Меняю курс - Игнасио Идальго де Сиснерос

Трудно объяснить причины той атмосферы, царившей в стране, когда огромное большинство испанцев с невероятным безразличием выслушивало недовольных. Я не могу этого сделать еще и потому, что сам проявлял полнейшее равнодушие к происходящему и не придавал значения услышанному. Можно было наблюдать такие, например, странные вещи. В клуб «Гран Пенья», то есть в одно из самых заметных мест столицы, где всегда собиралась наиболее реакционно настроенная часть мадридского общества: аристократы, крупная буржуазия, придворные, военные, консервативные политики, одним словом, ярые представители монархического режима, по вечерам приходили Пепе Легорбуру, Луис Рианьо, Аграмонте, сын генерала Вейлера{70}, критик-искусствовед, и некоторые другие, которых я не помню. Они совершенно открыто выражали недовольство существующими порядками, и никто из высокопоставленных сеньоров - придворных, консерваторов и им подобных не останавливал их и не принимал абсолютно никаких мер. Я редко ходил туда, но иногда целые вечера просиживал с Легорбуру и его друзьями, слушая те же речи, что и в Алькала. Я вступил в члены клуба «Гран Пенья», чтобы иметь возможность посещать его бар - комфортабельное кабаре, с особым входом для дам - со стороны улицы Рейна. Это кабаре не предлагало ничего неприличного сверх преимуществ находиться в «Гран Пенья», то есть пользоваться великолепным обслуживанием, хорошими винами, замечательной кухней, умеренными ценами и возможностью встретиться со знакомыми. Рядом с большим салоном для танцев имелось несколько отдельных комнат, обставленных оригинально и с большим комфортом. Одним словом, бар «Гран Пенья» отвечал своему назначению - услаждать жизнь сливкам общества. Он пользовался особой репутацией у женщин легкого поведения. Приглашение в бар являлось своего рода посвящением их в персоны высшей категории. [133]

Французская компания «Латекоер» открыла почтовую воздушную линию Тулуза - Южная Америка, проходившую через Испанскую Сахару. Ее самолеты пролетали 1200 километров над нашей территорией, совершая посадки в Кабо-Хуби и Вилья-Сиснерос - маленьких фортах с несколькими испанскими солдатами, словно заточенными внутри проволочных заграждений. Эти два укрепления и пост в Агуэре являлись единственными позициями, занимаемыми нами на всей территории Испанской Сахары. Контроль над ней осуществляли главный инспектор, находившийся в Кабо-Хуби, и два губернатора: один - в Вилья-Сиснерос, другой - в Агуэра. Столь звучные титулы давались скорее для формы, так как на самом деле сеньор «инспектор Испанской Сахары» имел власть только над маленьким гарнизоном своего форта, не располагая юридическими правами на Вилья-Сиснерос и Агуэра. Губернаторы управляли территорией, заключенной в ограду из колючей проволоки, и 25 или 30 солдатами, не осмеливавшимися далеко отходить от своих укреплений.

Бывали случаи, когда местные племена брали в плен и убивали экипажи самолетов компании «Латекоер», вынужденных совершать посадку в пустыне. Франция сделала представление Испании об отсутствии безопасности на нашей территории, сопровождавшееся громкой кампанией в печати. Озабоченное этим обстоятельством, правительство решило направить для защиты самолетов гражданской линии одну эскадрилью, поручив мне возглавить ее и присвоив мне громкое звание командующего воздушными силами Испанской Сахары. Эти воздушные силы никогда не превышали 9-10 самолетов, но используемые мною служебные бланки всегда производили большое впечатление благодаря своему грифу, достойному Тартарена.

В Сахаре

Выполняя приказ, я вылетел из Севильи во главе эскадрильи самолетов «Бреге-14». Эти машины были легки в управлении, прочны и приспособлены для пустыни, так как могли садиться и взлетать с любой площадки. Ночь мы провели в Лараче. Нас встретили командующий гарнизоном, впоследствии видный фашистский генерал Мола (кстати, он первым применил во время гражданской войны выражение «пятая колонна»), и командир авиационной части, симпатичный [134] и жизнерадостный капитан Мартин Луна. На следующий день мы отправились в Касабланку.

То ли от избытка смелости, то ли от несознательности, но я не помню, чтобы меня хоть в малейшей степени беспокоило предпринятое нами путешествие. Хотя оснований для этого было более чем достаточно. Впервые я оказался в положении командира, не имевшего возможности ни с кем посоветоваться и вынужденного самостоятельно разрешать все затруднения, какие могли возникнуть. К тому же я никогда ранее не выезжал за границу. Пока мы находились на испанской территории, все это меня не волновало. Отчасти, видимо, как я уже сказал, из-за несознательности, но в какой-то степени и из-за фатализма, который время от времени проявлялся во мне. Иногда он удобен, но всегда обрекает на бездействие. Только оказавшись во французской зоне, я понял, что мы летим за границу и на мне лежит вся ответственность за наши действия.

С воздуха Касабланка показалась мне огромным белым городом, возможно потому, что в тот день как-то особенно ярко светило солнце. На аэродроме нас встретил испанский консул Бегония. Он помог нам выполнить ряд небольших формальностей, связанных с приездом в чужую страну, с которыми без него мне было бы трудно справиться.

В Касабланке мы провели два отличных дня. Жили в великолепном отеле, питались в лучших ресторанах. Французская кухня привела нас в восторг. Должен признаться, здешние вина понравились мне больше, чем знаменитые риохские. Нужно было прилететь в Касабланку, чтобы узнать, что французская кухня и вина не имеют себе равных в мире!

Следующая посадка предполагалась в Магадоре. В день нашего отъезда из Касабланки, точнее, в час отлета обнаружилось отсутствие одного летчика-наблюдателя, лейтенанта Фернандо Эрнандеса Франка. Моторы уже были запущены, и мы готовились взлететь, как вдруг я заметил автомобиль характерной для такси окраски, в котором ехал этот гуляка. В руках он держал две огромные куклы и букет цветов, проданные или подаренные ему в кабаре, где он истратил на шампанское, очевидно, немалую сумму денег.

Магадор с воздуха имел прелестный вид. На его маленьком аэродроме нас ожидали испанский консул Маэстро де Леон, префект, алькальд и военный начальник полковник спаги{71}, элегантный на вид человек, с моноклем, и еще кто-то. [135]

В группе встречавших стояла сеньора с двумя девочками. Неожиданно у меня возникла идея. Я попросил у Эрнандеса Франка куклы и цветы и, прежде чем поздороваться со всеми, к великому удивлению французов и испанцев, преподнес куклы девочкам, а цветы - сеньоре. Оказалось, это были жена и дочери консула. Затем я отдал приветствие властям и представил своих летчиков. После того как мы устроились в отеле, консул пригласил нас и представителей французских властей на обед. В тот же вечер Маэстро де Леон рассказал мне, какой эффект произвел на французов мой маленький жест с куклами и цветами. Они были невероятно удивлены нашей вежливостью, называли нас настоящими испанскими идальго, полагая, что мы заранее продумали наше поведение. Я не осмелился открыть правду. О пребывании в Магадоре у нас остались самые приятные воспоминания. Все носились с нами. Консул оказался симпатичным человеком и способным дипломатом. У него сложились хорошие отношения с французскими властями, и они уважали его. С тех пор остановки в Магадоре при перелетах из Испании в Сахару стали обязательными, и все мечтали о них.