Я, Роми Шнайдер. Дневник - Роми Шнайдер

— Никакой ошибки и никакой шутки, — сказал он. — Я продумал это дело. Будет куда аппетитнее, если роль сыграет молодая женщина...

Разумеется, я согласилась. Это был мой шанс теперь и в кино протолкнуться в первый ряд.

Фильм был снят во время парижских театральных каникул. В студии царила атмосфера солидности, которую всегда создавал Висконти. Для декораций он приволок из своего дома прекрасные ковры и картины. Поручил специально доставить из Флоренции бело-золотые старинные двери, чтобы его «графиня» получила достойное обрамление.

В эту «раму» он поместил меня. В роскошных платьях и вообще без них. И показал меня так, как меня ещё ни один режиссёр не показывал.

Американский продюсер Уолтер Вангер, посмотрев «Боккаччо-70», телеграфировал Висконти: «Никогда ещё актриса не была так „сервирована“, как Роми в этом фильме, никогда ещё актриса не была так изысканно подана и освещена».

Однако всё это отнюдь не помешало нам устроить обязательный скандал. Вероятно, этот скандал говорит о моём отношении к мужчинам больше, чем любые психологические изыскания.

Хочу рассказать, как это было.

В одной сцене фильма я должна ехидно сказать мужу:

— Вы скучаете со мной, не правда ли? Может, у вас денег не хватает?

Висконти казалось, что я произношу фразу недостаточно едко. Я думала иначе. Мы поспорили. Вдруг он пробурчал:

— Делай в точности что я говорю и ничего другого...

Ален Делон в это время снимался в Риме у Антониони и заехал навестить меня на съёмках. Он был (вместе с нашим продюсером Карло Понти) свидетелем этой сцены.

Я произносила фразу ещё язвительнее — и в этот момент заметила, что Висконти повернулся к Алену и подмигнул ему. Ну, мне этого хватило.

Это понятно любой женщине. Выглядело это так, как будто он хотел сказать Алену: глянь-ка, мой дорогой, вот как надо нажимать на девчонку. Тогда она чувствует.

Я взвыла от гнева. И потом целых три дня разговаривала с ним только по необходимости.

Лукино наверняка понял, что происходило со мной. Когда съёмки закончились, он пригласил меня к себе домой и после трапезы бесконечно нежным жестом надел мне на палец драгоценное кольцо, наследство своей матери.

Я такой человек, что не умею порой правильно обставить подарок. Я его швыряю и смотрю в другую сторону.

Лукино умеет одаривать.

Мы никогда не говорили о том случае, но он прекрасно знал, чем он меня ранил.

Висконти — один из тех гениальных и в то же время устрашающих режиссёров, о которых вечно предупреждают коллеги. «Ему палец в рот не клади! Руку откусит. Он тебя просто уничтожит. Как только фильм будет окончен, так и с тобой будет покончено».

Они меня предупреждали о Висконти и о Фрице Кортнере, пока я с ним не сделала «Лисистрату» на Немецком телевидении. Они предупреждали меня и насчёт Анри-Жоржа Клузо, по сравнению с которым Висконти был просто милашка, и наконец меня предостерегали в отношении Орсона Уэллса.

Однако с каждым из этих режиссёров у меня сложились прекрасные отношения. Не только никто из них не «покончил со мной», но, наоборот, именно они и сделали меня тем, что я есть сегодня. Актрисой, и не только по документам.

Париж, 25 мая 1961 года

Мой дорогой господин Кортнер,

Вы меня уже разнесли в пух и прах и выбросили в кучу прочих «вероломных» душ? Или я ещё могу рискнуть и послать Вам несколько слов? Я ведь оптимистка, как Вы знаете, — это, кстати, себя оправдывает! — не один лишь оптимизм, это было бы слишком просто (а я не люблю и не ищу таких простых вещей), — но я думаю, что быть оптимистом — это часто помогает, я же это Вам всегда говорила, в Гамбурге: «Вы — пессимист?» Нет, Вы, напротив, один из немногих, кто не думал обо мне плохо — и это было для меня трамплином! Даже более того — нет нужды объяснять.

Боже мой, что делалось-то в это время. Если бы я сейчас всё это Вам рассказывала, то пропустила бы все свои выступления, вот было бы занятно...

Мой страх, моя нервотрепка, моя сценическая лихорадка — моя гнусная слепая кишка — премьера — всё это Шнайдерша должна была вынести. Теперь мы сыграли уже 60 спектаклей, людям нравится, они приходят каждый вечер. Моё сценическое волнение никуда не делось, но теперь оно уже не сбивает меня с ног — точнее, в больницу.

Я часто, часто думаю о Вас: во время репетиций — позднее — и вообще каждый вечер, когда вижу на зеркале моего туалетного столика Вашу телеграмму — большое Вам спасибо за неё!

Да, это чудесно — играть в театре, и я бы много чего за это отдала. Должна сказать, что я вытащила счастливый билет — и очень, очень счастлива! В кино я тоже снимаюсь — и театр — и всё это по-новому, именно так, как я того жаждала! Осмысленно, значительно, художественно, интригующе! Получаешь такое удовлетворение!

Я хотела после 17 июня поехать на несколько дней в (Мюнхен), Вену, Берхтесгаден и Зальцбург. Не знаю пока, получится ли. Вы будете в эти дни в Мюнхене? Если нет, то я тогда поеду не в Мюнхен, а сразу — в Берхтесгаден, потому что по-настоящему я тоскую по Вене, Зальцбургу и дому моей матери в Берхтесгадене — странно, но в Мюнхен меня не так уж сильно тянет, не знаю почему. Ехать в Мюнхен у меня только одна причина: я была бы сердечно рада повидать Вас и Вашу жену. Как я уже сказала, не знаю, удастся ли мне это сделать: мне ещё нужно немного отдохнуть, потому что эта роль — очень напряжённая, я на самом деле устала и от этого конвейера худею — вместо того чтобы поправляться. Так вот, 17 июня театр закрывается до сентября. Потом мы снова будем играть наш спектакль, не знаю, до какого времени, — но между июнем и сентябрём я ещё снимаюсь в скетче у Висконти в Риме и в фильме с Аленом здесь, поэтому с моим отъездом есть некоторые трудности. Если получится, то мы с Аленом поедем сразу после 17.06 отдыхать в Монте-Карло, там у нас маленькая квартира. Я Вам сообщу, и Вы мне тоже, да? Пожалуйста!

Теперь я должна попрощаться — надеюсь, ненадолго; не сердитесь на меня, что долго не отвечала, пожалуйста! Сердечный привет Вашей жене. Обнимаю —

Ваша Шнайдерша.

Может, Вы смогли бы в сентябре приехать в Париж? Нет? Было бы прекрасно.

Если бы Орсон Уэллс сегодня телеграфировал: хочешь сыграть у меня роль без гонорара или играть роль какие-то жалкие три дня? — я бы всё бросила и помчалась к нему. Его предложение пришло после моего турне с чеховской «Чайкой».

Я ещё ни разу не видела Орсона, когда он прислал телеграмму с предложением сыграть в фильме «Процесс» (по Кафке). Я сразу подумала о Лени, но потом оказалось, что эту роль хотела играть Эльза Мартинелли.

Насчёт распределения ролей Орсону было ещё не все ясно.