Богач, бедняк - Ирвин Шоу

Глоток шампанского обжег ей горло.

— Мне ты нравился больше, когда шутил, — сказала она.

— То же могу сказать и о тебе, — спокойно ответил он. — Но тем не менее в этом мрачном деле есть и своя светлая сторона. Я добиваюсь сейчас развода. Женушка нашла себе другие развлечения, когда ее муженек играл в солдатики в Европе.

— Где же сейчас она, твоя жена? — Слова с трудом вырывались у нее изо рта, словно налились свинцом. Чепуха, абсурд, подумала она. Ведь мы знакомы всего несколько часов.

— В Калифорнии, — сказал он. — В Голливуде. Кажется, я чокнулся на артистках.

Далеко, по существу, на другой планете. Там — раскаленные солнцем пустыни, непреодолимые пики высоких гор, пахнущие фруктами плодородные долины. Прекрасно. Ах, как все же необъятна эта Америка!

— Сколько лет ты женат?

— Пять.

— И сколько тебе все же лет?

— А ты обещаешь не бросать меня, если узнаешь правду?

— Не пори чушь! Ну, сколько же?

— Двадцать девять, черт бы их побрал! Боже!

— Тебе можно дать не больше двадцати трех. — Гретхен удивленно покачала головой. — В чем же секрет твоей молодости?

— В пьянке и безалаберной жизни, — пояснил Вилли. — Мое лицо — мое несчастье. Я выгляжу как мальчишка, рекламирующий детскую одежду в магазине «Сакс». Женщины, которым двадцать два, стыдятся показываться со мной на людях, в общественных местах. Когда я получал звание капитана, командующий нашей авиагруппой сказал: «Вилли, вот тебе золотые звезды за то, что ты весь этот месяц вел себя примерно в школе». Может, отрастить усы?

— Вилли Эбботт, — официально обратилась к нему Гретхен. Его притворная юность вселяла в нее уверенность. Она с отвращением сейчас вспоминала пожилую, доминирующую зрелость Тедди Бойлана. — Чем ты занимался до войны? — Ей хотелось знать всю его подноготную. — Откуда ты знаешь Бейарда Николса?

— Я работал на него в паре шоу. Я постоянно нахожусь под обстрелом зениток. Я занимаюсь самым отвратительным бизнесом в мире. Я — агент по рекламе. Хочешь, моя девочка, чтобы твоя рожица появилась в газете? — Она не испытывала к нему никакой неприязни. Если ему хотелось выглядеть старше своих лет, то вовсе не обязательно отращивать усы. Пусть почаще говорит о своей профессии. — Когда меня призвали в армию, мне казалось, что я наконец навсегда распрощался со своим ремеслом. Но они там, заглянув в мое личное дело, отправили меня в отдел по общественным связям. Меня нужно арестовать за то, что я работаю под офицера. Еще шампанского? — Он наполнил их бокалы, и его пальцы, пожелтевшие от никотина, мелко дрожали на стекле бутылки.

— Но ведь ты был в других странах. Ты летал, — сказала она. Во время их первого ланча он много рассказывал им об Англии.

— Всего несколько боевых вылетов. Их хватило, чтобы получить Авиационную медаль[24], чтобы в Лондоне не чувствовать себя неуютно, словно голый на улице. По сути дела, я там был пассажиром. Я восхищался другими, теми, кто на самом деле умел воевать.

— Все равно, тебя ведь тоже могли убить. — Его мрачное настроение не нравилось Гретхен, и она пыталась вывести его из этого состояния.

— Я слишком молод, полковник, и мне еще рано умирать! — Широкая улыбка заиграла у него на губах. — Ладно, кончай с этими пузырьками. Нас уже ждут. А это далеко, на другом конце города.

— Когда ты демобилизуешься из ВВС?

— Сейчас я в бессрочном отпуске, — объяснил он. — Я ношу военную форму, потому что в ней меня бесплатно пропускают на представления. К тому же дважды в неделю я должен посещать госпиталь на Стейтен-Айленд, там я прохожу курс терапевтического лечения травмы позвоночника. И никто там не поверил бы, что я на самом деле капитан, не будь у меня на плечах погон.

— Курс лечения? Тебя что, ранили?

— Не совсем. Просто мы совершили безрассудную посадку, и нас несколько раз подбросило. Я перенес операцию на позвоночнике. Лет через двадцать буду всем говорить, что это шрам от немецкой шрапнели. Ну, ты все выпила, как и подобает хорошей, послушной девочке?

— Да, — ответила Гретхен, — все. — Где только нет этих раненых? Арнольд Симмс в своем бордово-красном халате сидит рядом с ней на столе в комнате отдыха и глядит на свою изуродованную ступню, понимая, что теперь он уже никогда не побегает. Тэлбот Хьюз, с изувеченным горлом, тихо, без слов, умирает на своей кровати в углу палаты. Ее отец, охромевший на другой, предыдущей войне.

