы в волосы не набивался песок, носили белые комбинезоны или пижамы, сандалии, разумеется без носков, и летные очки. [137]

Песок был обязательной частью любого блюда, и мы привыкли, жуя пищу, чувствовать его на зубах.

Человеку, в первый раз прибывающему в Кабо-Хуби, казалось, что песчаный ветер - временное явление и, как только он перестанет дуть, все придет в норму. На самом деле ветер дул день и ночь, неделями и месяцами, не прекращаясь ни на мгновение.

Поэтому основной нашей заботой стал уход за самолетами, и в первую очередь за карбюраторами, которые быстро портились от песка.

Другой неприятной стороной жизни в Сахаре была большая влажность, съедавшая металлические части самолетов, превращая их в нечто слоеное. Мы были убеждены, что испытываемые нами неудобства - результат непродуманного месторасположения аэродрома. По нашему мнению, Кабо-Хуби меньше всего подходил для стоянки самолетов, так как ветер, наталкиваясь на высокие стены форта, создавал завихрения, ускорявшие возникновение дюн. Я запросил разрешения перенести аэродром в другое место, более удобное, но получил отказ. Видимо, начальство думало, что, если мы будем прилеплены к форту, это обеспечит нам большую безопасность. Так боязнь ответственности принудила нас на протяжении нескольких лет есть яичницу с песком и проклинать это ужасное место. Надо сказать, что ангар в Кабо-Хуби был транспортабельным и перебазирование его не составило бы особого труда.

Скоро я понял: необходимо чем-то занять личный состав. Опасно, когда молодые, полные энергии парни бездельничают, сидя целый день в комнате, превращенной в казино, и играя в домино, шахматы или карты. Азартные игры я категорически запретил. Партии в покер пришлось решительно прекратить в первые же дни, ибо они никогда не кончались и игра велась на деньги. Если бы я не принял меры, кто-нибудь из офицеров выиграл бы деньги у всей эскадрильи или произошло что-нибудь еще более неприятное.

Мы занялись топографической съемкой берега и местности Пуэрто-Кансадо, интересовавших министерство. По утрам учились фотографировать с воздуха, после полудня изучали материальную часть самолета и проводили лабораторные работы. Такие занятия были очень полезны. Кроме того, что на них уходил целый день (вместе со временем, которое мы вынуждены были тратить на содержание в порядке самолетов в наших условиях), мы получали хорошую подготовку к полетам [138] над пустыней, приобретали опыт, пригодившийся нам потом не однажды. Мы приняли также меры для обеспечения минимальной безопасности полетов, так как вся территория вокруг Кабо-Хуби была заселена враждебными нам племенами. В воздух всегда поднималось не менее трех самолетов, летевших в сомкнутом строю. В один из них брали проводника-араба, хорошо знавшего местность; в другой - механика и необходимые запасные части. В командирский самолет садился летчик-наблюдатель с фотоаппаратом. На всех машинах имелись пулеметы и по карабину на каждого члена экипажа, а также запас воды и продуктов на несколько дней. Если один из самолетов совершал вынужденную посадку, остальные садились возможно ближе к нему и совместными усилиями принимались устранять поломку. Если же это не удавалось или к месту аварии приближались вооруженные люди, наша группа, чтобы избежать столкновений, бросала поврежденный самолет и рассаживалась на оставшиеся два.