Тени колоколов - Александр Доронин

— Закрой свой вороний клюв. Будешь такое говорить — того же пса натравлю на тебя!

— Да я ничего, я только… — начала оправдываться девушка.

— Хватит, оставь меня!

Мария Кузьминична толкнула девушку и, когда та испуганно выскочила из горницы, встала с места, подошла к зеркалу, висящему на стене. В нем увидела здоровую, с пылающими щеками женщину. Глаза горели спелой черемухой, на широком лбу ни морщинки. Расстегнула ворот ночной рубашки, с удовольствием стала рассматривать свои налитые груди. В такое время любила вспоминать боярыня о том, что заставляло плясать ее сердце.

Стройных красивых парней, как Тикшай, во сне она видела и раньше. С того самого дня, когда ее муж, Алексей Иванович Львов, встал перед ней на колени и зашептал с закрытыми глазами: «Наконец-то…». Лицо его было бледно, а голос наполнен бесконечной надеждой. И тогда Мария Кузьминична поняла: умер ее свекор, Иван Семенович. Он был ненасытным мужчиной. От него страдали не только девушки-служанки, которых он держал в своем тереме более сотни, но даже и сноха. Приглашал ее в баню натирать редькой поясницу, париться, ночью бесстыдно заходил к ней в опочивальню. Алексей Иванович знал об этом, но молчал, не протестовал — боялся отца. Делал вид, что не замечает ничего. Даже слуги удивлялись: «Ума у молодого боярина, похоже, совсем нет!».

Потом Мария Кузьминична поняла: муж не был глупым, просто слаб характером. Она его не уважала тоже.

Годы шли, свекор всё не оставлял сноху. Алексей Иванович стоял в сторонке, будто и не был мужем. Молча переносил свое горе. Умер, наконец, старик, отнесли его на кладбище. Вернулся оттуда Алексей Иванович — здесь бы свое счастье ему возвратить, наверстать упущенное… Нет, характер и после этого не изменился — с женой отношения не наладил. Крутился-вертелся в Кремле, будто без него страна бы развалилась. А какой из него «управитель» — больше дремал на боярских собраниях. Об этом услышала от других его молодая жена, и сердце ее окончательно охладело к мужу. А тут Тикшай попал под руку. Приехал издалека, нанялся работником и вот уже вторую весну живет у них. Он понравился и боярину: был молчаливым, что ни заставишь делать — исполнит.

Мария Кузьминична всем сердцем прилипла к парню. Где бы он ни был — дрова рубил или возился во дворе — не отходила от него. Весной и летом, как всегда, Тикшай спал в саду в шалаше, в нем соорудил из жердей настил-лежанку и стол. Однажды Тикшай вернулся в свой шалаш, а там на лежанке одеяло, подушки, покрывало тканое. Парень сразу догадался, чьих рук дело и что от него теперь требуется. Конечно, сладка любовь боярыни, но и горечи может много принести.

Мария Кузьминична стала брать его в церковь. Стояли они вместе, вдвоем слушали не столько молитвы, сколько шепот своих сердец. Однажды боярыня сама пришла к нему в шалаш и без стеснения начала раздеваться.

… Смотрела в зеркало Мария Кузьминична, сама слова служанки вспоминала. Как ни говори, молодость за молодостью гонится…

«Подожди, проучу я тебя», — злобой закипела Мария Кузьминична, и, когда увидела Тикшая перед собой, сердце вздрогнуло. Любит она парня, что уж пустые слова бестолковой девушки вспоминать. И сама повисла на его шее, обняла, поцеловала, укоряюще сказала:

— Петуха вырвал из пасти собаки, а сам молодым петухом гоняешься за девками. Смотри, отрежу тебе…

Тикшай засмеялся, повалил женщину на перину.

— Ты что, с ума сошел — дверь не заперта! — залепетала та. Тикшай встал, закрыл дверь на засов, вернулся к боярыне и грустно сказал:

— Не шепнули бы в уши Алексея Ивановича о наших ночных играх… Кочкарь на меня почему-то косо смотрит. Недавно вместе лес рубили, даже в лицо мне бросил: «Ходить-то ходи, да смотри, длинные твои ноги не отрубили бы!».

Распустив свои льняные волосы по голому телу парня, Мария Кузьминична долго молчала. Видать, думала о чем-то. Наконец обняла Тикшая и тихо зашептала ему в ухо:

— Кочкарь — пес, охраняющий терем, не больше. Здесь мы хозяева, а не он. Не больно крутись около него, дело уж как-нибудь сама налажу, — и ласково укусила парня в ухо.

Утреннее солнышко зайчонком бегало по полу опочивальни. Жаркий день сулило небо после затяжных дождей, золотые свои лучи, будто из решета, сыпало по улице. За окном ворковали голуби и цвела вишня. Протирая грудь мягким полотенцем, Мария Кузьминична сказала Тикшаю:

— Сегодня поедем сестру навестим. Там никто не будет следить за нами.

