Юность, 1974-8 - журнал «Юность»

И действительно, ведь ничего не скажешь — зарешеченные.

Отсюда следует первый вывод: береги честь смолоду, чтобы не потерять право на человеческое обращение и человеческий разговор. Какова слава, такова и честь.

Но мне хочется перешагнуть через это предубеждение и поговорить именно по-человечески и по-крупному, так же, как по-крупному ставите и вы свои вопросы. И за это прежде всего мне хочется сказать вам спасибо — за письмо, за доверие, за откровенность, за поиски. И особенно меня радует, что это письмо и эти поиски идут не от одиночки — это не новость, — а от целой группы, большой группы задумавшихся над своею жизнью ребят, за которыми, я уверен, стоят и другие, такие же.

Вас сорок три, письмо подписали шестнадцать. Больше 30 процентов — неплохо, но и не сказать, чтобы очень хорошо. Но я уверен, что к этим тридцати процентам, подумав, присоединятся еше тридцать — это уже будет если не отлично, то хорошо.

Вопросы, которые возникают в связи с вашим письмом, очень непростые, но разбираться в них нужно. Итак, будем разбираться.

Начнем с вашего первого признания: «Теперь, находясь в колонии, начинаем сознавать, что на свободе вели неправильный образ жизни». Очень важное признание: «Теперь, находясь в колонии…» Почему? Как это вяжется с вашими же словами, что учителя и воспитатели туманят вам головы? А почему же вы «начинаете сознавать»? Вопреки им? Или в какой-то степени и благодаря им? В какой степени? И вообще интересно было бы и очень важно, для всего общества нашего важно выяснить самый процесс, внутреннюю механику этого осознания, равно как, кстати сказать, и обратную «механику» заблуждения — две стороны одного и того же явления

А из этого вытекает и следующий вопрос громадной принципиальной важности — о смысле, о пользе, о необходимости заключения. Говорю это потому, что вы или многие из вас, несомненно, таят обиду в душе за те меры, которые к вам были применены.

Но ведь вы сами признаете: «Случайно попавших сюда мало». Честное признание. Но из него нужно сделать и честные выводы, чтобы правильно осознать свое положение.

Дело в том, что с точки зрения большой теории и высоты наших гуманистических идеалов тюрьма и вообще заключение — несомненное зло и в будущем уступит место каким-то другим воспитательным мерам воздействия. Но это — зло, отвечающее на зло.

В самом деле, ну что делать с таким парнем, о котором писалось как-то в «Литературной газете»: учиться не пошел, вышел на улицу, от нечего делать выпил, от нечего делать тоже, походя, убил трех человек? Скажите — что?

А вот пишет мне из Минска одна моя давняя корреспондентка, в прошлом учительница, сейчас пенсионерка, но продолжающая «возиться» с молодежью из любви к пей. Рассказывает она и об одном своем «подопечном» парне, который иногда бывает у нее и приносит свои стихи.

«Способности есть, но взгляды его ужасны, — пишет она. — Он говорит: «Я признаю анархизм, страну без управления, без власти. Захотел ограбить — грабь, ведь это тоже труд. Если кто-то поступил с тобой плохо — мсти. Жениться не буду, это как тюрьма, а просто — приходи, когда нужно, давай деньги, и все».

Скажите: разве это жизнь? Ведь даже в волчьей стае есть какие-то нормы, регулирующие ее внутренний порядок. И разве общество не имеет права и даже не обязано защищать себя от такого рода «философов» анархии, а на самом деле бациллоносителей преступности?

Говорю я все это опять к тому же, чтобы вы правильно осознали свое положение, потому что такое осознание есть предпосылка и основа правильных жизненных выводов. И, следовательно, если кто-то из вас воспринимает заключение как зло, то это зло причинили себе вы сами, когда пошли против нравственных и юридических законов общества.

Знаю я и то, что в вашей среде на все это найдутся и свои возражения — ссылки на милицию, на ошибки прокуроров, несправедливость судов и т. д. Все это бывает, случается, и со всем этим мы — и общество и государство — боремся, но ведь не это является главным. Еще раз напоминаю ваши же слова: «Случайно попавших сюда мало».

Словом, я веду все это к тому, чтобы главным у вас было не чувство обиды на общество, а чувство вины и перед обществом и перед самими собой. Потому что именно это чувство, признание и осознание своих собственных ошибок лежат в основе того процесса нравственной перестройки, в начале которого вы сейчас, судя по письму, находитесь и которому мне искренне хочется помочь.

А потому пойдем дальше.

