Проклятие феи - Робин Мак-Кинли

Но Рози воспринимала Вудволд иначе, когда в ходе своего ученичества бывала там вдвоем с Нарлом.

После развилки дорога, ведущая из Туманной Глуши, расширялась вдвое, достаточно, чтобы на ней могли разъехаться две повозки, а перед тем, как вывести к большим воротам, удваивалась еще раз, образуя просторную круглую площадку, похожую на двор. На ней не стояло ничего, кроме ворот и каменной стены двенадцати футов в высоту, тянувшейся в обе стороны, насколько хватало глаз. Ворота вдвое превосходили высотой самый высокий фургон и завораживали Рози сложностью ковки. (По мнению жителей Двуколки, как и многих гостей Прендергастов из других земель, они были настолько красивы, что могли бы быть сотворены волшебством, если бы холодное железо уступало чарам или кузнецы не чурались магии.) Когда человек пересекал невидимую границу, отделяющую земли Вудволда от внешних, его желудок кратко вздрагивал, как будто его на миг переворачивало вверх тормашками и сразу же обратно, и лошадиные копыта, колеса повозки и даже ноги на протяжении нескольких шагов поднимали в воздух удивительные клубы пыли. (Леди Прендергаст всегда заказывала перед праздниками длинные цепи заклятий, прибивающих пыль к земле, и их красиво развешивали на открытых воротах.)

Затем дорога тянулась все дальше и дальше, потому что парк все не заканчивался, полный красивых деревьев и маленьких красновато-коричневых оленей, совершенно не похожих на обычных больших оленей в лесах Двуколки (в том числе и тем, что эти были наполовину ручными и с нетерпением предвкушали дни, следующие за праздничными, когда можно подбирать разные вкусности там, где накануне стояли пиршественные столы), и неожиданно открывавшихся аллей с причудливыми строеньицами или статуями в конце. К тому времени, как путник решал, что забрел в какое-то зачарованное место, и принимался гадать, сумеет ли выбраться обратно, начинались конюшни на окраинах Вудволда.

Казалось, Вудволд всегда стоит против солнца, откуда бы на него ни смотреть и где бы ни находилось само солнце. Он был возведен из камня и дерева. За многие века они потемнели и как будто вросли друг в друга, пока не стало невозможно отличить, где заканчивался один материал и начинался другой. Если попытаться его исследовать, выходило, что этот дом совершенно не уравновешен: здесь крыло, там пристройка, лишний этаж в этой части, но не в той, шесть окон по одну сторону от двери, семь – по другую. Но он производил впечатление великой основательности, глубинного упорядочивающего духа или принципа, пронизывающего его от самого захудалого чулана до вершины высочайшей башни, где развевалось знамя Прендергастов.

И он ощущался живым. По крайней мере, он казался живым Рози. Она всегда почти ожидала, что Вудволд с ней заговорит, и ощущала, как то чувство (чем бы оно ни было), с помощью которого она общалась с животными, пыталось наладить с ним связь. Каменная стена была границей – даже с завязанными глазами Рози поняла бы, где находится, едва шагнув за ворота. Она ощутила бы присутствие Вудволда.

В тот день, без Нарла, он казался еще больше. Нарл сглаживал воздействие любой неведомой мощи даже лучше, чем Тетушка.

Она решила, что ей повезло с этой первой самостоятельной работой. Дрок, любимый жеребец лорда Прена, лишился аппетита.

«Со мной обращаются как с парадным седлом, – пожаловался ей Дрок. – Полируют и полируют, а затем вешают на крючок до парада».

Дрок был шестнадцати с половиной ладоней в холке и золотистым, словно предполуденный свет. Даже просто стоя рядом с ним, ты ощущал прилив гордости и благородства.

«Ты слишком хорошо воспитан, – заметила Рози. – Если бы ты время от времени кусал людей и закатывал им истерики, они бы уловили намек».

Дрок склонил голову так, чтобы заглянуть ей в лицо, – если у него и был какой-то недостаток, так это малость чопорное чувство юмора, – а она могла посмотреть на него. Смиренная печаль в его темных глазах придала Рози больше резкости, чем она позволила бы себе, если бы вспомнила, с кем разговаривает, и осознала, что ее будущее может зависеть от следующих произнесенных слов.

– Возьмите его на охоту, – вслух потребовала она. – Дайте ему взмокнуть, испачкаться, устать и испугаться. У него внутри совсем пусто, ему нужно чем-нибудь заняться.

– Он… К нему приводят лучших кобыл в стране, – смущенно напомнил встревоженный главный конюший.

Он подумывал, не рассердиться ли ему, но выражение морды коня (и лица Рози) его остановило.

Рози коротко хохотнула:

– Это трудно назвать занятием, не правда ли?

Ей нравился главный конюший лорда Прена, и, что важнее, она ему тоже нравилась. Он всегда держался с ней вежливо, а даже к договорным подмастерьям, каковым она не являлась, необязательно относились с уважением. Она посмотрела конюшему прямо в лицо и увидела, как до него постепенно доходит смысл ее слов. Наконец улыбка нехотя смягчила его лицо.

– Ты ничуть не уступаешь прямотой Нарлу, – заключил он. – Похоже, он хорошо тебя обучил. Что ж, ладно, я сообщу лорду Прендергасту, что ему следует взять самого ценного жеребца в его конюшнях на охоту. Скоро состоится охота на того кабана, который докучает Мглистой Запруде. Это подойдет?

Главный конюший Вудволда начал звать ее «моей Рози» в разговорах с подчиненными и, похоже, видел в ней нечто среднее между протеже и дочерью. Ее дар не исчерпывался тем, что она умела говорить с лошадьми: она слышала их, а они слышали ее. Однажды ее вызвали, когда Резвый, крупный скаковой гнедой, довел свою неприязнь к движущимся теням до такой степени, что скорее опрокинулся бы на спину, чем покинул стойло, а затем разнес стойло в щепки, поскольку извелся от тревоги в замкнутом пространстве.

«Ты самовлюбленный, дурно воспитанный сосунок, – заявила Рози, распахнув дверь в его стойло. – Попробуй только закатить мне одну из своих истерик, и я огрею тебя по голове доской. Чего, по-твоему, ты хочешь? Стать королем всего мира? Знаешь, это тоже скоро наскучит – решать, кто прав, а кто нет, когда твои подданные спорят, пытаться выяснить, кто строит против тебя козни и что с этим делать. Вбей в свою тупую башку, что вокруг полно других живых существ, не менее важных, чем ты сам, как бы ты к этому ни относился, и веди себя соответственно, или я скажу егерю, чтобы он сделал из тебя каминный коврик».

Резвый, вставший на дыбы, как только дверь открылась, с ошеломленным видом опустился обратно на все четыре ноги. Рози чувствовала себя слегка виноватой, поскольку он был очень юным и очень-очень резвым и его конюхам и наездникам велели относиться к каждой его прихоти с величайшим почтением. Нельзя было винить его одного в том, что он начал баламутить воду, раз ему это позволяли. Но все равно его следовало остановить. Лорд Прен не станет держать у себя в конюшнях опасную лошадь и не захочет ее перепродавать. Рози сказала себе, что спасает Резвому жизнь, скрестила на груди руки и свирепо нахмурилась.