Нам нужно поговорить о Кевине - Лайонел Шрайвер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как обычно, мне задал свои вопросы адвокат противоположной стороны (им я очень понравилась – они хотели бы пригласить меня в качестве свидетеля со своей стороны), и меня попросили покинуть место для дачи показаний. На полпути я остановилась.
– Простите, ваша честь, я кое-что вспомнила.
– Вы хотите внести официальные поправки в ваши показания?
– Одно игрушечное ружье мы Кевину все-таки разрешили.
(Харви вздохнул.)
– Это был водяной пистолет, когда ему исполнилось четыре года. Мой муж очень любил водяные пистолеты, когда был маленьким, поэтому мы сделали исключение.
Это было исключение из правила, которое я изначально считала бессмысленным. Даже если детям не давать в руки модели оружия, они станут целиться в вас палкой, и я не вижу никакой эволюционной разницы между тем, чтобы махать куском формованного пластика на батарейках, который издает звук «тра-та-та-та», и тем, чтобы направить на кого-то кусок дерева и крикнуть «бах-бах-бах». По крайней мере, Кевину нравился его водяной пистолет, потому что он обнаружил, что с его помощью он может раздражать людей.
Во время переезда из Трайбеки он без конца брызгал из него на ширинки наших грузчиков и потом говорил, что они опи́сались. Я считала, что это слишком серьезное обвинение со стороны маленького мальчика, который до сих пор упорно не обращал внимания на наши скромные намеки на то, что пора бы ему научиться «ходить на унитаз как мамс и папа», хотя большинство других детей еще пару лет назад уже вовсю делали свои дела куда полагается. На нем была деревянная маска, которую я привезла ему из Кении, с жидкими и словно наэлектризованными волосами из сизаля, крошечными прорезями для глаз, окруженными огромными белыми кругами, и жуткими трехдюймовыми зубами, сделанными из птичьих костей. Тельце у Кевина было тощее, и огромная маска делала его похожим на куклу вуду в подгузнике. Не знаю, о чем я думала, когда ее покупала. Вряд ли этому мальчику нужна была маска; его лицо само по себе было непроницаемым, а от грубого выражения карающего гнева на маске у меня мурашки бежали по телу.
Таскать коробки, когда промежность у тебя мокрая и зудит, вряд ли можно назвать приятным занятием. Грузчики были хорошими парнями – они не жаловались и делали все очень аккуратно, поэтому, как только я заметила, что их лица начали подергиваться, я велела Кевину прекратить. Он тут же повернул лицо в маске в мою сторону, чтобы убедиться, что я на него смотрю, и выпустил струю воды на пятую точку жилистого темнокожего грузчика.
– Кевин, я велела тебе перестать. Не брызгай на этих милых людей, они всего лишь стараются нам помочь. Я серьезно.
Разумеется, все, что мне удалось – это дать понять, что в первый раз я говорила несерьезно. Умный ребенок моментально считывает этот подтекст – «на этот раз я говорю серьезно, значит, в прошлый раз я серьезной не была» – и приходит к выводу, что все предупреждения, которые он слышит от матери, – полная хрень.
И мы испытываем друг друга дальше. Хлюп-хлюп-хлюп. Кевин, прекрати немедленно. Хлюп-хлюп-хлюп. Кевин, я не стану повторять. И затем (хлюп-хлюп-хлюп) неизбежное: Кевин, если ты еще раз обрызгаешь кого-нибудь, я заберу у тебя пистолет, и в ответ на это я получаю: Нааа-на, на-на на на-на НААА на-на-на-на на-на на-на, на на-на-на на на-на на-на-НАААААААА.
Франклин, что было толку от этих твоих книг по воспитанию? Не успеваю я и глазом моргнуть, как ты садишься на корточки рядом с нашим сыном и берешь у него эту проклятую игрушку. Я слышу приглушенное хихиканье и что-то про мамс, и тут ты брызгаешь из пистолета на меня.
– Франклин, это не смешно. Я велела ему прекратить. Ты мне не помогаешь.
– НААА-на, на-на на на-на. На на-нааа-на на-на на-на-наааа. На на на на-на-наааа-на!