Вилли заплатил за выпивку, и они вышли из бара. Гретхен только удивлялась, как это он может с больной спиной ходить и держаться как струна.

Они вышли на улицу. Густые, сиреневые сумерки, опустившиеся на Нью-Йорк, превратили город в нечто загадочное, расплывчатое. Невыносимая дневная жара спала, смягчилась пахучим, словно цветущий луг, бальзамом легкого бриза. Они шли, держась за руки. Воздух был похож на текущую потоком цветочную пыльцу. Луна в три четверти, бледная, как китайский фарфор, плыла над высокими зданиями офисов в теряющем окраску, линяющем небе.

— Знаешь, что мне в тебе понравилось? — спросил Вилли.

— Что же?

— Когда я предложил тебе пойти на вечеринку, ты не сказала, что тебе нужно поехать домой переодеться.

Нужно ли говорить ему, что на ней сейчас — ее лучшее платье и у нее нет другого, чтобы сменить наряд. Льняное платье василькового цвета, с пуговичками спереди, с короткими рукавами, перехваченное на талии крепко затянутым матерчатым красным поясом. Гретхен надела его, когда вернулась после ланча в общежитие, чтобы взять купальник. Она заплатила за него шесть долларов девяносто пять центов в магазине Орбаха. Это — единственное платье, которое она купила после приезда в Нью-Йорк.

— Ты думаешь, мое платье — слишком дешевый и простой наряд перед модными и дорогими нарядами твоих друзей?

— С дюжину моих разнаряженных друзей сегодня вечером станут приставать к тебе, просить номер твоего телефона, — ответил он.

— Так что же мне делать? Дать им телефон?

— Только под страхом смертной казни, — рассердился Вилли.

Они медленно шли по Пятой авеню, разглядывая на ходу витрины. «Финчли» демонстрировал набор спортивных твидовых пиджаков.

— Могу представить, как бы я выглядел в одном из них, — сказал задумчиво Вилли. — Он придаст мне веса. Эбботт, отвиденный эсквайр.

— Ты вовсе не такой шероховатый, как твид, ты такой гладкий, — заметила Гретхен.

— И таким буду всегда!

Они долго простояли перед витриной книжного магазина Брентано, разглядывая книги. Целый набор современных, написанных совсем недавно пьес: Одетс, Хеллман, Шервуд, Кауфман, Гарт[25].

— Вот она, литературная жизнь, — сказал Вилли. — Хочу сделать тебе одно признание. Я сам пишу пьесу. Ну, как и любой другой агент по рекламе.

— Ее наверняка выставят в витрине.

— Если Богу будет угодно, то непременно выставят, — отозвался Вилли. — А ты сможешь сыграть в ней?

— Ты же знаешь, что я актриса, умеющая играть только одну роль. Женщины-тайны.

— Я цитирую, — подхватил он. Они рассмеялись. Они понимали, что, конечно, глупо смеяться, но как пропустить такой случай, ведь они смеялись над своей шуткой.

С Пятьдесят пятой улицы они свернули на Пятую авеню. Под навесом храма Сент-Риджиса из нескольких машин такси вышли новобрачные с многочисленной свитой. Невеста — молоденькая, стройная, с белым тюльпаном на груди. Жених — юный лейтенант-пехотинец, без следов шрамов на отлично выбритом, девственном лице, с розовыми, как персик, щечками, без орденских ленточек за боевую кампанию.

— Да благословит вас Бог, дети мои, — громко и торжественно произнес Вилли, когда они проходили мимо.

Невеста — воплощение радости, вся в белом, улыбнувшись, послала им воздушный поцелуй.

— Благодарю вас, сэр, — сказал жених, воздерживаясь от военного приветствия, как это и полагается в подобных случаях.

— Сегодня отличный вечер! Самый хороший для бракосочетания, — сказал Вилли, когда они прошли дальше. — Температура — ниже восьмидесяти, видимость — миллион на миллион — никакой войны в данный момент. Красота!

Вечеринка была где-то в районе между Сентрал-парком и Лексингтоном. Когда они вышли из Сентрал-парка на Пятьдесят пятой улице, из-за угла выскочило такси и пролетело мимо, дальше, по направлению к Лексингтону. В машине сидела Мэри-Джейн. Такси остановилось в самом конце улицы, из него выпорхнула Мэри-Джейн и стремительно вбежала в подъезд пятиэтажного дома.

— Мэри-Джейн, — сказал Вилли. — Ты видела?

— Угу. — Теперь они замедлили шаг и шли не торопясь.

Вилли то и дело поглядывал на Гретхен, словно изучая ее лицо.

— Послушай, у меня возникла идея, — наконец сказал он. — Давай организуем собственную вечеринку.