Лицо ее закройте - Филлис Джеймс

Я припрятал свой велосипед в живой изгороди у газона, а когда нашел, скажу вам, обрадовался до смерти. Только на велосипеде я понял, что вывихнул ногу. Не мог нажать на педаль. И все-таки поехал. Принялся думать, что мне делать. Нужно алиби. У Финчуорти инсценировал катастрофу. Совсем нетрудно было. Там есть тихий отрезок дороги, по левую сторону – стена. Я со всего размаха врезался в нее, переднее колесо погнулось. Потом порезал перочинным ножом шину. О себе беспокоиться не надо было. Я и так смахивал на жертву катастрофы. Лодыжка распухла, чувствовал себя погано. Видно, недавно дождик шел, убей меня бог не заметил, хотя промок и продрог. Пришлось, конечно, попыхтеть, пока я доволок велосипед до Кэннингбери, домой попал около двух ночи. Старался не шуметь, так что оставил велосипед в палисаднике. Боялся разбудить миссис Проктор до того, как переставлю часы внизу – их у нас двое. В спальне-то нет ни будильника, ни простых часов. Я обычно завожу каждый вечер свои золотые наручные и кладу на тумбочке у постели. Если бы удалось войти, не разбудив жену, все было бы в порядке. Но не везло мне! Она, видно, не спала и прислушивалась, потому что подошла к лестнице и позвала меня сверху. Тут уж терпение мое лопнуло, я заорал, чтоб немедленно ложилась, я скоро поднимусь. Послушалась – она всегда слушается, – но я-то знал, что очень скоро она вниз пожалует. Все-таки какое-то время я выиграл. Пока халат свой нацепит да спустится в шлепанцах по лестнице, я переведу часы на двенадцать ночи. Ей, видите ли, обязательно надо меня попоить чаем. Я-то дергался, как бы мне ее в постель отправить, пока городские часы не пробили два часа ночи. И как она не заметила мой жуткий вид! Все-таки мне удалось прогнать ее назад в спальню довольно скоро, и она успокоилась. А уж мне-то было не по себе, доложу я вам! Не дай бог вторую такую ночь пережить! Можете что угодно говорить о нас и о том, как мы относились к Салли. Но она не очень-то с нами бедовала, сдается мне. Нашла сука себе могилу.

Он выкрикнул грязное слово, а потом еще что-то пробормотал – может, извинения – и закрыл лицо своей жутковатой правой рукой. Какое-то время все молчали, потом Кэтрин сказала:

– Вы не приходили на дознание. Нас это удивило, но кто-то сказал, что вы нездоровы. Боялись, что опознают? Но вам была известна причина смерти Салли, и вы понимали, что вы вне подозрений.

Пока Проктор рассказывал о своих приключениях, он очень волновался, отчего говорил легко и свободно. А теперь надо было оправдываться, и он снова ощетинился и стал грубить.

– Почему это я должен был идти? Да я чувствовал себя неважно, не до разговоров было. Я-то знал, отчего она умерла. Полиция нам свою версию изложила – в воскресенье утром прислала ко мне парня. Он долго не тянул, сразу спросил, когда я ее в последний раз видел, ну, а у меня все уже готово. Вы небось считаете, что я должен был выложить ему все начистоту. Нашли дурака! Салли, пока жива была, помучила нас изрядно, ну а теперь от нее, мертвой я не хотел неприятности иметь. Не считав нужным свои личные дела на всеобщее обозрение в суде выставлять. Как вам объяснить? Люди ведь все выворачивают.

– А еще хуже, когда они понимают слишком хорошо, – сказал сухо Феликс

Худое лицо Проктора вспыхнуло Поднявшись, он повернулся спиной к Феликсу и обратился к Элеоноре Макси:

– Простите я пойду. Не хотел вам мешать. Мне просто надо было повидать инспектора. Уверен, все закончится благополучно, но я вам тут не нужен.

«Говорит так, словно тут кто-то рожает», – подумал Стивен. Желание доказать свою независимость от Далглиша и дать понять, что один из Макси чувствует себя ко всему этому непричастным, заставило его спросить:

– Хотите, я отвезу вас домой? Последний автобус уехал в восемь вечера

Проктор, не глядя на него, отрицательно покачал головой:

– Нет. Спасибо. Я на велосипеде. Они хорошо поработали, во всем разобрались Не надо меня провожать, не беспокойтесь.

Он стоял, опустив руки в перчатках – странная, жалкая фигурка, но было в нем и некое достоинство.

«По крайней мере, – подумал Феликс, – у него хватает ума понять, что он здесь лишний».

Внезапно Проктор дернул левой рукой – неестественным, быстрым жестом протянул ее Элеоноре Макси, и она ответила на рукопожатие.