Тикшай убрал свою руку с нежного тела, сказал категорично:

— Нет, сегодня я хочу встретиться со своими односельчанами. Никуда не поедем!

— Где ты их видел, не во сне?

— На Варваровском базаре. С Кочкарем за мясом ходили, и неожиданно сосед мне навстречу попал, — соврал Тикшай. У него не было желания вспоминать о князе Куракине.

— Тогда сама скажу Кочкарю: пусть романею тебе выдаст. Угости мужиков, такого вина они никогда не пробовали.

— Наше пуре не хуже романеи, — хвалясь, сказал Тикшай, и вспомнилось ему моление в Репеште, когда он выпил две чашки пуре — с ног чуть не свалился. Хорошо, тогда Чукал на лошади подвез. О Мазярго вспомнил, которую забыл, но всё равно девушка что-то оставила в его сердце…

«А что, неплохо выпить романеи, если сама барыня обещает», — сменил он свои думы.

Надевая рубашку, сказал:

— Мария Кузьминична, прошу тебя: усмири ты Кочкаря как-нибудь…

— Я ему язык отрежу, если понадобится… Ты лучше скажи, когда встретишься со своими людьми?

— В полдень.

— Тогда вдвоем поедем. На тарантасе.

— Это зачем? — рассердился парень.

— Твои люди мне не нужны. С кувшином вина слезешь в Варваровке, угостишь их и оттуда — к сестре. Три улицы, думаю, сможешь пройти. Понял?

— Понял! — обрадованно засмеялся Тикшай. Он был доволен, что и боярыня его понимала.

До Варваровки от терема Львовых — верст шесть по Москве. Запряженный в тарантас рысак за считанные минуты их пробежит. Но Мария Кузьминична переменила свое решение: сначала ее пришлось отвезти к князю Долгорукому, за которым была замужем ее сестра. Долгорукие живут на Воздвиженке. Все дома здесь деревянные, двухэтажные, за ними огороды и сады протянулись, дворы и сараи.

Хоромы Долгоруких были самыми богатыми. Кроме них, они имели под Москвой три села, на реке Яузе — семь мельниц. Сам Юрий Алексеевич служит в Стрелецком приказе. Хороший друг царя. Тот доверяет ему такие тайные дела, о которых не знает даже Борис Иванович Морозов.

Анне Кузьминичне, его жене, двадцать пять лет, самому князю — сорок восемь. У них двое детей: девочка и мальчик.

Тикшай отвез боярыню к Долгоруким и хотел уехать, но княгиня сама его через окно позвала, велела войти.

Анна Кузьминична была одна и скучала. О связи сестры и этого молодого парня она хорошо знала, поэтому встретила пару радостно. Усадила за стол, приказала слугам принести угощения и кокетливо стала расспрашивать, как идут дела у Тикшая и не кружится ли боярская голова. Она, конечно, смеялась над зятем, которого в прошлом месяце царь отослал от себя подальше — навестить воеводу в Тамбове. До его приезда Мария Кузьминична, понятно, будет в «прятки» играть с Тикшаем.

— Ты знаешь, сестра, — ворковала княгиня, — недавно видела Федосью Прокопьевну Морозову. Она совсем с ума сошла: в черном ходит, будто монахиня. По ком, спрашиваю, траур надела? По вере нашей погубленной, говорит. Никона проклинает как губителя православия.

Услышав имя Патриарха, Мария Кузьминична рот прикрыла ладонью. Знал бы об этом разговоре Никон, не стал бы расспрашивать, кто князь да боярин, сквозь жернова бы всех пропустил. Он второй царь на Москве, не меньше.

Тикшай, наоборот, думал о Морозовой. Эту боярыню он трижды видел. Первый раз — когда с Соловков мощи Филиппа привезли, потом — при выходе из Успенского собора. Тогда Федосья Прокопьевна была с Глебом Ивановичем. Муж ее, считай, старик. После той встречи из головы Тикшая она не выходила. Как молодая, красивая женщина живет с человеком, который на тридцать лет старше ее? Чем он взял ее: любовью, умом, богатством?..

Недавно с боярыней снова встречался. Тогда Тикшай ездил в Урусовку навестить дедушкиного брата. Он у Морозовых кучером служит, почитай, полжизни. Деда своего Тикшай не видел — он умер перед его рождением, да и отец уже третий год на небесах. А вот дедушке Левонтию длинная жизнь досталась.

Ну, приехал, сели с дедом беседовать около конюшни, а тут как раз вышла боярыня из терема. Ладная, смуглолицая. Взгляд на Тикшая бросила, словно стрелой пронзила.

— Это кто такой? — спросила она старика.

— Внук брата, — почтительно ответил дед Левонтий. Сам при этом поднялся с бревен, на которых они сидели, и Тикшая за рукав потянул.

Боярыня больше ничего не сказала, ушла по тропинке в сад.

Сейчас вот снова о Морозовой говорят… Богатая, знатная, а против Патриарха восстала. Чего ей не хватает?..