Я ушам своим не поверила: это на-на говорил ты, после чего выпустил струю мне промеж глаз. Кевин гоготнул (знаешь, он по сей день так и не научился смеяться). Когда ты вернул ему пистолет, он выпустил мне в лицо целый фонтан воды.
Я выхватила у него пистолет.
– Ну ладно тебе! – вскричал ты. – Ева, переезд – это такая боль в попе! (В попе. Вот как мы теперь разговаривали.) Разве нельзя нам немножко повеселиться?
Водяной пистолет теперь был у меня, и легким выходом из ситуации стало бы изменение ее тональности: весело выпустить струю воды тебе в нос, а потом мы могли бы устроить бурную семейную битву, в которой ты вырываешь у меня пистолет, перебрасываешь его Кевину… И мы бы все смеялись и устроили бы кучу-малу, и может быть, даже вспоминали бы об этом годы спустя – эту легендарную битву с водяным пистолетом, которую мы устроили в день переезда в Гладстон. А потом кто-нибудь из нас отдал бы пистолет Кевину, и он продолжал бы брызгать на грузчиков, и у меня уже не было бы оснований заставлять его прекратить, потому что я только что тоже это делала. Второй альтернативой было повести себя как зануда (что я и сделала) и положить пистолет в свою сумочку (что я и сделала).
– Грузчики описали свои штаны, – сказал ты Кевину, – а мамс изгадила нам все веселье.
Конечно же, я слышала, как другие родители говорят о несправедливом разделении на «хорошего и плохого копа» и как дети всегда любят хорошего копа, а плохому приходится выполнять тяжелую работу; и я подумала: что это за чертово клише, и как это случилось со мной? Мне ведь все это даже не интересно.
Вуду альтер эго Кевина отметило, где именно лежит пистолет в моей сумочке. Большинство мальчиков на его месте принялись бы плакать. Он же вместо этого молча повернул зубастую маску в сторону матери. Еще с дошкольного возраста Кевин был интриганом. Он умел выждать удобный момент.
Поскольку чувства детей легко ранить, привилегий у них мало, а в собственности они имеют лишь пустяки, даже если у них состоятельные родители, мне дали понять, что наказывать собственного ребенка очень болезненно и трудно. На самом же деле, отобрав у Кевина водяной пистолет, я испытала прилив дикой радости. Пока мы ехали на пикапе в Гладстон вслед за грузовым фургоном, любимая игрушка Кевина переполняла меня таким удовольствием, что я, сидя на переднем сиденье, достала ее из сумочки и положила палец на курок. Кевин был пристегнут к переднему сиденью между нами; с театральным безразличием он поднял взгляд от моих коленей и уставился на приборную доску. Он сидел молча, тело его было расслаблено, но маска его выдала: внутри он кипел от гнева. Он ненавидел меня всем своим существом, а я была довольна как слон.
Думаю, он почувствовал мое удовольствие и принял решение лишить меня его в будущем. Он уже интуитивно понимал, что привязанность – пусть всего лишь к водяному пистолету – делает его уязвимым. Поскольку я могла не дать ему того, чего ему хочется, то даже самое маленькое желание становилось источником неприятностей. Словно в честь этого прозрения он бросил маску на пол, рассеянно пнул ее и сломал в ней несколько зубов. Не думаю, что он был таким не по годам развитым ребенком – и таким чудовищем, – что победил все свои земные потребности к четырем с половиной годам. Нет, он все еще хотел обратно свой водяной пистолет. Но в конечном итоге именно равнодушие зарекомендует себя как разрушительное оружие.
Когда мы подъехали к дому, он показался мне еще более уродливым, чем я его запомнила, и я подумала, что вряд ли мне удастся пережить здесь ночь, не расплакавшись. Я выпрыгнула из машины. Кевин уже мог сам отстегнуть ремень безопасности и с презрением отвергал попытки помощи. Он стоял на подножке, чтобы я не могла закрыть дверцу.
– Отдай сейчас же мой пистолет.
Это не было изнуряющее маму нытье; это был ультиматум. Второго шанса мне не дадут.
– Ты вел себя как паршивец, Кевин, – ответила я беззаботно, взяв
