Возвращение принцессы - Марина Евгеньевна Мареева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Приехали! — крикнул кучер.
Дверца кареты открылась. Кучер и какой-то человек в роскошной ливрее стояли у подножек Нина оперлась о их ладони и спустилась вниз, на заснеженную землю.
За узорчатой чугунной оградой стоял ее особняк Родовое гнездо. Дом Шереметевых. Во всех его окнах горел свет, слышно было, как невидимый оркестрик наигрывает мазурку.
Нина вошла в вестибюль. Дородный дворецкий в ливрее, расшитой галунами, басил, прохаживаясь возле будки вахтера:
— Бакенбарды настоящие, а чего ж их сбривать? Я с такими бакенбардами нарасхват! Вот немцы снимали о Екатерине, так я…
Нина шла мимо стайки статисток, охорашивающихся возле огромного, знакомого Нине зеркала, — декольтированные бальные платья, напудренные парички… Хохоча, толкая друг друга голыми локотками, статистки доставали из круглой коробки мушки и наклеивали их себе на щеки.
Нина поднималась по лестнице, а мужики в спецовках тащили наверх корзины с цветами, тяжелые, громоздкие канделябры, свернутые в рулоны ковровые дорожки…
Она заглянула в огромный, ярко освещенный зал заседаний — тут шли основные приготовления. Спешно выносились столы и стулья, расстилались дорожки…
Как это у нас водится, исполнителей было втрое меньше, чем отдающих команды.
— Владик! — орал Дима, стоящий посреди зала. — Где фейерверкер?
— Шеф, он к одиннадцати подъедет!
— Как — к одиннадцати?! В одиннадцать уже петарды должны взрываться!.. Тут гобой вступает! — кричал Дима, задрав голову вверх и глядя на чудом сохранившиеся хоры.
Там сидели музыканты, маленький оркестрик — фраки, манишки, «бабочки»…
— Дмитрий Андреич, гобой бастует у нас! — Дирижер перегнулся через перильца балкончика. — Он у нас дипломант, он двойной тариф требует…
— Будет ему двойной тариф, — вздохнул Дима. — Разорите вы меня подчистую… А где этот… распорядитель бала?
Тут Дима повернулся к дверям, увидел Нину и умолк на полуслове, потрясенный.
— Ты как сюда… — пробормотал он наконец. — Тебя уже привезли? Еще ведь не готово ничего! Господи, вот кретины! — Он схватился за голову. — У-у-у, кретины… Все псу под хвост…
— Ну что ты! Все замечательно! Просто прекрасно! Не переживай.
Они стояли рядом и молча глядели друг на друга. Вокруг шумела пестрая бестолковая массовка, грузчики разворачивали ковровые дорожки, музыканты настраивали инструменты…
— Дим, — решилась Нина. — Ты можешь их всех… — Она замялась. Она очень боялась его обидеть. — Можешь их всех отправить по домам? Всех-всех! Ты ведь им заплатил уже?
— Мне тоже уйти? — спросил Дима тихо.
— Нет, что ты! Ты останься. Ты обязательно останься…
— Господа! — Дима захлопал в ладоши. — Все свободны, господа! Всем — спасибо! Там два «Икаруса» внизу, вас всех развезут по домам.
— А шампанское? — нарушил общее замешательство мужик в спецовке, ставя на паркетный пол ящик с шампанским. — Десять ящиков разгрузили!
— Презентую! — Дима махнул рукой. — Разбирайте! Но с условием: первый тост — за здоровье Нины Николаевны, виновницы торжества.
Они остались вдвоем… Свет в зале погас.
— Вахтер, наверное, выключил, — сказал Дима, едва различимый в полумраке. — Решил, что все ушли.
Нина молча достала зажигалку из кармана Диминого пиджака, подошла к подсвечникам, зажгла свечи и села на одну из сдвинутых в груду лавок. Дима опустился рядом.
