Опасные гастроли - Далия Трускиновская

— Надо как-то сделать, чтобы про Крюднера сказала Кларисса, — додумался Гаврюша. — Она ж кружила вокруг его имения, случайно разведала, кто хозяин. Я ей растолкую, для чего это нужно…

— Гаврила Анкудинович, — сказал я. — Думаешь, я не вижу твоих хитромудрых замыслов? Идем-ка лучше домой. Нам еще надо с этой искательницей приключений разобраться. Надо же, до чего мы с тобой просты — убийцу приютили! А она, поди, вздумала, будто я ее и дальше буду прятать от полиции, а потом и вовсе вывезу из Риги! И с ногой — одно притворство!

— А любителей Шиллера больше искать не будем?

— Ты сам видишь, сколь успешны наши розыски. Мы просто расскажем о них полицейским сыщикам — и пускай сами за ними гоняются по всей Лифляндии. И чем скорее мы пойдем в управу благочиния — тем более надежды, что мы найдем Ваню живым и невредимым. И так уж сколько времени потеряли!

Мысль покойной государыни Екатерины назвать заведение, занятое надзором за порядком и ловлей преступников, управой благочиния, всегда казалась мне забавной. Полиция — она и есть полиция, вон ведь военную полицию именно так и называют.

— Так я могу возвращаться к Якову Агафоновичу? — уныло спросил Гаврюша.

— С наилучшими рекомендациями! Станешь старшим приказчиком, а гимнастический цирк будешь обходить за три версты. Вот только завтра вместе сходим в полицию — и ты свободен от моих домогательств.

Он вздохнул и так повесил голову, что рыжеватая бороденка уперлась в грудь. Я и сам не хотел расставаться с бойким парнем. Но его место — у Яшки в лавке. Не дай Бог, сманят его штукари — а мне за его заблудшую душу на том свете ответ держать. И так уж я ощущал немалые угрызения совести из-за Вани. Не дуре-сестрице воспитывать мальчиков — ей дай Бог с дочками управиться. И не зятю Каневскому, сидящему в кабинете с безумными прожектами. Стало быть, в Ванином бегстве есть и моя вина.

— Мне вас в полицию сопровождать?

— Пожалуй, да. Мало ли на какого немца там нарвемся — а я хочу быть уверен, что в полиции нас поймут правильно. А теперь ступай в Московский форштадт да кланяйся Якову Агафоновичу — скажи, что я тобой доволен и что служба твоя, Бог даст, завтра завершится.

Мы уже были почти у моего рижского жилища. Я посмотрел на небо — только что было голубым, и вдруг сделалось равномерно серым. Явно собирался дождь.

— А с девкой договориться все же надо, — сказал Гаврюша, — чтобы не вышло разногласицы. Она согласится, коли по-доброму. Вы же ее спасли. Ну, перстенек подарите, что там еще девки любят…

— А с перстеньком пошлю тебя? Ну, ты, брат, и Фигаро! — воскликнул я.

— Какое «фигаро»?! — возмутился он. До того возмутился, что явно пожелал в ответ назвать меня каким-то гнилым словом, даже рот открыл, да сдержался.

— Прости, Христа ради! — взмолился я, насилу удержавшись от смеха. И то — откуда староверу из Московского форштадта знать оперу Россини про севильского цирюльника?

Мы помирились, а через несколько минут расстались. И я отправился разоблачать убийцу.

Страха во мне не было — я вообще не пуглив. Было негодование на собственную доверчивость. И было намерение довести сегодня же это дело до конца, а утром сдать авантюристку в полицию — и точка.

Глава девятая

Рассказывает мисс Бетти

Конокрад, с которым я вела странную игру, ночевать не явился. Боясь опять столкнуться со страшной щетинистой рожей, я весь остаток дня и почти весь следующий день провела дома, врачуя ногу и читая роман сэра Вальтера Скотта. Свечкин был очень беспокоен, глядел на меня косо и явно ждал неприятностей.

Явился конокрад вечером, голодный, потребовал ужина. Где он пропадал — докладывать не стал. Свечкин кинулся накрывать на стол. Днем он несколько раз выходил, и вот теперь оказалось, что на ужин у нас настоящая ботвинья. Видимо, предполагалось подавать ее к обеду, но Алексей Дмитриевич обедать не приходил.

Я сидела у окошка, делая вид, будто гляжу лишь в книгу. Свечкин суетился, пытался о чем-то расспрашивать своего барина, тот отвечал односложно.

— На, спрячь, — сказал он наконец, вынимая из карманов два небольших пистолета. Ему казалось, будто я его не вижу, но у меня развито боковое зрение, как у большинства женщин, имеющих дело с детьми. Свечкин схватил пистолеты и исчез с ними в чуланчике. Потом он явился оттуда с сюртуком и помог Алексею Дмитриевичу переодеться.

Пистолеты меня ничуть не удивили — я полагала, будто знаю, с кем имею дело.

