Квартира без номера (Сборник) - Гунар Цирулис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тогда мне, господин Лихеев, в камеру больше никак возвращаться нельзя. Увидят казаков и поймут, что я предатель.
— Ничего твой Парабеллум не увидит. Не такой я дурак, чтобы до срока раскрывать свои карты. И боевики еще, пожалуй, струсят. Все произойдет в самую последнюю минуту. Как только они проникнут в тюрьму, так казаки сразу со всех сторон и подскочат. Тюрьма будет окружена, и никому из нее не улизнуть. — Он злорадно потер руки и подошел к окну, в котором бледно обозначился ущербный месяц. — Не зря боевики выбрали именно тринадцатое, — сказал он. — Через десять дней луны не будет! Хотели в темноте подкрасться… Такая предусмотрительность обернется против них самих. Это тринадцатое сентября запомнится им почище, чем тринадцатое января!.. Ну, а теперь, Жених, давай назад в камеру! Будем надеяться, что ты выудишь еще какие-нибудь подробности.
Лип Тулиан замешкался у двери. Он думал о том, как могучие руки Парабеллума в свое время задушили барона Сиверса.
— Без оружия обратно не пойду!..
Не в характере Людвига было подслушивать чужие разговоры. Но Лихеев и Лип Тулиан разошлись вовсю и временами так повышали голос, что он не мог их не слышать. Какие-то бродяги собираются напасть на подвластную ему тюрьму, охраняемую сотней вооруженных людей. Это уж нечто неслыханное! Однако чем больше Людвиг думал об этом, тем беспокойнее становилось у него на душе. Да разве можно нынешние времена вообще считать нормальными? Сейчас даже стало опасно выходить в форме на улицу, того и гляди, сыграют штуку, как с начальником либавской тюрьмы. Еще немного — и самому самодержцу всероссийскому придется дрожать за свой трон… Страх в эти дни неслышными шагами расхаживал по стране, заглядывая во дворцы и замки, за тюремные стены. Пускай себе Лихеев мечтает о засадах и волчьих ямах. Дай бог, чтобы ему повезло переловить всех налетчиков. Но, ежели в суматохе из камеры удерет хоть один заключенный, отвечать придется ему, начальнику тюрьмы. И Людвиг решил позаботиться о том, чтобы этого не произошло.
6
В задней комнате столовой сестер Дрейфогель было так накурено, что едва можно было различить лица находившихся там людей. Кроме обычных посетителей, сегодня сюда явились еще Лихач и Степан. Последним пришел Робис. Фауст начал рассказывать о своих успехах, но Робис перебил его:
— И так понятно, что без ключей ты бы не приехал. Прежде всего уточним наши силы. Сколько? — обратился он к Лихачу.
— Тридцать.
— А у тебя?
— Столько же, — доложил Степан. — Но я еще не со всеми переговорил.
— У меня в Задвинье двадцать семь человек, — сказал Атаман.
— Братцы, вы меня режете! У меня только восемнадцать! — закричал Брачка. — Зато все сорвиголовы!
— А о моих десяти ключах вы совсем забыли? Самый главный от ворот тоже имеется, — дополнил свой отчет Фауст.
— Хватит, даже с лихвой, — сказал Робис. — Держите ребят в боевой готовности, но о деле расскажем только в самый последний момент. Чтобы не проболтались!
— Но в тюрьму-то надо сообщить, — возразил Лихач. — Пусть готовятся.
— Ни в коем случае!
— Черт побери, а я уже написал Дине! — признался Атаман.
Робис посмотрел на друга, хотел сказать что-то резкое, но промолчал — он понимал Атамана. Однако легче от этого не стало.
— Товарищи, — заговорил он, — произошло самое страшное. Виноват в этом я, надо было предупредить. Я убежден, что среди недавно арестованных есть предатель. — Робис по-прежнему не называл имени Липа Тулиана, не желая без неопровержимых доказательств возвести на него обвинение.
— Значит, все к черту!..
— И нам придется любоваться, как их поведут на виселицу!
— Не может быть! — запротестовал Атаман. — Я специально так написал, чтобы, кроме Дины, никто не мог понять. Я предупредил, чтобы другим она не говорила.
— Все равно уверенности нет. Нам не остается ничего другого, как… — Робис не мог закончить фразу — слишком серьезно и ответственно было его решение.
— …отказаться? — с трудом выдавил из себя Степан.
— Совсем наоборот — штурмовать сегодня ночью!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
в которой боевики переходят в наступление
1
Не дожидаясь, пока кучер остановит тройку, Шампион выскочил из коляски и бросился наверх по ступенькам главного почтамта. Бесцеремонно оттолкнув даму, которая кому-то посылала поздравление с днем ангела, он крикнул телеграфисту:
— Умоляю вас на коленях! Освободите через час парижский провод.