Стивен проводил его до дверей. Пока его не было, все молчали. Феликс чувствовал, как все в нем напряглось, ноздри стали подрагивать от знакомого запаха страха. Они должны узнать правду. Им сказали все, не назвали только имени. Но хотят ли они узнать правду до конца? Он наблюдал за ними из-под полуприкрытых век. Дебора была на удивление спокойной, словно конец лжи и обману принес ей умиротворение. Он не верил, что Дебора дает себе отчет в том, что происходит. У Элеоноры Макси лицо стало землистым, но руки спокойно лежали на коленях. Он готов был поверить, что в мыслях своих она где-то далеко. Кэтрин Бауэрз сидела зажавшись, сомкнув губы в недовольной гримаске. Раньше Феликсу казалось, что происходящее ее развлекает. Теперь он не был в этом уверен. С мрачным удовлетворением он смотрел на ее сцепленные пальцы, нервный тик в уголках глаз. Стивен вернулся быстро, и Феликс заговорил:

– Не слишком ли затянулось это представление? Мы слышали показания. Дверь с черного хода была открыта, Макси запер ее в половине первого ночи. А до этого кто-то успел войти и убить Салли. Полиция никого не нашла. Думаю, ни один из нас ничего к этому не добавит.

Он оглядел сидящих. Он, без сомнения, предостерегал их. Далглиш сказал мягко:

– Вы предполагаете, что незнакомец явился в дом и, не собираясь ничего украсть, отправился прямиком, не петляя, к мисс Джапп в комнату, задушил ее, а она даже не попыталась поднять тревогу, послушно ждала своего конца в кровати?

– Она могла пригласить его войти, кто бы то ни был, – сказала Кэтрин.

Далглиш повернулся к ней:

– Но она ждала Проктора. Не можем же мы вообразить, что она еще пригласила гостей, чтобы отметить эту сделку? И кого она могла пригласить? Мы проверили всех ее знакомых.

– Господи, умоляю, прекратите же! – закричал Феликс. – Неужели вам не понятно, чего он добивается от вас?! У него нет доказательств!

– Нет? – спросил мягко Далглиш. – Посмотрим.

– Но мы знаем, кто не совершил убийства, – сказала Кэтрин. – Ни Стивен ни Дерек Пуллен не могли убить, потому что у них алиби. И Проктор не убийца – рука. Салли не мог убить ее дядя.

– Нет, – сказал Далглиш. – И не Марта Балтитафт; она узнала о том, как умерла девушка, только когда ей сказал Херн. И не вы, мисс Бауэрз, вы стучались к ней в дверь, хотели поговорить с ней уже после того, как она умерла. И не миссис Рискоу, у нее такие ногти, что на шее обязательно остались бы царапины. За ночь такие ногти не отрастишь, а убийца был без перчаток. И не мистер Херн, в чем бы он ни стремился меня убедить. Мистер Херн не знал, в какой комнате спала Салли. Ему пришлось спросить господина Макси, куда нести лестницу.

– Да только дурак признался бы, что знает. Может, я притворялся?!

– Но вы не притворялись, – оборвал его Стивен. – Оставьте при себе свою чертову привычку опекать всех. Вы-то меньше всех были заинтересованы, чтобы Салли умерла. Как только Салли поселилась бы здесь, Дебора могла бы выйти за вас замуж. Поверьте мне, при других условиях вам ее не заполучить. Теперь вам ее как своих ушей не видать, и вы это прекрасно знаете.

Элеонора Макси подняла глаза и спокойно сказала:

– Я пошла к ней поговорить. Если она действительно любила моего сына, она должна была понять, что этот брак погубит его. Я хотела узнать, что у нее на уме. Я извелась совсем, ждать до утра не было сил. Она лежала на постели и распевала. Все бы кончилось благополучно, если бы она не проделала две вещи. Она стала смеяться надо мной. И сказала, Стивен, что ждет от тебя ребенка. Все произошло мгновенно. Она была живой и смеялась. Мгновение – и она мертва под моими пальцами.

– Так это вы! – прошептала Кэтрин. – Это вы!

– Конечно, – тихо подтвердила Элеонора Макси. – Сами подумайте. Больше некому.

4

Макси считали, что в тюрьму садиться – все равно что ложиться в больницу, только уж совсем помимо собственной воли. И то и другое – из ряда вон выходящий и достаточно страшный опыт, к которому жертва относится с клинической отстраненностью, а наблюдатели – с преднамеренным весельем, чтобы создать атмосферу уверенности, а не бессердечия. Элеонора Макси в сопровождении спокойной, тактичной женщины-сержанта полиции отправилась в последний раз принять дома ванну. Она настояла на своем, ведь этим заканчиваются обычно сборы в больницу, и никто не решился сказать, что первая процедура во время поступления в казенный дом – ванна. Интересно, существует ли разница между тем, кто находится под арестом, и тем, кто признан виновным? Феликс, может, и знал, но спрашивать у него никто не хотел. Водитель полицейской машины ждал их на заднем дворе, внимательный и скромный, как больничная сиделка. Последние распоряжения, записки друзьям, телефонные звонки, торопливые сборы. Приехал мистер Хинкс, запыхавшийся и невозмутимый, он точно закаменел, – не мог давать советов, утешать, но явно сам отчаянно нуждался в утешении, так что Феликс взял его под руку и проводил домой. Дебора смотрела из окна, как они скрылись из вида, интересно, о чем они говорят. Пошла наверх к матери, увидала Далглиша, он звонил из холла. Их взгляды встретились. Ей казалось мгновение, что он собирается заговорить, но он снова склонился над аппаратом, а она пошла своей дорогой, внезапно подумав и нисколько не удивляясь этой мысли, что, сложись все по-другому, она бы инстинктивно потянулась к этому человеку за поддержкой и советом.