Богач, бедняк - Ирвин Шоу

— Тебе пока все еще платит Дядюшка Сэм[22], — говорил Николс капитану. — Из моих налогов. Так что тебе придется угощать меня обедом.

Он производил впечатление человека, прокормить которого — не такая уж непосильная обуза. Каждый вечер в его пищеварительном тракте разыгрывалась трагедия елизаветинской эпохи. Острые кинжалы убийц кололи его двенадцатиперстную кишку. Язвы, как привидения, то возникали, то пропадали. Он всегда, каждый понедельник давал твердое обещание бросить пить. Теперь ему могли реально помочь только новая молодая жена или врач-психиатр.

— Мистер Николс, — высокий молодой человек, обменявшийся острыми репликами с Мэри-Джейн, отделился от стены.

— На следующей неделе, Берни, — осадил его Николс. Он снова обвел глазами кандидатов, ожидавших аудиенции, пустыми безжизненными глазами. — Мисс Сандерс, — обратился он к секретарше, — зайдите ко мне на минутку. — Махнув безразлично рукой, жестом страдальца, мучимого диспепсией, он исчез за дверью своего кабинета. Секретарша сделала последний смертоносный залп по клавиатуре машинки, обстреляв нестройные ряды американской Гильдии драматургов, которой был адресован печатавшийся материал, живо поднявшись с места, последовала за шефом, зажав стенографический блокнот в руке. Дверь за ней закрылась.

— Леди и джентльмены, — обратился капитан к присутствующим в приемной, не выбирая никакого особого объекта для своего списка. — По-моему, все мы с вами выбрали не тот бизнес. Предлагаю заняться излишками военного имущества. Потрясающий спрос на подержанные базуки. Хелло, крошка!

Последние слова предназначались Мэри-Джейн. Она сразу же встала со своего стула и, маяча над ним, словно каланча, наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Как я рада, что ты вернулся живым и здоровым с той вечеринки, Вилли, — сказала Мэри-Джейн.

— Думаю, пьянка сильно затянулась, — ответил капитан. — Мы занимались большой стиркой — смывали мрачные воспоминания о боях из нашей памяти, лечили наши больные души.

— Вы их топили в виски, смею доложить, — сказала Мэри-Джейн.

— Для чего упрекать всех нас за маленькие шалости, связанные с развлечениями? И не забывай, когда ты здесь демонстрировала модные пояса, мы продирались через плотный огонь зениток в этом ужасном берлинском небе.

— Неужели ты летал в берлинском небе, Вилли? — спросила Мэри-Джейн.

— Конечно нет, — широко улыбаясь, признался он, разглядывая Гретхен. — Крошка, разве ты не видишь, что я теряю терпение?

— Ах, — спохватилась Мэри-Джейн. — Позвольте вас представить друг другу. Гретхен Джордах — Вилли Эбботт.

— Как мне повезло, что я сегодня утром решил прогуляться по Сорок второй улице!

— Хелло, — поздоровалась Гретхен. Она начала подниматься со стула. Как-никак перед ней капитан.

— Мне кажется, вы — актриса, — сказал Эбботт.

— Пытаюсь ею стать.

— Какая ужасная профессия, — заметил Эбботт. — Может, процитировать Шекспира по поводу…

— Не выпендривайся, Вилли, — одернула его Мэри-Джейн.

— Вы, мисс Джордах, обязательно осчастливите какого-нибудь мужчину, станете образцовой женой и превосходной матерью. Помяните мои слова. Почему я вас прежде не видел?

— Потому что она недавно приехала в город, — поспешила объяснить Мэри-Джейн, не давая Гретхен раскрыть рта. Что это, предостережение или знак не форсировать события? Может, ревность?

— Ах, эти милые девушки, которые недавно приехали в наш город, — продолжал в том же духе Эбботт. — Нельзя ли посидеть у вас на коленях?

— Вилли! — снова одернула капитана Мэри-Джейн.

Гретхен засмеялась, вместе с ней за компанию и Эбботт. Какие у него ровные, маленькие зубки.

— Когда я был мальчиком, мне так не хватало материнской ласки.

Дверь кабинета вновь отворилась, вышла мисс Сандерс.

— Мисс Джордах, мистер Николс примет вас сейчас.

Гретхен встала, удивившись, как это секретарша запомнила ее фамилию. Она в офисе Николса всего третий раз. А с самим Бейардом Николсом вообще никогда не разговаривала. Она нервно расправила морщинки на платье. Мисс Сандерс придержала перед ней вращающуюся низкую дверь перегородки.

— Просите тысячу долларов в неделю и плюс десять процентов от общей прибыли, — напутствовал ее Эбботт.

Гретхен направилась к двери кабинета Николса.