— Линия на Вильно перерезана! Можно только через Петербург.
— Хоть через Северный полюс! Вот задаток!
— Но я не могу держать линию без дела, господин Шампион.
— Так передавайте что-нибудь! — И Шампион протянул крупную купюру.
— У меня под руками только «Юридический ежегодник», — сказал телеграфист. — Вы не станете возражать, если я буду передавать его?
— По мне, так хоть историю Вселенной, начиная от Адама и кончая Николаем Вторым… — С этими словами Шампион исчез.
В действительности Шампион еще не имел ни малейшего понятия о том, что расскажет в своей корреспонденции. Забежал Русениек и велел ему немедля отправляться на кладбище.
Когда взмыленные лошади остановились у кладбища, сумерки уже сгустились. Первое, что увидел Шампион, была довольно длинная процессия, которая проходила через ворота. Вначале казалось, что это похороны. Но нет, гроб донесли только до часовни, и народ разбрелся по кладбищу. К следующей подобной процессии Шампион пригляделся уже повнимательнее и узнал в ней младшего из мнимых гимназистов. Насколько можно было разглядеть в вечернем сумраке, на его физиономии не было печати скорби, какая обычно бывает у людей на похоронах. На его лице скорее было выражение озорной удали. Да и у остальных вид был тоже не слишком грустный. Некоторые приходили поодиночке и тут же исчезали за деревьями. Когда Шампион увидел Дависа Пурмалиса, он уже больше не сомневался в том, что его будущей корреспонденции суждено войти в историю.
Робис лежал в ложбинке меж двух могил. Поначалу на одной из них еще можно было различить гранитного ангела с распростертыми крыльями, потом его силуэт слился с ночной тьмой. Вернувшись с обхода позиций, Атаман с трудом отыскал Робиса.
— Вместе с нами — семьдесят маузеров!
— Так много?! — шепнул Робис. — Вот не ожидал. Если учесть, что в нашем распоряжении было всего несколько часов…
— Как ты думаешь расставить людей?
— Сейчас прикинем… Где основные силы противника?
— В казармах за железной дорогой. Насколько мне известно, там размещены две роты Малоярославского полка, — ответил Атаман. — Поэтому надо большую часть боевиков поставить за железнодорожной насыпью.
— Не согласен. Во-первых, рассчитывать на бой с солдатами мы должны только в случае всеобщей тревоги. Телефонную линию мы перережем, а сами, разумеется, лишнего шума поднимать не станем.
— А если кто-нибудь из здания администрации в темноте все-таки выскочит и предупредит?
— Все равно мы не можем выделить больше пятидесяти человек, а этого мало для боя с четырьмя сотнями солдат регулярного войска. А что, если мы туда пошлем Фауста с несколькими бомбистами? Солдаты боятся наших бомб, как черти ладана!
— Верно! На четверть часа задержат, а нам больше и не надо, — согласился Атаман.
— В корпусе и десятка хватит, — продолжал Робис развивать план нападения. — Там все равно негде развернуться, еще друг друга перебьют. Да и ключей больше нет.
— Робис, у меня есть просьба…
— Хочешь сам командовать этой группой?
— Да, там ведь Дина…
— Понимаю, но так не выйдет. Тебе с лучшими стрелками придется оставаться во дворе, чтобы отрезать административное здание от тюремных корпусов.
— Сколько мне взять с собой?
— Всех оставшихся. В здании администрации находится резерв вооруженной охраны — оттуда нам грозит наибольшая опасность.
— Ладно, тогда я в первую очередь забираю Брачку с его ребятами.
— Я тоже так думаю. А Лихача со Степаном оставлю себе… Все?
— Похоже, что все.
Оба умолкли. Временами из-за туч выплывал тонкий серп месяца, и тогда среди кустов смутно вырисовывались фигуры людей. На фоне ночного неба неприступной крепостью вытянулись темные, угрюмые корпуса тюрьмы.
— А тебе не приходит в голову, что мы можем живыми и не выйти из этого боя? — спросил вдруг Атаман.
Робиса передернуло — он только что сам подумал об этом же.
— Чудно… — продолжал Атаман. — Обычно в самых страшных переделках я никогда не сомневаюсь в том, что выживу. А сегодня у меня такое чувство, будто одной ногой я уже в могиле. Вот умру, а какой в этом смысл? Смогут ли это оценить те, что придут после нас? Быть может, многие будут такими же мелкими людишками и трусами, как и некоторые нынче?…