Музыка сфер - Элизабет Редферн

— Ваш брат уехал два часа назад, сэр. Я дожидался вас.

Джонатан стряхнул с мозга паутину усталости, сбежал по лестнице, на ходу надевая плащ. Он отправится в Кларкенуэлл и будет ждать возвращения Александра, пусть до утра.

XXIX

Увидел Вечность я в темнейшей из ночей,

Кольцо чистейших вне конца огней,

Покоя полных в ясности своей

В часах, в днях и в годах под нею

Время зримо По кругу сферами гонимо.

Как тень огромная, и вот в нее

Низвергнут мир, с ним — Бытие.

— Наш маленький математик, — ласково сказала Августа де Монпелье, подходя и протягивая ему руку. И Александр в низком поклоне, когда она приветствовала его в их обсерватории на крыше, испытал головокружительное счастье. Ее пальцы так доверчиво прикоснулись к его пальцам, и он уловил тонкое благоухание, сопровождавшее ее движения.

Наверху все еще было жарко, хотя шел уже одиннадцатый час ночи. Недавно потемневшее небо было бархатной завесой, на фоне которой звезды сверкали с яркостью середины лета, все же уступая ясному блеску Юпитера на юго-востоке, первенствующего сиянием над любой звездой.

Повсюду вокруг них рощи и луга сельского пейзажа Кенсингтона растворялись в ничто, неотличимые от горизонта. Тут не было ни ночных заводов, ни уличных фонарей, и ничто не отвлекало от величия небес, если не считать звонких трелей соловья да одинокого крика совы. И мнилось, единственным пределом для них было великолепие Млечного Пути, протянувшегося в вышине от полюса до полюса.

Александр, разумеется, питал надежду увидеть здесь Гая, но он постарался, как сумел, скрыть свое разочарование из-за отсутствия брата Августы, когда Ротье подвел его к десятку людей, собравшихся на крыше, и, будто в утешение, он некоторых узнал. Мэтью Норленд, бывший священник, любящий Мильтона, дружески его приветствовал; безмолвный Вильям Карлайн, завораживающий почти безупречной белокурой красотой, кивнул ему со своего места, и среди них сама мадам де Монпелье, столь же обворожительная, как ему помнилось. Пышный чепец из обшитого кружевами белого батиста покрывал ее голову, а поверх корсажа муслинового платья она небрежно набросила бахромчатую шелковую шаль.

Однако выглядела она как-то иначе, хотя Александр сначала не мог понять почему, но затем сообразил, что она не напудрила волосы. Их изящные локоны поблескивали будто начищенная медь по краям белого чепца, и когда Александр, почтительно прикоснувшись губами к ее руке, поднял голову, он еще заметил, что ее шею обвивает ярко-алая лента.

Она увидела, что он смотрит на ленту, и громко засмеялась. Ее карие глаза блестели почти как в лихорадке.

— Вам нравится мое украшение, мосье Мышонок? — Ее откровенно позабавило его смущение, когда он отвел взгляд от ее горла. — Последняя парижская мода — носить на шее красную ленту — à la guillotine[14], — так их называют. Вас это шокирует? Скажите мне, пожалуйста, скажите мне, мой английский друг, что вы не очень меня осуждаете.

Ее лицо ослепляло Александра, мнилось почти галлюцинацией. Он пытался найти ответ, но прежде чем успел хоть что-то придумать, она отошла со смехом, и Карлайн последовал за ней будто тень. Александр увидел, что они направляются к укрытому парапетом столику с поднятыми закраинами для защиты бумаги и пера от внезапного порыва ветра. Карлайн начал что-то писать, и Августа, наклонившись, чтобы прочесть его слова, прошептала ответ.

На плечо Александра легла ладонь, и он вздрогнул от неожиданности.

— Вы смотрите на них так, будто находите их более чудесными, чем звезды, — сухо сказал ему на ухо Мэтью Норленд. — Она красавица, верно? Неудивительно, что ей удается так терзать мужчин. Но пойдемте, мой маленький астроном. Позвольте мне показать вам неодушевленные сокровища этой крыши.

Испытывая облегчение, Александр пошел с ним и вскоре впал в транс, так как главным сокровищем оказался замечательный телескоп, и Норленд с немалым умением начал показывать ему достоинства этого прибора. Ахроматический Доллонд на треноге и с длинной трубой, искусно изготовленной из красного дерева, и установленный рядом медный астроискатель. Бывший священник казался совершенно трезвым и искренне довольным обществом Александра. После демонстрации телескопа Норленд с некоторой осведомленностью упомянул вычисления, которые Александр сделал для Гершеля. Затем они поговорили о сравнительных достоинствах рефлекторов и рефракторов и припомнили, как неустрашимый Гершель, не найдя подходящего инструмента для своих наблюдений, решил соорудить собственный, изготовив огромные — пяти футов в диаметре — металлические зеркала в подвале своего дома в Бате.

