Музыка сфер - Элизабет Редферн

Александр снова расстроился.

— Я не думал о деньгах.

— Пожалуйста, не спорьте. Все будет устроено надлежащим образом. Вы ничего не забыли? Ральф ждет вас с каретой у крыльца.

Его глаза, думал Александр, глаза Ротье в чем-то изменились: стали темнее, непрозрачнее. «Наш доктор Ротье дурманит себя опием, как и очень многие его коллеги…» Опий или что-то еще? Не лгал ли Норленд? Не лгал ли бывший священник с начала и до конца, набивая перегруженный разум Александра одной грубой ложью за другой, и теперь они бурлят, подобно бреду сумасшедшего в его закружившемся мозгу?

Александр, пошатываясь, повернулся, чтобы уйти, но Ротье потрогал его за плечо и сказал:

— Еще одно. Норленд не всегда придерживается правды. Помните это.

— Он сказал мне, что прежде был священником. Это хотя бы правда?

— Да. — Ротье заколебался, словно взвешивая, что еще добавить. — Было время, когда в Париже убивали священников, как убивали ученых. Норленд был брошен в тюрьму. Он отрекся от своей веры, чтобы спасти себе жизнь.

Александр сказал негромко:

— Не уверен, что я был бы более мужественным.

— Как и я, — сказал Ротье.

Они обменялись почти торжественным рукопожатием, и Александр вышел, крепко сжимая под мышкой листы.

Покинув дом, он несколько раз вдохнул чистый ночной воздух, чтобы успокоиться, затем сел в карету, и Ральф торопливо хлестнул лошадей. Александр испытал жгучее смущение, когда они проехали небольшое расстояние, и он был вынужден попросить Ральфа остановиться, чтобы наконец облегчить свой многострадальный мочевой пузырь за деревьями, обрамлявшими пустынную дорогу. Забираясь назад в карету, он был уверен, что увидел презрение в глазах изуродованного шрамом кучера.

Он несколько успокоился, но у него возникло ощущение, что он надругался над братом и сестрой, подглядев тот момент близости, который никому не следовало видеть.

Его руки сжали листы, врученные ему Ротье. Ну, хотя бы у него есть шанс искупить свое нечаянное вторжение, выполнив для Гая эту работу. Измученное сознание Александра погрузилось в бесконечные предположения, а его усталое тело тряслось от подпрыгивания обитых железом колес кареты по неровному булыжнику Хай-Холборна. Думая о Гае, он вспомнил его странную поглощенность Презепе, туманным скоплением слабых звезд в созвездии морского краба — Рака. Августа сказала ему, что ее брат выздоровеет. Но теперь Александр твердо знал, что Гай умирает.

XXXI

Заходит солнце, сумерки угасли,

Достигла ночь зенита своего,

Ни вздоха ветра средь уснувших рощ,

Застывших в воздухе недвижном полуночи.

Большая колымага со скоростью улитки провезла Александра до Кларкенуэллского выгона мимо позорного столба и караульни и остановилась на углу темного проулка за церковью, где был его дом. Никогда прежде Александр так отчаянно не стыдился узкого маленького двора с темными окнами над ним, с кучами старых отбросов, накопившихся в сырых углах, и слабым всепроникающим запахом пивоварни. Он воображал, с каким неодобрением Ральф смотрел ему вслед, пока он торопливо шел по проулку и возился с ключом у облупившейся входной двери. Поднявшись по лестнице еле слышно, чтобы не разбудить Ханну и ее дочь, он осторожно открыл дверь в свою гостиную и с изумлением увидел, что свечи все еще горят.

— Дэниэль! — позвал он негромко. — Дэниэль!

И тут с холодной дрожью заметил, что в кресле среди теней возле окна кто-то сидит, кто-то, кто молча, выжидающе наблюдает за ним. Его сводный брат Джонатан.

— Что ты тут делаешь? — прошептал Александр. — Чего ты хочешь?

Джонатан медленно поднялся на ноги. Его лицо всегда хранило выражение жесткой непреклонности, но теперь в бороздках, тянущихся от носа к подбородку, Александр заметил новую усталость.

Джонатан сказал:

— Ты не хуже меня знаешь, зачем я пришел. Теперь расскажи, что нового ты узнал о Монпелье сегодня вечером?

Александр было удивился, каким образом Джонатан узнал про его поездку. Но ведь Джонатан знал все. У Джонатана были соглядатаи.

Александр оглядел сумрачную комнату, испытывая новый страх.

— Где Дэниэль?

Джонатан быстро подошел к двери и закрыл ее.