Мы сели к столу визави — жаль, нет русского слова, чтобы определить это сидение друг напротив друга. В комнате делалось все мрачнее — на город надвигалась гроза. Дерево за окном зашумело — начинался ветер, и Свечкин благоразумно закрыл окно.

Он был неплохим кулинаром, на мой взгляд даже избыточно щедрым — куски рыбы, что он положил в каждую тарелку, были так велики, что для рубленых огурцов и прочих овощей места осталось очень мало. Кроме того, он подал настоящий черный хлеб, хорошо пропеченный.

Алексей Дмитриевич ел торопливо, но опрятно и с ухваткой человека светского. Я не спешила, потому что не проголодалась. Меня лишь смущало молчание за столом. Он, видимо, отказался от замысла соблазнить меня, а я первая не могла приступать к кокетству. Мне оставалось только ждать — и я дождалась…

— Мисс Бетти, — сказал он, пристально глядя мне в глаза. — Всякая правда может быть скрыта до поры. Рано или поздно она является на свет. Вы мало рассказывали о себе, и вы имели полное право молчать о себе… Но злоупотреблять моим доверием я не позволю. Мне свойственна душевная простота, но не до такой же степени!

— Что вы имеете в виду, Алексей Дмитриевич?

— Причину, по которой вы скрываетесь в моем жилище. Мисс Бетти, эта причина мне известна. Я был сегодня в цирке вместе с Гаврюшей, и мы оба услышали о вашем… о вашем злодеянии…

Очевидно, я побледнела. Или даже, к стыду своему, разинула рот, как кухонная девка.

— Тимофей, подай мисс Бетти воды, — торопливо приказал ошарашенному Свечкину конокрад. — Я ни в чем вас не виню, на то есть суд Божий. Но я должен доставить вас в полицию. Вы убили ни в чем не повинного человека лишь потому, что он не пожелал длить ваших с ним отношений. Чем дольше вы будете скрываться, тем более вреда для вас из этого выйдет.

Что я могла ответить на это? Лишь одно:

— Я никого не убивала!

— Весь цирк знает, что вы убили итальянца. Вы вонзили ему нож в сердце.

В комнате делалось все темнее. Дерево шумело — вот-вот должен был грянуть гром.

— Я не могла его убить. Когда я увидела его, он был уже мертв. И нож торчал у него в груди.

— А когда вы увидели его мертвым?

— Я не обязана давать вам отчета, вы не частный пристав.

— Я не требую отчета, — сказал он. — Мне ваше признание ни к чему.

Завтра я сдам вас с рук на руки здешнему полицмейстеру и забуду о вашем существовании. Вам не удалось провести меня! Все ваши уловки оказались бессильны.

— Ну что же, — отвечала я, стараясь, чтобы голос мой был твердым и ледяным. — Я тоже найду, что сказать господину полицмейстеру. Арестуют не только меня, но и вас!

— Меня-то за что? — Алексей Дмитриевич был немало удивлен таким поворотом.

— А вы не догадываетесь?

— Нет.

— Ну да, разумеется! Вы же не знали, что на липпицианов охотится другой конокрад! Сколько вам обещали заплатить за то, чтобы вы увели этих драгоценных лошадей с конюшни? Вам дали аванс? Или всю сумму вы получите, когда отдадите ворованных коней заказчику? Вас опередили, но вы не сдаетесь!

— Кто конокрад — я?

— Вы!

Сверкнула короткая молния. Было уже так темно, что я едва разбирала черты лица Алексея Дмитриевича.

— Ну, это еще доказать надобно, сударыня! — пришел на помощь своему господину Свечкин. — Мы люди флотские, это всем известно! Нас в порту знают!

— Доказать несложно — у господина де Баха есть портрет конокрада, который, спрятавшись в Малом Верманском, выслеживал и конюхов, и лошадей! Достаточно посмотреть на этот портрет — и все станет ясно!

Алексей Дмитриевич и Свечкин с тревогой переглянулись.

— Я же говорил вам, что ищу племянника своего… — начал было Алексей Дмитриевич.

— И вы полагаете, будто я вам могу поверить? Кто же для поисков племянника переодевается местным обывателем? И кто выслеживает племянника среди конюхов? И кто для этого таскает с собой пистолеты? У вас были иные замыслы, и вы их не оставили!

Говорят, мы, монастырки из Екатерининского института, просты до святости. Это верно — мы не любим лжи и умеем прямо сказать правду в глаза. А тут мне еще надо было защищаться.

— То есть, вы, сударыня, полагаете, что меня наняли, чтобы выкрасть липпицианов?!

По жестяному подоконнику застучали капли дождя.

— Именно так я и полагаю! Если вы попытаетесь сдать меня в часть, то я тут же расскажу про ваши подвиги, и как вы, переодевшись, проникли в цирк и устроили там тайник, и как выслеживали конюхов!