Карта Хаоса - Дмитрий Емец

Прячась за костром, Арей через его пламя разглядывал Варвару. Эссиорх проследил направление его взгляда и убедился, что тот смотрит прямо в центр грудной клетки – туда, где эйдос. Это Эссиорху активно не понравилось, хотя он знал, что стражи мрака, как и стражи света, наделены способностью видеть эйдос. С одной, правда, оговоркой. Стражи света видят хорошую и светлую часть эйдоса. Мрак же замечает свое.

Один, увидев ведро, скажет о нем, что оно наполовину полное. Другой же – что наполовину пустое.

Чем дольше Арей всматривался в эйдос Варвары, тем сильнее недоумевал Эссиорх. Щеку дернула судорога, коснувшаяся края глаза и странно исказившая лицо. Сквозь обычную алчность, без которой страж мрака не способен смотреть на пока не доставшийся ему эйдос, проступало нечто иное, смягченное, непривычное, но вместе с тем и недоверчивое.

Всё испортил Корнелий, который не придумал ничего умнее, чем подбросить в костер охапку размокшей гнили, которую он счел горючей, поскольку в ней обретались две-три бумажки. Огонь, негодуя, задымил, зачадил, завонял. Арей, которому дым мешал незаметно разглядывать Варвару, рывком встал и повернулся к нему.

Корнелий попятился.

– Я хотел как лучше. Думал: оно высохнет, – поспешно пояснил Корнелий.

– А на газовую конфорку ты ведро воды никогда не выливал? – спросил Эссиорх.

– А зачем?

– Ну как? Чтобы она постепенно испарялась!

Корнелий с достоинством поправил очки. Он давно усвоил, что в глупом положении умный вид единственное, что спасает от полного фиаско.

– Ну всё! Потопали отсюда! – нетерпеливо сказала Варвара, не понимавшая, что происходит тут между этими тремя. – Что хотели увидеть – увидели! Раз искать больше нечего – идем!

Она повернулась и, шаря перед собой лучом фонаря, быстро пошла. Слова у нее не расходились с делом. Даже часто отставали от него. Так, например, «щас двину!» нередко звучало у Варвары уже после того, как острый локоть устремлялся в глаз недругу.

Эссиорх последовал было за Варварой, но Арей преградил ему путь.

– Вот что… – решительно сказал он. – Почему бы нам не объединить усилия и не поискать вторую часть карты вместе?

Эссиорх напрягся, не понимая, откуда Арею известно про отсутствующую часть.

– С чего вы решили, что карта разделена? И что первая часть у нас? – спросил он быстро.

Мечник растянул губы.

– Вопрос глуп. Если бы у света не было первой части карты – он вообще не знал бы, что она покинула пределы Тартара. И второе: если вы продолжаете поиски – значит, чего-то у вас до сих пор нет.

– Но почему мы должны объединять с вами усилия? – спросил Эссиорх.

– А почему бы и нет? Я однажды видел карту целиком и примерно знаю, как она выглядит, во что превращается и чего от нее ожидать.

– А кому достанется карта? – спросил откровенный Корнелий.

Арей хмыкнул.

– Вопрос, конечно, интересный. Всё же думаю, что мне лучше будет промолчать. Хотя бы потому, что мой ответ разрушит наш союз в самом начале.

Эссиорх колебался. Костер, наконец, справился с тем мусором, что подбросил в него Корнелий. Огонь вновь заплясал, поднимаясь. Синеватый от недостатка кислорода, но всё же живой.

– Ну хорошо! Попытаться можно, – сказал Эссиорх, заранее сомневаясь, что не пожалеет.

Он старался быть осторожным с обещаниями. Как хранитель Прозрачных Сфер, Эссиорх не мог нарушить никакое свое слово, а потому лишний раз предпочитал не давать непреложных клятв. Ложь не всегда сразу становится ложью. В трети случаев ложь – это просроченная правда. Или невольно искаженная правда. Или правда, изменившаяся вместе с обстоятельствами. Проблема в том, что самая маленькая примесь сразу делает правду ложью, и мраку это прекрасно известно.

Корнелий с Варварой уже возвращались, а Арей задержался у костра. Эссиорх увидел, как его широкая в запястье рука с усилием протиснулась сквозь тесный ворот рубахи. Затрещала ткань. Пошарив, Арей достал висевший на цепочке медальон, щелкнул крышкой и долго разглядывал что-то, присев у огня.

Глава 11

Ошейник

– Не связывайся с ним! Сегодня ему безразлично во что верить, а завтра будет всё равно во что не верить. Духовные вирусы гораздо опаснее гриппа.

– Он очень бережливый. Он даже жирные полиэтиленовые пакеты стирает, – услышала Ирка свой голос, всплывший из полного забвения. Кажется, она жаловалась на Антигона.

