Я, Роми Шнайдер. Дневник - Роми Шнайдер

И теперь — вот так.

Я всегда знала, что всё это закончится, но не могла предвидеть, что финал настанет столь внезапно.

Жорж сказал:

— У меня для вас письмо, Роми. Перед моим отъездом Ален сунул его в мои бумаги. Я не знал об этом письме. Он мне только что сказал о нём...

Только вечером он намеревался отдать мне письмо, чтобы весь день я могла спокойно работать. Но я, конечно, поняла всё. Я поняла, что это — конец. Весь день я была слепая, глухая, в полном отчаянии. И при этом играла комедию.

А что мне ещё оставалось?

Вечером Жорж отдал мне письмо. На двенадцати или пятнадцати страницах, последние страницы были слегка затёрты. Я читала и понимала, и не понимала ничего.

Отвечать на письмо я не стала.

Сказать было нечего.

Не надо делать из этого неверные выводы. Я признаю, что сильно страдала. И я не думаю, что должна этого стыдиться.

Мне понадобилось много месяцев. Но потом я поняла: нет никакого горького послевкусия. Ален может сегодня прийти ко мне когда захочет. Он может стать добрым другом. Не более того.

Пока я с головой уходила в работу, обо мне сплетничали все кому не лень. Все эти годы я избегала комментировать эти сплетни. Я придумала стандартный ответ, который выглядел так: «Если речь идёт о моей личной жизни, я молчу. Я думаю, что вся эта болтовня об Алене и обо мне людям уже наскучила. Мне она надоела уже давно. Никому нет дела до того, как двое устраивают свою личную жизнь...»

По-видимому, это была ошибка. Людям это не надоело — так полагали, по меньшей мере, редакторы еженедельников. Любое недоразумение между мной и Аленом нещадно раздувалось, любой невинный флирт Алена давал повод назвать меня брошенной невестой.

Не всякий флирт был безобидным. Я это знала. Ален был молодым кобелём — и всегда останется молодым кобелём. Всегда в погоне, часто саморазрушительной. Чем чаще мы разлучались из-за нашей работы, тем опаснее становилась ситуация для нас обоих. Мы решили, что поженимся — когда-нибудь. Мы назначали срок — и потом меняли планы. Считали, что ещё рано.

Иногда я приходила в отчаяние: мне казалось, что наши отношения превращаются в мучительство. И тогда хотела покончить со всем этим, подвести черту.

Но я этого не могла. Когда Ален возвращался из поездки, я по-прежнему стояла в аэропорту и ждала его. Ладно, я была слабой, я любила его, я прощала ему всё и всегда. Больше ничего не хочу говорить об этом времени.

Нет, ещё одно: я не раскаиваюсь. Совсем. Я не хотела бы всё это пережить ещё раз, я бы просто не вынесла.

Но раскаиваться?

Нет.

Я сохранила для себя только самое лучшее и прекрасное из этих почти шести лет и знаю, что в этом смысле я — человек, способный наслаждаться жизнью. Это у нас фамильная черта.

Сегодня я могу рассказывать о конце без горечи. Сегодня — через год после разрыва, несмотря на то, что разрыв произошёл так неожиданно.

И я сегодня знаю: я потеряла возлюбленного и приобрела друга. Вероятно, эта дружба больше прошлой любви...

«РОМИ ШНАЙДЕР НЕСЧАСТНА — ПРИЗНАНИЕ АКТРИСЫ...» Весть обо мне под этим заголовком газеты разнесли по всему свету. Бюро газетных вырезок регулярно потчевало меня моей же историей с продолжением. Оттуда я узнала, что мечтаю о мужчине, который наконец поможет мне обрести собственное Я. На эту тему я якобы говорила:

«На самом деле мне трудно в обществе мужчины вести себя раскованно и естественно. Я должна всегда играть какую-то роль, чтобы скрыть свою истинную сущность. Это потому, что я ужасно робкая. Если и мужчина — такой же, то получается пресный флирт. Но если мужчина — сорвиголова, тогда я прячусь под одеяло, как ребёнок...»

Дурацкая псевдо психологическая болтовня!

Кто приписал мне эти глупые рассуждения?

Не знаю. Разыскивать автора было бы слишком утомительно. Многие статьи вырастают просто как сорняки, сами собой.

Моя подлинная суть? Моё истинное Я? Счастлива я или несчастна?

Я размышляю об этом меньше, чем полагают эти борзописцы.

Позвольте мне привести ещё два примера публицистических достижений, которые мне встретились — и, может быть, должны были иметь отношение ко мне. Я не знаю. Знаю только, что у общества из-за таких статеек складывается совершенно превратное представление обо мне. Образ, ни в чём на меня не похожий. Люди, уже со мной знакомые, знают и это. А кто только ещё со мной знакомится — те часто, к моей радости, говорят: «После всего, что мы читали, мы представляли себе Роми Шнайдер совсем иначе...»

Но те, кто меня не знает, должны верить, что я такая сумасшедшая, как меня недавно представил один немецкий иллюстрированный журнал. Сотрудники этого листка позвонили мне в Париж. Я тогда напряжённо работала над моим последним фильмом «Что нового, киска?» и практически не имела свободного времени. Но всё же они уговорили меня сделать несколько снимков.

Они приехали ко мне на авеню Гош. С цветами, подарками, приветливыми лицами и кучей обещаний. Попросили меня надевать разные платья — для разнообразия.

Я сказала:

— Ладно. Но ведь фотографироваться — довольно-таки скучное занятие. Уж если это так необходимо, давайте хотя бы получим от него чуть-чуть удовольствия...

Я заказала шампанское, поставила пластинку, и мы начали.

Одеться, переодеться, глотнуть шампанского, сделать несколько танцевальных па для фотографа... Фотограф был явно доволен.

Но когда я прочла статью, то не поверила своим глазам.

Это было просто уму непостижимо.

Господа журналисты, казалось, до сих пор пребывали в шоке от встречи с этой помешанной. С этой чокнутой, которая за три часа встречи десять раз переоделась, среди дня пила шампанское, то и дело принималась танцевать на ковре и внезапно разражалась пронзительным смехом. Фотограф припомнил с опаской: точно так же вела себя одна девушка, с которой он виделся за день до её попытки покончить с собой.

Ну что тут ещё скажешь?

После этой аферы мне пришлось долго восстанавливать своё чувство юмора. А вторая лживая история вообще не скоро быльём порастёт. Тут ещё скажут своё слово мои адвокаты. Этот пример злостной клеветы и побудил меня, кстати, записать события так, как я их вижу, — то есть так, как это было на самом деле.

В августе 1964 года я провела несколько свободных дней в нашем доме в Берхтесгадене. Этот отпуск в родном доме был мне просто необходим: 1964-й стал для меня самым горестным годом. Каждый это поймёт. Я же почти шесть лет прожила с Аленом Делоном, а теперь этому пришёл конец.

В Берхтесгадене я совсем уединилась, не читала газет и вообще ничего не знала о том, что происходит в мире.