Замуж — никогда - Винк Таня

Правда, иногда к ней приставала с расспросами тетя Оля:

— Как дела? Как Александра Васильевна?

— Ничего… — бесстрастно отвечала Аня.

Странности в поведении Шурки проявились, когда Ане стукнуло шестнадцать. Первая странность — она все время переставляла Анину чашку на другую полку, отдельно от других чашек, туда, где хранятся мука, сода, крахмал. Сначала девочка решила, что это случайность, и поставила чашку обратно, но она вновь оказалась внизу. Аня не выдержала и, краснея, спросила у Шуры:

— Зачем ты ставишь мою чашку вниз?

— А где ее место? — Шурка нахмурилась.

— Как где? Рядом с другими чашками.

— Она старая, ее давно пора выбросить.

— Мне эту чашку дедушка подарил.

— Ну и что? Молиться на нее?

Аня выпила чай, сполоснула чашку, вытерла ее и поставила рядом с другими чашками. Сидит в своей комнате, уроки делает и вдруг слышит — бабах! В кухне что-то разбилось. Аня сразу догадалась: это ее чашка — и бегом на кухню. Да, это действительно была ее чашка. Вернее, ее осколки.

Дальше — хуже. Аня спросит о чем-то Шурку, а та не ответит, будто Ани нет вовсе. И с мужем Шурка разговаривала сквозь зубы. Виктор тоже стал странным — иногда Ане казалось, что он наблюдает за ней. Это было неприятно. Отчим теперь на базаре торговал автомобилями. Часто уезжал в Германию на две-три недели. Как вернется, Шурка к нему с криком: «Я тут никто! Я не обязана с твоими детьми сидеть!» В общем, сумасшедший дом. Кричала, что ей такая жизнь осточертела, и почему-то обзывала Аню «маленькой шлюхой». Наверное, не очень Шурке такая жизнь осточертела, потому что по ночам из ее с Виктором спальни доносились весьма громкие стоны, хоть уши затыкай.

А однажды Ане приснился сон — Шурка стоит над нею и шипит: «Чтоб ты сквозь землю провалилась!» И звук такой, будто змея по земле ползет и опавшими листьями шелестит. Шелест усиливается, и вдруг Шура как закричит, глаза выпучила и куда-то вниз упала. «Сквозь землю провалилась», — думает Аня и видит свое детское платье, голубое в белый горошек, оно висит на спинке стула; дедушкины книги, их много, они лежат стопкой посреди комнаты, одна на другой, и стопка эта уходит высоко-высоко, в огромное белое облако, потому как потолка в комнате нет. Аня опускает голову, а перед ней стоят дедушка, Клякса и мама. Дедушка улыбается и гладит Кляксу по крутому боку. У его ног, нетерпеливо виляя хвостом, сидит Рекс, и из его глаз текут слезы… А рядом с Рексом — Виктор. Из его глаз слезы не текут, у него другие глаза, алчные и… безумные.

Сон сбылся — в январе Рекса не стало. Отчим сразу укатил в Германию, а уже оттуда его привезли. Вернее, то, что от него осталось — на скользкой дороге он не справился с управлением и врезался в дерево. Похоронили его на городском кладбище. Женька плакал. Аня не плакала — перед ее глазами стояла все та же страшная картина… Очень страшная… И спина вдруг заболела, как тогда от удара о холодильник…

Два месяца они жили втроем. Это были странные два месяца. Все было тихо-мирно, но несколько раз Шура приводила незнакомых мужчину и женщину. Мужчина был очень неприятный, бесцветный, как моль, — волосы светлые, брови тоже, и глаза какие-то мутные. Незнакомцы бесцеремонно ходили по квартире, а потом, плотно закрыв дверь, о чем-то шептались с Шуркой в кухне. Вдруг исчез «форд» и на воротах гаража появился новый замок.

— А где наша машина? — спросила Аня у Шуры.

— Я ее продала.

— Зачем?

— Как это — зачем? А на какие шиши я должна вас кормить? У меня зарплата маленькая!

— А с гаражом что? Тоже продали?

— Я его сдала. Тому толстому из второго подъезда.

Это было правдой — толстый дядька ставил в их гараж свою «ауди».

«Ну, сдала и сдала», — решила Аня, но на душе у нее было очень нехорошо. Она чувствовала, что Шурка обманывает ее на каждом шагу.

— Анюта, вы что, гараж продали? — спросила тетя Оля, встретив Аню возле дома.

— Нет, сдали, — растерянно ответила она.

