Замуж — никогда - Винк Таня

Шура не помнила, как прибежала домой, но так и не забыла, как болела ее душа. Три дня она не ходила в школу — мама работала на первой смене и не узнала об этом, а учителя уже привыкли, что на записи и двойки в дневнике Шуры никто не реагирует, и терпеливо ждали окончания девятого класса — в десятый Шурку переводить никто не собирался. На четвертый день она пришла в школу, и на первой же перемене ее окружили обидчики… Девочка не выдержала и убежала домой. Вечером она объявила маме, что в школу больше не пойдет, а пойдет в училище. Катька ее отлупила, пообещала убить, но Шура как сказала, так и сделала.

Все лето она осваивала по журналам кройку и шитье и тут же шила платья для Галкиных кукол, от чего Галка была в восторге и в качестве благодарности жарила яичницу себе и сестре. По вечерам Шура бегала на свидания и частенько возвращалась домой под утро. В августе Катерина пошла в отпуск и с первого дня запила. Шура, ко всему привыкшая, перебралась спать на пол (пьяная мать часто мочилась в постель), а если была возможность, то вообще дома не ночевала.

В десятый класс Шурка так и не пошла, а поступила в училище бытового обслуживания и поселилась в общежитии для учащихся. Вообще-то она не имела права там жить и решила проблему способом, впоследствии ставшим привычным: переспала с завучем, и тот помог ей получить койко-место в комнате на троих. Он помогал ей и дальше, до получения диплома, и при распределении — Шуру направили в очень хорошее ателье индивидуального пошива мастером второго разряда.

Ателье действительно было хорошее — через два месяца Шура получила третий разряд. Она крутилась как белка в колесе — каждый месяц их ателье выпускало по сто изделий. Зарплата была высокая, но не такая, как у бригадира и мастеров на глажке — у тех шея от гордости не гнулась. Еще и от закройщика прилично перепадало. Так что Шура жила и горя не знала. Пару раз в месяц она приезжала к матери, но деньгами помогала только Галке, с условием: ни копейки матери не давать — все равно пропьет.

Родное село Шура окончательно вычеркнула из жизни, ездила только на могилу отца и поставила перед собой цель: выйти замуж за городского. А где такого найти, ведь там, где она живет и работает, можно встретить только таких же, как она, бывших сельчан? И вот, после довольно утомительного рабочего дня Шура наряжалась, подкрашивалась, спускалась в метро и ехала в центр. Выйдет, прогуляется, а потом уверенно, будто живет тут с пеленок, направляется к подъезду какого-нибудь дома. Поднимется на один этаж, на другой, постоит, в заранее приготовленную бумажку попялится, в сумочке пороется. Если кто-нибудь выйдет из квартиры, она нос в бумажку сунет, лицо недоуменное сделает, спросит, не тут ли живет Марья Степановна. Нет? Хм… И вниз. Возвращаясь в общагу, Шура сердито смотрела на всех и все, начиная с коменданта и заканчивая сковородкой на кухне. Даром ей это не проходило — на нее тоже все смотрели косо.

И вот, в один прекрасный летний день, разыскивая все ту же Марью Степановну, Шура в прохладном подъезде познакомилась с электриком Валентином, обладателем собственной квартиры. Увы, не в центре, но недалеко, в двух станциях метро от обожаемых улиц — в центре он был по делу, розетку у одной бабки ремонтировал. Недели не прошло — Шурка покинула общежитие и обосновалась у Валентина. Но он почему-то не спешил предлагать ей руку и сердце и отдавать в распоряжение жилплощадь — двухкомнатную квартиру в панельной девятиэтажке. Зато придумал кличку — Шурка Гвоздь.

— Почему это Гвоздь? — обиделась Шура.

— А потому, что ты всегда прешь напролом.

Возразить тут было нечего — правду мужик говорил. Шурка только плечами пожала и подумала: «Ну, ничего, вот забеременею, тогда ты у меня попляшешь». Плясать Валентину не пришлось — Шурка никак не могла зачать. Отчаявшись, она пошла по врачам, и они вынесли вердикт: зря первую беременность прервали, детей у вас теперь не будет. Да, был такой грех, только от кого она тогда забеременела, от завуча или закройщика, Шурка так и не поняла. Девушка поплакала в подушку, но человек так устроен, что смиряется с любой бедой, и Шура не была исключением: она не только смирилась, но даже увидела в этом своеобразные преимущества — теперь надо искать разведенного или вдовца, а это даже лучше, чем бездетные инфантильные козлы вроде Валентина. Ему Шурка про свое бесплодие ничего не сказала и потихоньку занялась поисками, продолжая как ни в чем не бывало жить с Валентином. А почему бы и не жить? Он домосед, зарплату приносит, из развлечений предпочитает футбол и пиво, иногда шастает с дружками на стадион «Металлист», в который упирается торец его дома. И вообще он человек неприхотливый ни в еде, ни в одежде, но не это было главным. Главное заключалось в том, что возвращаться в общагу, в которой она была прописана, Шура категорически не хотела.

