Возвращение принцессы - Марина Евгеньевна Мареева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Олег открыл глаза. Он лежал на постели, на боку, одеяло сползло к ногам. Створка окна была открыта — сентябрьское прохладное ветреное утро. Олег подтянул одеяло, укрылся до подбородка. От подушки жены пахло духами. Олег их терпеть не мог. Дорогие, да толку-то? Резкий сладкий запах. Вылила вчера на себя полфлакона, дура, он говорит: «Меня от них, Ленка, тошнит», — а она: «Нет, они тебя возбуждают»… Кстати, где она сама-то?
Вот она. Взгромоздилась на стул в чем мать родила, тянется к пакету, стоящему на платяном шкафу. Олег оценивающе посмотрел на нее, как смотрят на чужую женщину, на пару минут выхватив ее взглядом из толпы. Жена, конечно, сложена идеально. Немного отяжелела, но все еще хороша. В театральном у нее было прозвище Тело. У нее — Тело, у Олега — Отелло, потому как ревновал он ее дико, чуть что, чуть кто-то не так на нее посмотрит, Олег — тут как тут и разговор у Олега короткий…
Жена продолжала рыться среди пакетов и коробок, что-то лихорадочно разыскивая.
Она так и осталась по сей день девочкой из Торжка, постаревшей девочкой из Торжка, бездарная актриса на четвертых ролях, не до конца избавившаяся от своего частого, торопливого говорка, нелепая, незлая, бестолковая, шумная…
Олег вспомнил, с какой возбужденной настойчивостью она трижды отправляла его вчера в этот чертов Сбербанк. Он плелся туда, вяло скандалил с начальницей, возвращался домой ни с чем… Жена так же возбужденно и суетливо тащила его к супружескому ложу: «Олелечка! Три месяца не виделись!..» Потом, растирая его полотенцем в ванной, шептала, целуя в шею: «Олесик, у нас ведь еще пять штук в “Альфа-банке”. Сходи, вдруг хоть там отдадут?»
Олег потащился в «Альфа-банк». Там ему объяснили вежливо, что в стране — бардак, потоп, конец света, гибель Помпеи, может, их завтра всех уволят самих, счета заморожены. Ну и что, что вы народный артист? Когда — Помпея, тогда все под лавой кипят одинаково — и народные, и простонародные… Здесь сегодня, между прочим, трясли своими орденами-медалями пять народных, восемь заслуженных, чемпион мира по прыжкам с шестом и даже один старичок преклонный, лауреат Сталинской премии за роман-эпопею «Рассвет над Кушкой». В семи томах. Про пограничников. И идите отсюда, пожалуйста, двадцать ноль-ноль, мы закрываемся…
Ужасный вчера был день.
Жена наконец отыскала нужный пакет, прижала его к груди, осторожно, стараясь не шуметь, слезла со стула на пол. Олег сонно смотрел на нее.
Кошмарный был день. Судорожные набеги на неприступные банки, прослоенные такой же судорожной торопливой любовью. Жуткий день. День, похожий на несъедобный пирог, испеченный неумелой хозяйкой: подгоревшие жесткие коржи, прослоенные чересчур жирным, приторным кремом.
Прижимая пакет к себе, Лена обернулась.
Нет, все еще хороша: изгибы бедер, линия плеч… С изгибами — проблем никаких. Вот с извилинами — более чем достаточно.
Олег перевел взгляд и увидел, как жена смотрит на него расширенными от ужаса глазами.
— Ты чего? — спросил он недоуменно и сел на постели.
— Ты не спишь? — пробормотала Лена и попятилась к двери, неуклюже пытаясь спрятать пакет за спину.
— Оденься. — Олег бросил ей халат. — Чего тебя заколдобило-то всю, Лен? Что у тебя там, в пакете?
— Ты давно не спишь?
Халат упал ей на плечо. Она продолжала отступать к двери, одной рукой пытаясь натянуть на себя халат, а другую, с пакетом, все так же пряча за спину. Как первоклашка, обороняющая от сурового папаши ранец, в котором лежит дневник с «парой» по чистописанию.
— Дай сюда! — Олег поднялся с постели. Он был заинтригован и повторил, повысив голос: — Дай сюда! Что у тебя в пакете?
Короткая немая борьба. Комедия. Два голых немолодых человека, пыхтя и толкая друг друга, сражаются за обладание полиэтиленовым мешком с выцветшим пожеланием счастливого Нового года…
Олег наконец вырвал мешок из Лениных рук, перевернул его вверх дном, тряхнул, и на пол полетели мужские шлепанцы. Чужие. Размера на два меньше, чем те, что носил Олег. И не новые.
Смешно…
Олег и впрямь рассмеялся — глуховато и нервно.
— Я тебе сейчас все объясню, — быстро сказала жена, натягивая халат и запахивая его на груди.
— Не надо! — Олег уже смеялся неостановимо, почти с облегчением, да, с облегчением. Он знал, что сейчас оденется и уйдет отсюда ко всем чертям, куда угодно, как можно скорее. Чужие шлепанцы. Замечательный повод. — Не надо, Ленка. Я тебе сам все объясню. Ты их вчера, перед моим приездом, хотела выкинуть и пожалела. Да? Ленка, тысячу раз тебе говорил: тебя погубит твое скопидомство… Сегодня, по зрелом размышлении, ты все же решила их выкинуть. Или перепрятать. Тут я тебя и застукал. Так?
Жена отвернулась и заплакала. Чего-чего, а плакать мы умеем. Олег взглянул на злосчастные шлепанцы с лоснящимися стельками… Смешно. Как это всегда смешно, в сущности! «С Новым годом, с новым счастьем!» было начертано на пакете, который он все еще держал в руках.
Вот и славно. Воспримем этот бодрый призыв как руководство к действию. Устроим себе Новый год. Новую жизнь. В конце концов, нам всем ее навязали семнадцатого термидора.
Олег натянул на себя джинсы и рубашку и направился в прихожую.
— Ты куда? — размазывая слезы по лицу, охнула жена. — Олег! — Она повисла у него на руке. — Я тебя не пущу никуда!
— Я в Сбербанк, — соврал он, не раздумывая.
— Но давай объяснимся, в конце концов! Эти шлепанцы, они…
— Я в Сбербанк, Лена. — Олег надел куртку и похлопал ладонью по карману. — Приду к открытию. Они вчера сами сказали: «Приходите к открытию».
Жена отпустила его руку. Ага, значит, он рассчитал правильно: слово «Сбербанк» подействовало магически. Как правильно набранный код Сейчас замок щелкнет и дверь откроется.
— Олелечка, ты же ничего не понял. — Лена открыла входную дверь. — Эти шлепанцы, они знаешь откуда? У подруги ремонт, и она…
Олег кивнул, не дослушав, осторожно, бочком, выскользнул на лестничную площадку и вызвал лифт.
Свобода! Да здравствуют чужие мужские шлепанцы с лоснящимися стельками! С Новым годом, с новым счастьем! Прости мне, Господи, этот беспримерный цинизм, но я никогда не любил ее, Господи, куда я только не убегал от нее, ни в чем не повинной, простодушной дурехи, какие только поводы не