Путь вы намечаете правильный:

«Вот теперь надо выбраться из этой гущи опустившихся, выработать в себе все хорошие человеческие качества — трудолюбие, порядочность, честность». Очень правильно! Но и очень трудно — это, я думаю, вы сами на себе чувствуете. Потому что на воле вы были единичными носителями зла среди общей атмосферы человечносги. «Там» у вас — концентрат зла, среди которого вы единичные или немногочисленные носители заново пробуждающейся человечности. Это, конечно, трудно. Но это возможно.

Кто читал мою книгу «Честь», вспомнит Егора Бугая, «головореза» с отмороженными пальцами. За этим литературным образом стоит живой человек с реальной и очень трудной судьбой. За него больше десяти лет шла упорная и сложная борьба, в которой принимали участие и я и ряд товарищей из министерства и из двух колоний, в которых он за это время побывал. И вот результат:

Страшно быть грабителем и вором.Мерзко жить за счет других людей.И не зря высокие заборыДержат нас, как загнанных зверей.Но теперь рассеялись сомненья.Вышел я из узкого кольца.Ваши бескорыстные стремленьяВеру укрепили до конца.И сейчас я силы не жалею,Полюбил я общество и труд.На работе с радостью потею.И меня ударником зовут.

Это стихотворение завершало его нравственную перестройку. В итоге он давно уже досрочно освобожден, работает, обзавелся своим домом, семьей, имеет двух детей — дочку и сына, двух новых граждан страны. 

А Саша Пшенай, обрисованный в «Трудной книге», молодой паренек с двумя судимостями, — теперь тоже отец двух детей, квалифицированный, образованный рабочий и вдумчивый наставник воспитанников профтехучилища.

Или Завалов Анатолий Петрович, в прошлом беспризорник, попавший за разные дела в детскую колонию. А там умные люди приметили, что он шутки ради лепит из хлеба разные забавные фигурки, увидели в нем талант и потянули за эту ниточку, досрочно освободили, устроили в художественное училище, и вот он один из интересных скульпторов страны, участник создания памятника Юрию Долгорукому в Москве и ряда других скульптурных произведений; некоторые из них имеются в музеях Рима и Парижа.

Или Виктор, мой давний подшефный. В девятом классе школы он вошел в компанию под «громким» названием «господа удавы». Занимались они разными делами, вплоть до угона автомашин, и грозила им неминуемая тюрьма. Но вот нашлись душевные люди, оторвали его от этой компании, на каникулах устроили его в геологическую экспедицию на Кавказ, в Приэльбрусье, там он встретил других людей, с другими, высокими целями и интересами, и, порвав со своими «удавами», благополучно закончил школу, работал электриком по электрификации колхоза, прошел военную службу на флоте, там вступил в комсомол, потом в партию; демобилизовавшись, поступил в МГУ и сейчас заканчивает его.

Или Слава Тарабрин, имевший большой «срок» за дерзкое ограбление. Попав в чуткие руки начальника колонии С. Е. Петрова, закончил школу с золотой медалью, был досрочно освобожден и по личному поручительству С. Е. Петрова направлен в школу милиции. Потом он сам был воспитателем в колонии несовершеннолетних и теперь, уже в звании майора, работает в органах милиции.

Значит, можно вырваться «из узкого кольца»? Можно. Но, повторяю, трудно.

«Кроме желания, здесь нужна железная сила воли самого воспитуемого и полное понимание жизни, к тому же и упорная борьба с самим собой, — пишет человек, сам прошедший через все эти испытания. — У меня нашлось все это в достатке, и я горжусь, что стал человеком, человеком, уважаемым в коллективе и полезным нашему обществу. Я создал семью и воспитал ее в духе преданности нашей Родине… Значит, я не потерял, а нашел. Прошлое ушло навсегда, а мое настоящее — счастливое. Это и есть моя гордость, которой я живу…»

Вот, значит, как может повернуться жизнь. Но для этого ее надо повернуть, самому взять быка за рога и повернуть. Можно это? Можно! Докажу это тоже двумя живыми примерами.

В той самой колонии, о которой писалась «Честь», был воспитанник Борис Р., парень умный, сильный, волевой, решительный. Таким он в свое время проявил себя и в преступной жизни, даже гордясь своей «мастью» — «вор в законе». В колонии он вроде вас начал задумываться, пересматривать свои жизненные позиции и стал одним из активистов. На волю он вышел с твердым намерением порвать со всем прошлым. Но это было не так просто. Нашлись старые дружки, которые стали его снова втягивать в разные дела. Он отказывался, и его позвали на воровскую сходку, «толковище», в одной из аллей Сокольнического парка Москвы.