— Все остальные свободны, — громко объявила мисс Сандерс. — У мистера Николса деловое свидание за ланчем. Через пятнадцать минут.

— Скотина! — взорвалась характерная актриса в меховом боа.

— Ну а я тут при чем? — возмутилась секретарша. — Я просто здесь работаю, вот и все.

Гретхен испытывала наплыв смешанных чувств. Удовольствие, страх. Сейчас перед ней открывалась реальная перспектива получить наконец работу. Пройти тест. Чувство вины. Всех отправили по домам, выбрали почему-то одну ее. Еще чувство утраты. Ведь Мэри-Джейн наверняка сейчас уйдет и уведет с собой этого привлекательного Вилли Эбботта, летавшего под зенитным огнем Берлина.

— Увидимся позже, — бросила ей Мэри-Джейн. Но не уточнила когда. Эбботт промолчал.

Кабинет Николса оказался чуть побольше приемной. Голые стены, на письменном столе — горы рукописей пьес в кожаных переплетах.

Три деревянных пожелтевших кресла, на стеклах окон — слой пыли. Его кабинет производил впечатление офиса бизнесмена, не очень твердо стоявшего на ногах и который постоянно в первых числах сталкивается с одной и той же проблемой — чем заплатить за аренду.

Когда Гретхен вошла, он поднялся навстречу ей.

— Как хорошо, что вы дождались и не ушли, мисс Джордах. — Он жестом указал на стул, стоявший рядом с его столом, подождал, когда она сядет, потом сел сам. Долго и молча разглядывал ее с таким кислым выражением на лице, словно покупатель, которому собирались всучить картину с весьма сомнительной подписью автора. Гретхен чувствовала, как волнуется, как нервничает, ей казалось, что у нее дрожат колени, и это не ускользнуло от взгляда Николса.

— Насколько я понимаю, — взяла она на себя инициативу, — вы хотите узнать о моем предыдущем опыте. Но, к сожалению, мне нечем особо…

— Нет, — наконец вымолвил он. — Сейчас мы не станем обращать на это особого внимания. Мисс Джордах, та роль, которую я хочу предложить вам, откровенно говоря, весьма абсурдная. — Он печально покачал головой, словно жалея самого себя за то, что ему приходится волей-неволей совершать такие гротескные, из ряда вон выходящие поступки, ибо их ему навязывает его профессия. — Скажите, скажите мне откровенно, вы согласитесь играть на сцене в купальнике? Вернее, если быть точным, в трех купальниках.

— Ну… — она засмеялась, хотя сейчас ей было не до смеха. — Полагаю, все зависит… — Идиотка! От чего все зависит? От размера купальника? От объема роли? От размера ее лифчика? Она вдруг вспомнила мать. Она никогда не была в театре. Какая счастливица!

— Боюсь, что это роль без текста, — продолжал Николс. — Девушка просто проходит трижды по сцене, по разу в каждом акте, и каждый раз в другом купальнике. Действие пьесы разворачивается в пляжном клубе.

— Понятно, — сказала Гретхен. Как она сейчас сердилась на этого Николса. Из-за него Мэри-Джейн увела у нее из-под носа Вилли Эбботта, пошла с ним гулять по городу. Капитан, капитан… В городе Нью-Йорке — шесть миллионов жителей. Стоит сесть в лифт, и ты пропадаешь навсегда. И всего из-за того, чтобы трижды пройтись молча по цене. Практически обнаженной.

— Эта девушка является определенным символом. По крайней мере, в этом меня убеждает драматург, — говорил Николс. Сколько же долгих часов приходилось ему проводить, чтобы преодолеть казуистику артистов, звучащую как погребальный звон по погибшим в кораблекрушении, когда он приводил им фразы автора. — «Молодая. Разрывающая на части сердце эфемерность плоти!» Я цитирую автора. «Чувственная красота. Женщина-тайна. Каждый сидящий в зале мужчина должен непременно что-то почувствовать особое в себе, когда она идет по сцене. Боже, для чего я женился?» Я опять цитирую автора. Скажите, у вас есть купальник?

— Думаю… думаю, что есть. — Она покачала головой. Теперь она злилась на саму себя. — Конечно есть.

— Не могли бы вы прийти в театр «Беласко»[23] в пять часов, захватив с собой купальник? Там будут и автор и режиссер.

— Значит, в пять? — Она кивнула головой. Ну все, прощай Станиславский! Она чувствовала, как краска стыда заливает ей лицо. Что за ханжество. Работа есть работа!

— Вы очень любезны, мисс Джордах. — Николс с мрачным видом поднялся. Она встала вместе с ним. Он проводил ее до двери, распахнул ее перед ней. В приемной никого не было, кроме мисс Сандерс, которая успокаивалась, отходя от битвы с пишущей машинкой.