— Вот… Хотел купить тебе этот дом… Левка денег не дал. Хотел бал тебе устроить прощальный — не вышло…
— Дима, — произнесла Нина. — Хорошо, что темно. Так легче. А то я опять разревусь. Я все время плачу теперь. Столько лет ходила, как каменная, а теперь реву и реву..
— Это я виноват.
— Нет, это просто я женщиной себя почувствовала. Вспомнила, что можно плакать… Можно смеяться… Все можно еще… Я тебе, Дима, так благодарна! И я всегда буду помнить тебя, всегда…
— Но почему ты…
— Потому что мы расстанемся сейчас, Дима. Надо сейчас остановиться, а то дальше мне очень трудно будет остановиться, тяжело… Гораздо тяжелее, чем тебе. Гораздо…
Они сидели друг против друга в полупустом ночном вагоне метро.
Нина возвращалась домой, а Дима ее провожал.
Она отказалась от машины. Тогда Дима отпустил машину, к вящему неудовольствию охранника, бурчащего себе под нос, что дальше — некуда и пусть его увольняют ко всем чертям, без выходного пособия! Шеф один в городе, ночью! И где? Таганка — бандитский район, почище любого Чикаго…
Теперь они ехали в метро. Дима смотрел на Нину, она смотрела в окно. Молчали. О чем говорить? Все сказано. Все кончено.
На «Октябрьской» Нина вышла из вагона — пересадка, Дима выскочил следом.
Нина ступила на ленту эскалатора. Она не оглядывалась Она знала — Дима идет за ней по пятам.
— А ну, стой!
Нина уже поднялась по эскалатору вверх на несколько метров и удивленно обернулась назад.
Коренастая пожилая тетка, только что выскочившая из своей будки, преграждала Диме путь. Дима рвался к эскалатору, служительница метрополитена отталкивала его назад с завидной энергией, крича надсадно:
— Стой, не пущу! Ты пьяный!
— Я пьяный? — переспросил Дима ошарашенно. — Я трезв как никогда, мамаша!
— У тебя глаза мутные! — И тетка пронзительно свистнула в свой свисток.
— Э-э, маманя… — вздохнул Дима. — Они у меня от горя мутные, а не от водки.
Он взглянул на Нину, которая, стоя на эскалаторе лицом к нему, уплывала вверх, поднимаясь все выше и выше.
— Пусти! — Дима попытался оттолкнуть ретивую блюстительницу порядка. — Дай пройти-то… Нина! — крикнул он отчаянно. — Нина, подожди меня!
Тетка оглушительно свистнула в свой свисток еще раз. Два милиционера уже бежали к Диме, крича:
— Куликова! Останови эскалатор!
— Нина! — Дима наконец оттолкнул тетку. — Подожди меня там!.. — Он метнулся было вверх по эскалатору, держась руками за поручни. — Подожди меня наверху!
Эскалатор дернулся и встал.
Дима качнулся, но удержался на ногах, вцепившись в поручень и глядя на Нину, стоявшую наверху, с каким-то веселым бесшабашным отчаянием.
— Стой, — пробормотал он себе под нос, поднимаясь по эскалатору вверх, ни разу не оглянувшись назад, на служителей правопорядка, топочущих по ступеням. — Стой, жди… Никуда ты от меня не денешься… Дурочка моя… Любимая…
Нина не слышала его, конечно. Она стояла наверху и смотрела на Диму, медленно приближавшегося к ней, на догонявших милиционеров…
Новый приступ тошноты подступил к самому горлу. Тошнота и слабость. Господи, как не вовремя! И почему? Усталость? Нервы?
Нина села на рифленую ступень эскалатора. Да, мутит, не проходит. Странно…
Боже мой, неужели? «Нина, роди мне сына!» Неужели? Только этого мне не хватало! Для полного счастья.
— Графиня! — крикнул Дима весело. — Меня сейчас в отделение загребут! Я уже арестант, графиня! Вы в Сибирь за мной поедете? Как жена декабриста?
Нина