— Сдали? Хм… А соседи говорят, что Шурка продала его этому жирному. — Тетя Оля нахмурилась. — Ты, детка, пойди в милицию, а то дело плохо кончится. — Она негодующе покачала головой. — Время сейчас страшное, гляди, на улице останешься.

Аня снова к Шурке: «Что с гаражом?»

— Да не слушай ты эту тетю Олю! Говорю тебе — сдала я его!

А через два дня, в пятницу, перед Пасхой, Аня пошла к Жене, но его в классе не оказалось.

— Его Александра Васильевна забрала после второго урока, — сказала учительница.

— Зачем?

— Она мне не докладывала!

С недобрым предчувствием Аня побежала домой — Женя ничего ей об этом не говорил. Он просил забрать его после продленки, и все. Аня взлетела на этаж, сунула ключ в замок, а он не открывается. Позвонила, постучала — никого. Что за ерунда?! Вышла на улицу, села во дворе на лавочку, смотрит на окна. Через полчаса снова поднялась на свой этаж, позвонила — никого. Да что же это такое? Пошла к тете Оле, я ее дома нет. Больше идти не к кому. Не к кому! Аня снова спустилась во двор, а там старушки из соседнего подъезда на лавочке сидят. От них она узнала, что тетя Оля уехала на праздники к родственнице в Полтаву.

До одиннадцати вечера свет в окнах Аниной квартиры так и не загорелся. Делать нечего, и девочка пошла наверх, на чердак.

Дверь на чердак была закрыта, на ней висел амбарный замок внушительных размеров. Рядом с дверью стояли две большие картонные коробки. Аня сжала их, положила одну на другую и села. От голода сводило желудок. Клонило в сон, однако Аня еще долго прислушивалась к редкому хлопанью дверей и лязгу замков. Но среди этих звуков не было тех, что она ожидала. Грохотали трамваи, со двора доносился шум автомобильных моторов, иногда кто-то входил в подъезд. Но это были не те люди, которых она ждала. Аня легла на бок, рюкзак сунула под голову, нос спрятала в воротник куртки, руки прижала к урчащему животу и уснула.

Проснулась она от острой боли, пронизывающей плечо и шею. Изо рта текла густая слюна. Часы показывали двадцать две минуты седьмого. Девочка вытерла рот носовым платком и села. Хлопнула дверь подъезда. Судя по звуку шагов, по лестнице поднималась женщина. Но это была не Шура. Вот она на втором этаже, на третьем. Аня напряглась. Женщина позвонила в чью-то дверь, и ей открыли. Вытерев тыльной стороной ладони выступившую на лбу испарину, Аня повела занемевшими плечами и поморщилась — в нос ей ударил неприятный запах собственного пота. Она встала, нацепила рюкзак и уже хотела спуститься вниз, как открылась дверь квартиры на четвертом этаже и на площадку, цокая когтями по кафелю, выскочила полудворняга-полуболонка, которую все соседи терпеть не могли из-за скандального характера — она облаивала всех до хрипоты и кидалась на детей.

— Не дергай поводок! — проворчала ее хозяйка, пышнотелая блондинка. — Да замолчи ты! Белка! Назад!

Но Белка уже взлетела на чердак и накинулась на Аню. Прижавшись к стене, Аня отмахивалась от псины куском картона, и это еще больше злило болонку.

— Белка! Назад! — Блондинка пыталась поймать кончик поводка, и наконец ей это удалось. Она оттянула собаку от Ани и нахмурилась. — Что ты здесь делаешь?

— Ничего, — ответила Аня, косясь на Белку и прижимаясь спиной к стене.

— Как это — ничего? Ты что, ночевала здесь? — Она скользнула взглядом по смятой коробке.

— Не ваше дело, — огрызнулась Аня.

Белка снова залаяла. Хозяйка ударила ее поводком по ушам. Болонка взвизгнула и заскулила.

— Это, знаешь ли, мое дело. Это моя крыша, и я за нее отвечаю, так что иди отсюда! — Полное, холеное лицо женщины наливалось негодованием. — Б… тут устроила! — фальцетом крикнула она, и эти слова больно хлестнули Аню по лицу.

Так больно, что девочка вмиг очнулась от ступора, в который ее загнали. В доли секунды ею овладело неуемное озорство, то самое, которое в детстве заставляет на спор перебежать дорогу перед мчащимся автомобилем, с зонтиком сигануть с крыши сарая на охапку соломы, зажмурившись, прыгнуть со скалы в море, надеясь миновать острые камни. Потом бешено стучит сердце и из груди рвется крик: «Я сделал это!», а ночью оно заходится в бешеном ритме, прошибает холодный пот и трясутся поджилки от мысли «А что, если бы?..».