Опасные гастроли - Далия Трускиновская

— Висит на гвоздике за дверью, — отозвался Свечкин, после чего воцарилось долгое молчание.

Страшная мысль посетила меня: что, коли он — не конокрад? Что, коли история о племяннике — правда? Да, был маскарад, было выслеживание в парке и даже в самом цирке, но подставить вместо «липпицианов» «племянника Ваню» — и все почти сходится…

— Неужели нельзя было прямо пойти к де Баху и приказать ему вернуть мальчика? — вдруг спросила я.

— Нет, потому что во время розыска оказалось, что де Баху заплатили деньги для того, чтобы он увез Ваню и держал его в цирке. Человек, который это сделал, и был подлинным конокрадом, а отнюдь не мы с Гаврюшей и Свечкиным, — сказал Алексей Дмитриевич. — Но, чтобы доказать это, я должен найти Ваню. Он подтвердит, что сей загадочный господин сманил его из дома и определил в цирк для того, чтобы он помог увести липпицианов. Как вы понимаете, де Бах поклянется, что никаких денег он не брал, а куда сбежал мальчик — понятия не имеет. Похищение ребенка из дворянского семейства — обвинение скверное, уверяю вас. Но мне придется спешить и рисковать, потому что иначе господин Крюднер примет какие-либо меры…

— Что еще за господин Крюднер?

И он рассказал мне, как маленькая наездница Кларисса преследовала похитителей, а сам он с Гаврюшей — преследовал Клариссу, ошибочно приняв ее за Ваню.

— Коли так — вы правы, надобно спешить, — согласилась я. — Не исключено, что у Крюднера прятался и тот господин, что выкрал лошадей. Чем дольше ждать — тем более уверенности, что он оттуда скроется…

Я осеклась. То, что я сейчас делала, не лезло ни в какие ворота, — я уговаривала его скорее пойти в полицию, чтобы найти похитителя племянника, словно бы он уже не был для меня кинокрадом и словно бы он не собирался рассказать полицмейстеру, что захватил в плен убийцу Лучиано Гверра!

Он тоже это вдруг понял.

Мы как-то разом друг от друга отвернулись. Я смотрела в темное окно, слушала стук дождя. Он уставился на свечу — многие любят смотреть на огонь, пламя завораживает. И, разумеется, мы напрочь забыли про Свечкина — а ведь он был тут же, в комнате, стоял у дверей, ожидая распоряжений.

— Самовар вздувать? — спросил он наконец весьма ворчливо, так, как если бы собирался сделать нам величайшее одолжение.

— Вздувай, братец, — отозвался Алексей Дмитриевич совершенно потерянным голосом, в котором ощущалась чуть ли не предсмертная безнадежность. — Плюшек каких-нибудь принеси наконец, я все еще голоден… Вы, поди, тоже?

Это адресовалось ко мне.

— Да, — отвечала я.

Никогда еще мне не бросали в лицо обвинение в убийстве! И никогда после такого обвинения не звали ужинать.

Я понимала, когда произошел этот перелом в нашей беседе — им мы обязаны Шекспиру. Мы отвлеклись от всех мерзостей, какие окружали нас обоих, ради нескольких минут литературы. Я не знала — надолго ли хватит того доверия, что вдруг установилось меж нами, — доверия, которое могло бы возникнуть даже между двумя мошенниками, если бы они оказались поодиночке в чужой стране и вдруг заговорили на одном языке.

Мы были за этим столом — двое благовоспитанных людей, и каждый считал другого преступником. Правда, моя уверенность была не столь велика, как его.

Свечкин расставил тарелки и чашки. Раньше мне казалась смешной эта русская привычка путешествовать со всем скарбом, теперь… Я не то чтобы пришла в умиление от того, что эта странная парочка привезла из столицы целый сервиз Петербуржского императорского фарфорового завода, недорогой, с простенькими цветочными гирляндами, а вдруг поняла — они оба живут в каком-то особенном мирке, куда женщинам хода нет, и заботятся о себе, как умеют.

Это был странный поздний ужин — мы оба молчали. Кто-то должен был заговорить первый. Я — не решалась. Всякое мое слово могло быть обращено против меня. Я с ужасом вспоминала, как пыталась пленить Алексея Дмитриевича в надежде вызнать у него подробности той страшной ночи. Я думала: теперь он наверняка вспоминает мои глупые попытки и объясняет их ловкостью хладнокровной убийцы! И, возможно, он ждет моих объяснений. Или же они ему вовсе не нужны — без объяснений ему будет даже легче наутро пойти в полицию, рассказать о своем Ване, существующем или мнимом, а заодно и обо мне.