На короткое время они прервали беседу, так как лакеи внесли вино и блюда с холодными закусками — лососиной в маринаде, крохотными перепелиными яйцами и телячьим паштетом — и уставили ими столы на козлах, расположенных по краю обсерватории, чуть освещенной танцующими в жарком неподвижном воздухе язычками ламп на парапете. Потом, к великой радости Александра, ему предложили поработать с телескопом. Сначала он осторожно испробовал медный астроискатель, слишком уж превосходивший инструменты, к которым он привык. Но вскоре к нему подошла Августа де Монпелье и подбодрила его.

— Пожалуйста, мосье Мышонок, обращайтесь с ним смелее. Мы рассчитываем на вас, все мы, что вы отыщете пропавшую звезду и принесете нам славу и богатство.

Александр сначала опасался, что она снова подсмеивается над ним. Но затем уверился, что все вокруг, включая Августу, следят за ним с почти благоговейным вниманием, пока он чуть-чуть настраивал телескоп и смотрел в окуляр на красную Альфу Геркулеса и ее голубовато-зеленую спутницу пятой величины. Все такое неподвижное и такое ясное в краткие летние часы темноты, и люди позади него тоже замерли.

А потом он услышал шаги на лестнице и тихие голоса, и на крышу вышел Гай де Монпелье в сопровождении Ральфа.

Александр без всякого предупреждения сразу понял, что это Гай. Он был красив той же красотой, что и его сестра. Молча глядя на молодого француза, такого эффектного в черном бархате с водопадом белого галстука у горла, завязанного с небрежным совершенством, Александр страдальчески подумал о собственной дородной фигуре и старой одежде. Да уж, мышонок, ничего не скажешь. Он замер в темноте, и на некоторое время звезды и телескоп были забыты: все остальные были втянуты в орбиту этого светоча. Располосованный шрамом хранитель дома Ральф, который так унизил Александра во время его первого визита сюда, положил подушки на кушетку в углу, но Гай нетерпеливо от нее отвернулся. Затем Августа, у которой был ее собственный второстепенный сателлит Карлайн, не отходивший от нее, с тихим обожанием принялась поддразнивать брата, а Ротье молча глядел на них бдительными глазами врача.

Только на Норленда, корпулентного священника, появление Гая словно совсем не подействовало. Он прошел туда, где Александр сидел в темноте у низкого парапета, огораживавшего балкон, и пока он располагался в кресле, которое придвинул, его лицо в глубоких складках выглядело утомленным.

— Что за парочка, э? — сказал он, кивая на Августу с Гаем. От него, когда он наклонялся поближе, разило коньяком, и Александр понял, что Норленд очень пьян. — Ральф, конечно, нарушает совершенство этой картины. Бедняга Ральф, подобно мне, всего лишь служит контрастом для их красоты. Иногда Августа называет его Цербером, ее хранителем адских врат. — Он засмеялся горьким смехом и налил себе вина из ближайшей бутылки. Его руки, заметил Александр, немного дрожали — такие крупные и сильные руки, почти сплошь заросшие жесткими черными волосами на тыльной стороне ладоней.

Александр тоже повернул голову и посмотрел на Ральфа.

— Почему они держат его при себе все время? Ральф же просто слуга, а не астроном, не так ли?

— Ральф — их служитель, один из их сателлитов. Прожил здесь много лет. Был кучером у прежних владельцев, и Ротье, сняв дом для Монпелье, убедил его остаться. Он тут потому, что полезен. Вы же видите, что детина могуч, как бык. Он переносит тяжелые телескопы, когда Карлайн ему дозволяет, и таскает на руках Гая, когда тот недужит. Возит их в карете и служит мадам телохранителем. И довольствуется мизерным вознаграждением, что весьма важно, так как Монпелье, бежав из Парижа, лишились всего своего состояния. Их поместья, как и у всех, были конфискованы именем достославной Республики. — Он задумчиво прихлебнул свое вино. — И, конечно, Ральф помешан на Августе.

Александр снова посмотрел на Ральфа, который осторожно передвигал большой телескоп, подчиняясь какому-то капризу Августы. Торс у него был коренастым, внушительно исполненным животной силой — Августа едва доставала ему до плеча. Августа, прекрасная, грациозная, неприкасаемая, стоя на цыпочках, что-то шептала ему на ухо, поддразнивала его. Ральф наклонял голову, чтобы лучше слышать, его изуродованное шрамом лицо раскраснелось от восторга. Да, он, несомненно, обожал ее.