Поиски разведенного или вдовца начались с денежных вложений в декоративную косметику и наряды, но солидные кандидаты в руки Шуре не попадались, а если и попадались, заглотнув наживку в виде подернутых пеленой девичьих глаз и высоко вздымающегося пышного декольте, то на второй или третий вечер норовили, гады, вырваться на свободу. И вырывались.

Валентин за пивом и футболом ничего не замечал, и в гражданских женах Шурка промаялась ни много ни мало — три года и приобрела вид и взгляд глубоко замужней женщины. И вот что интересно — у нее появились такие же глубоко женатые любовники, черт бы их побрал, — подарки делали, в рестораны водили, на курорт возили, и на этом — все. А тут — Виктор! И с такой квартирой! Один коридор чего стоит. Шура по-разному представляла себе квартиры в старых домах, но такую… На полу паркет — ромбы из красного дерева в обрамлении светлых полос, видимо, из ясеня, а между ясенем и непривычно высоким, как в музее, темно-коричневым лакированным, без единой щербинки и царапинки плинтусом — дуб, солидный, мореный, Шура в этом уже разбиралась. Справа зеркало в темно-коричневой раме, дальше — двустворчатые двери, тоже темно-коричневые, лакированные, с дымчатыми стеклами во всю высоту — английские. Слева высокая арка, руку вверх вытянешь — шиш достанешь, обрамленная темно-коричневым широким наличником; утопленный в стену белый шкаф с бронзовыми ручками. Шкаф до потолка, а потолок… Белый, и лепнина под бронзу покрашена. Под таким сутулиться не будешь, под таким только королевой будешь ходить. Ванная комната такого же размера, как спальня в квартире Валентина, с окном, на стене плитка — ну, натурально, морская пена, раковина вмонтирована в стол, облицованный плиткой, зеркало над раковиной, метр на метр, не меньше, а напротив ванны — два на полтора! У Шуры голова кругом пошла, поджилки затряслись и… Судьба Виктора была решена. Главная цель Шурки Гвоздь приобрела реальный адрес, размеры, очертания и цвет. Девушка из кожи вон лезла, только бы угодить новому любовнику, — активно вертела задом и задирала юбку во всех мыслимых и немыслимых местах, и вскоре Виктор не представлял себе жизни без Шурки.

Валентин долго не мог сообразить, что к чему, а когда сообразил, то вытолкал Шуру из квартиры в чем стояла и босую, а вещи выбросил в окно — собирать пришлось не только с земли, а и с нижних балконов, потому что жил Валентин на шестом этаже. Разбежались они без сожаления, надоевшие, неинтересные друг другу и немного удивленные тем, что в сердце от этих лет ничего, кроме пустоты и досады, не осталось.

Летом Шурка вынула из головы один из «гвоздей» — он преобразовался в штамп в паспорте о регистрации брака с гражданином Виктором Довгим. Но вот в прописке Виктор почему-то отказал. Сколько Шура ни намекала, он упрямо мотал головой, и она решила на время закрыть вопрос. Однако, избавившись от одного «гвоздя», она мало что выиграла, потому как тут же заимела новый в виде Ани. Правда, не сразу.

С приходом Шуры в доме поселилось зло. Как ни крути, а другого названия всему происходящему Аня придумать не могла, да и не пыталась. Она чувствовала его как любое живое существо — даже растения его чувствуют, что уж говорить о людях? Зло сопровождало Шуру везде, как шлейф духов, но было не только шлейфом, а еще и коконом, внутри которого она находилась. Аня могла бы описать этот кокон: плотный, как резиновый мяч, прозрачный, метра два в ширину, даже немного больше, а сколько в высоту — не поймешь. Почему именно два метра? Потому что, сталкиваясь с Шуркой в коридоре (а его ширина — два с половиной метра), увильнуть было некуда, и Аня ощущала холод этого кокона и исходящую от него ненависть. А вот на расстоянии более двух метров холод ослабевал. Именно поэтому Аня никогда на одном диване с Шуркой не сидела. Кто-то скажет — чепуха все это. Нет, не чепуха — Аня все это действительно чувствовала, но никому ничего не говорила.