Дождь за окном стал потише. На столе, как раз между нами двумя, горела толстая свеча. Это была дорогая спермацетовая свеча, толстая и полупрозрачная, она почти не коптила и оплывала причудливо, словно нагромождая профили диковинных существ из потустороннего мира. Я ела яблочный штрудель и следила за причудами свечи, стараясь не глядеть на Алексея Дмитриевича.

— Мисс Бетти, — вдруг сказал он. — И все же — что с вами было той ночью? Я готов во всем пойти вам навстречу, лишь бы услышать от вас что-либо про Ваню.

Это означало: я готов оправдать совершенное вами убийство и ни слова не сказать полицмейстеру, если вы поможете мне найти мальчика.

Все яснее становилось мне, что Алексей Дмитриевич не врал — он-то как раз говорил чистую правду о пропавшем племяннике! Это почти сделалось непреложной истиной — и вдруг сомнение озарило меня: что, коли он таким способом пытается добиться от меня молчания? Ведь я могу попасть в лапы к сыщикам не только по его милости — могу ли я быть уверена, что страшная рожа в седой щетине и с пегими космами не выследила меня, не обнаружила моего убежища на Гертрудинской улице и не выжидает какого-то особого, ей одной ведомого часа? И тогда, отвечая на вопросы, я могу сказать, что знаю, кто собирался похитить лошадей, а могу вообще молчать о лошадях, что ему и требуется.

Я всегда рассуждала логически, но сейчас умопостроения мои были как-то слишком тяжеловесны и мучительны для меня. Следовало принять наконец решение — или я доверяю этому странному пожилому человеку, или как можно скорее покидаю его жилище. Сбежать я могла ближе к рассвету, тогда дождь непременно должен был кончиться. Но куда идти — я не имела понятия.

— Возможно, я видела вашего Ваню однажды, — сказала я. — Но это было еще до той ночи. Я пришла в цирк, ведомая благим намерением…

Он чуть усмехнулся. Несомненно, он знал поговорку о дороге в ад, вымощенной именно такими намерениями, — ну да кто ж ее теперь не знает! И все же я все более убеждалась: мы с ним — люди одного круга.

— Ночью же я видела всего двух человек. Один — несчастный убитый итальянец, а второй, очевидно, его убийца. Я бежала от него, он гнался за мной, и именно его вы, как я понимаю, ударили тростью.

— Да, удар был крепкий, и хотел бы я знать, куда ваш преследователь после того исчез, — сказал Алексей Дмитриевич. — Пока мы с Гаврюшей затаскивали вас в свое убежище, он, очевидно, скрылся где-то на конюшне. И там ему оказали помощь.

— Вы полагаете, он из цирковых служителей? — спросила я. — Для наездника он слишком стар. Я видела его несколько мгновений возле тела итальянца, а потом даже пыталась нарисовать… погодите…

Я вынула из книги портрет незнакомца и показала Алексею Дмитриевичу.

— Раньше, стало быть, вы его в цирке не встречали?

— Я дважды смотрела представление. Он не наездник, не прыгун. Разве что он из тех служителей, которые граблями разравнивают опилки, или конюх. И когда я однажды побывала в цирке днем и видела в манеже де Баха с его свитой, этот человек мне на глаза не попадался. Иначе я, возможно, той ночью узнала бы его.

Алексей Дмитриевич позвал Свечкина и показал ему портрет.

— Не видал ли ты этого господина, Тимофей?

— Никак нет. Это уж точно не конюх, конюхов я всех запомнил, — отвечал Свечкин.

— Тогда остается предположить, что это — один из тех похитителей, что увели двух липпицианов. Этим объясняется его исчезновение — его увезли сообщники. Жаль, нет Гаврюши, мы бы вместе вспомнили, что слышали из-за расписной холстины, когда прятались под ложами, — сказал Алексей Дмитриевич. — От конюшен по коридору к парадному входу в цирк пробежали то ли два, то ли три человека. Затем обратно, в сторону конюшен, бежали вы, мисс Бетти, и вот этот нарисованный господин. Могло ли быть так, что Лучиано Гверра погнался за похитителем, надеясь задержать его, и похититель сперва ударил его ножом, а потом кинулся вслед за вами, потому что вы его видели возле трупа?

— Алексей Дмитриевич! — воскликнула я. — Именно это и произошло! Но наездники сговорились против меня! Они сочинили целый роман с ревностью и Бог весть какими страстями! Зачем, для чего — я понятия не имею! И я не могу доказать своей невиновности — в ту ночь мальчики, Вася с Николенькой, пошли к цирку и прихватили для безопасности нож, а потом наша бестолковая кухарка Дарья рассказала частному приставу про исчезновение этого самого ножа.

— Но ведь если в груди у итальянца нашли какой-то другой нож, то вы совершенно невиновны, мисс Бетти, — сказал Алексей Дмитриевич. — И я не вижу причины прятаться…