Она ожидала, что Багров посмеется вместе с ней, но тот на полном серьезе спросил:

– С мылом или без?

Ирке захотелось услышать, что же она тогда ответила, но вновь всё смешалось. Глотнув воздуха, дельфин памяти надолго скрылся под водой, уйдя туда, где были лишь бесконечные ощущения, но не было мысли.

Сознание волчицы работает просто. Этот надежный душевный механизм не знает сбоев, как не знает и напрасных человеческих метаний, больше похожих на бег на одном месте. Когда волчица голодна – она охотится. Когда сыта – спит или просто лежит. Когда больно – скулит или зализывает рану. Когда плохо, холодно и тоскливо, так, что нет сил терпеть – воет на луну.

Сбежав от валькирий, белая волчица не стала попусту метаться по городу. Для этого она была слишком осторожна. Несколько часов она отлеживалась под старым колесным прицепом, который когда-то был передвижным магазинчиком. Со временем прицеп лишился колес и хозяев и бездумно догнивал на пустыре.

Когда стало совсем тихо и Москва увязла в ночи, волчица выбралась из-под прицепа и неторопливо, чуть боком, настороженно обернув морду к дороге, побежала туда, куда вело ее неясное внутреннее чувство. Хвост она держала поджатым, что выражало у нее не столько угнетенность, сколько нежелание шутить с окружающим миром.

Когда она перебегала шоссе, из пустоты ей навстречу метнулось непонятное громыхающее существо. Ослепило суетливыми лучами, завизжало и застыло, окутавшись запахом жженой резины. Почти сразу откуда-то вылетели еще несколько подобных и тоже завизжали, точно перепуганные ишаки.

Возможно, правильнее было вернуться, но волчица предпочла лететь вперед. Перескочила светящуюся полосу и снова вынуждена была спасаться, теперь уже от другого стада, несущегося на нее с противоположной стороны.

Поджимая хвост и скаля зубы, она пересекла шоссе, нырнула за киоски и затерялась между домами, держась подальше от фонарей. Про странных животных белая волчица подумала, что они, должно быть, из жвачных. Только жвачные могут быть так бестолковы и только они сбиваются вместе в таком количестве. Она же неосторожно оказалась у напуганного стада на пути. Что ж, в другой раз будет осторожнее.

За киосками у рынка волчица отлеживалась минут десять. Здесь она нашла огромную старую кость, больше похожую на палицу, понюхала ее, но грызть не стала. Чувство голода было ещё слабым, кость же выглядела не слишком аппетитно.

Снаружи у киосков на секунду остановились четыре ноги. Две в белых брюках и блестящих коричневых ботинках – очень солидные, уважающие себя, явно автомобильные ноги. И две веселые и самые несерьезные, в кроссовках и джинсах с высохшими сзади каплями грязи.

– Зачем спрашиваешь? Знаешь, а спрашиваешь! Только дурной человек так: знает, а спрашивает! – сказал голос, явно имеющий отношение к солидным ногам.

Несерьезные ноги привстали на носки, сделали пятками ускользающее движение и умчались куда-то, догоняемые солидными ногами.

Волчица, услышавшая эту фразу, никак к ней не отнеслась, но всё же пропустила набор звуков в память. Здесь их жадно схватила Ирка, чье сознание медленно шевельнулось в глубинах. Ей даже вспомнилось утверждение Фулоны: «Случайных слов не бывает. Что угодно бывает случайным, но не слова! Все услышанные слова, заставившие тебя вздрогнуть, твои. Сразу верить им не стоит, но стоит задуматься и присмотреться».

Волчица поднялась, встряхнулась и побежала дальше. Городом она была не то чтобы недовольна, но ощущала его как нечто бессмысленное и вне системы своих ценностей. Они существовали в разных мирах и никогда не могли пересечься, как бабочка и глубоководный моллюск.

В районе улицы Яблочкова за ней увязалась свора шавок. Шавки были разнокалиберны и гавкучи. Самая крупная могла бы быть овчаркой, но раздумала. Самая мелкая могла бы стать шакалом, но опять же не решилась. Близко шавки не совались и бой не принимали, зато звуков производили много. Нельзя сказать, что волчица их испугалась, но все же они порядком нервировали. За одной, самой наглой, визгливой до завала в истерику, она даже погналась, но та очень ловко забилась в щель между гаражами, куда волчица смогла просунуть только морду. Отделаться от своры удалось только ближе к ВВЦ.

Следующее шоссе волчица пересекла уже под эстакадой, дождавшись, пока очередное стадо бестолковых жвачных остановится на выпас под светофором. Правда, ее смущало, что шоссе залито ярким электрическим светом. Она пару раз щелкнула зубами, подбадривая себя, прежде чем решилась выскочить из тени. Шоссе она перебегала не то чтобы со страхом, но с внутренним замиранием, которое вновь позволило выглянуть валькирии-одиночке.