— Я отправил паренька спать. Ему ничто не угрожает, хотя о тебе я этого сказать не могу. — Он встал перед дверью, словно предотвращая любую попытку сбежать. — Ты играешь со мной в какие-то игры, Александр? Почему ты не предупредил меня, что снова туда поедешь?

— Потому что я сам ничего про это не знал.

Джонатан прищурился на него. Не веря.

— Доктор… доктор Ротье заехал за мной, — заикаясь, сказал Александр, — в карете. И совершенно неожиданно… — Умолкнув, он вытащил скомканный носовой платок и утер лоб. — Это бессмысленно, Джонатан, совершенно бессмысленно. Я ничего не узнал, говорю же тебе. Разговоры были только об астрономии, а с какой стороны это может оказаться полезным тебе?

— Ты с ними познакомился, — сказал Джонатан. — Ты разговаривал с ними. Я ведь уже говорил тебе, я хочу знать о них все, пусть даже тебе это кажется сущими пустяками.

— Но это же грубейшее предательство доверия. — Голос Александра дрожал.

— Доверия? — повторил Джонатан. — Чем же кто-то из них заслужил твое доверие, Александр? Говорю же тебе, ни единый человек в этой компании не свободен от подозрений, ни единый.

— Что такое? — Голос Александра все еще дрожал от страха. — В чем ты их обвиняешь?

— Сначала ответь на мои вопросы. Потом я скажу тебе.

Александр медленно подозрительно присел на краешек кресла. Джонатан остался стоять.

— Ты познакомился с Гаем де Монпелье?

— Да, сегодня вечером. Очень кратко.

— В прошлый раз ты упомянул, что он бывает нездоров. Что с ним?

Александр вздрогнул и сказал тихим голосом:

— По-моему, у него какая-то мозговая болезнь. Недуг поражает его внезапно; но может и пройти столь же быстро.

— Значит, он не прикован к дому? Не калека?

— Нет. Порой даже нельзя догадаться, что он болен.

— Он принимает какие-нибудь лекарства от этой болезни?

— Да. Доктор ему прописал.

— Какое именно? Что-то одурманивающее?

— Опий, кажется… но я не уверен.

— Гай де Монпелье иногда принимает слишком большие дозы? Они влияют на его рассудок?

— Иногда, — ответил Александр нерешительно, — он как будто бредит.

Глаза Джонатана прожгли его насквозь.

— Он когда-нибудь говорит о звезде, которую ищет, как о женщине?

Александр был потрясен. Селена. Из всего, что уже сказал его брат, самым зловещим оказалось то, что Джонатан знает. «Иногда я думаю о ней как о женщине с ее коварством и обманами…»

— Порой да, — ответил он. Его голос снова дрожал.

Джонатан принялся расхаживать по тесной комнате, заложив руки за спину. Внезапно он обернулся.

— С кем еще ты там познакомился?

Когда же это мучение кончится, думал Александр.

— У них есть друг, прежде он был священником.

— Этот священник. Норленд. Ты мне говорил. Кто еще?

— Еще Карлайн. Уильям Карлайн.

— Тоже англичанин? Как давно он с ними? — Задавая этот вопрос, он все еще мерил комнату шагами.

— По-моему, почти год…

Джонатан остановился.

— Год? Расскажи мне про него.

Александр потер наморщенный лоб.

— Он ухаживает за их телескопами, особенно линзами. Видишь ли, их необходимо оберегать и убирать с величайшей бережностью после каждого использования. Он очень осведомлен во всем подобном…

— Значит, он слуга?

— В некотором смысле, — устало ответил Александр. — Кроме того, он любовник мадам де Монпелье.

— И он англичанин? Ты слышал, как он говорил?

— Этого никто не слышал.

— Как так?

— Джонатан, он немой. Год назад его плетьми прогнали с флота за кражу. Строгость наказания ввергла его в немоту. Он поступил к Монпелье в прошлом июле…

— Ты совершенно уверен, что в июле?

— Да. Так они мне сказали. Ротье пытался его вылечить, но тщетно.

В последовавшей тишине смрад пивоварен просочился в комнату с темными панелями с новым злорадством. Джонатан закрыл глаза, он вновь выглядел безмерно измученным.

— Ну а слуги? — сказал он наконец.

Александр в отчаянии развел руками.

— Конечно, они там есть. Но я ничего о них не знаю. Да и каким образом мог бы я…

— Подумай, Александр! Если Гай де Монпелье захочет уйти из дома, если он захочет отправиться в город, отправится ли он один или кто-то будет его сопровождать?

Сердце Александра сжала тревога.

— Ральф, — сказал он. — Я совсем забыл. Ральф, их кучер.