Блокада - Сергей Малицкий

— Может, кого-то стеганули в свое время разрядом? — почесал спину Филя и кивнул на мусор, покрывающий пол, — Да какая разница! Вряд ли светлые заходят сюда перекусить.

— Может, все-таки займемся едой сначала? — затянул на лбу ленту Рашпик.

— И едой тоже, — успокоил толстяка Пустой.

Коридор выходил в огромный зал. Потолка у него вовсе не было, по периметру стен тянулись в пять или шесть ярусов галереи, а далеко вверху сквозь решетки купола просвечивало белесое небо.

— Ух и холодина тут, наверное, зимой, как тут без чашки крепкого пойла? — заворчал Сишек, но к спутникам уже спешил однорукий переродок, на ходу предлагая и еду, и умывание, и женщин, и что-то купить-продать. Пустой осек старателя мгновенно и уже через минуту выбрал в одной из ниш большой стол, заказал угощение и отправил отряд вместе со служкой для умывания и иных потребностей.

Чуть тепловатая вода текла в грязном зале из позеленевших от времени медных труб. Коркин стянул с головы колпак, подумав, сбросил рубаху и принялся смывать опостыдевшую грязь, прислушиваясь к Ярке, которая скрылась за деревянной перегородкой.

— Однако здоров ты, скорняк, — с уважением заметил Рашпик по поводу крепких рук Коркина, — Никогда б не подумал, что такие плечи можно накачать на выделке кож!

— Плечи как плечи, — не понял восхищения толстяка Коркин и торопливо сунул голову в рубаху.

Ярка вышла через минуту. Расправила мокрые волосы, улыбнулась скорняку, взяла его за руку.

— Как малые дети! — раздраженно проворчал Рашпик, опуская голову под струю воды.

Угощение оказалось простым, но сытным. Каша из распаренного зерна с рыбой устроила всех, а свежеиспеченный хлеб с сыром исчезал, не успевая остыть. Вина, правда, к огорчению Сишека, Пустой не стал заказывать, решив ограничиться каким-то горячим напитком с медом. Успевший обегать весь зал, в котором народу было не так много, Филя без устали молол языком.

— До обеда по здешним меркам еще долго, потом тут не протолкнуться — места приходится занимать и на ярусах. Цены тут не высокие, не низкие. Дешевле можно перекусить и на площади, а есть места, где кушанья и подороже. Южнее много деревень, крестьяне держат там коров и свиней, выращивают зерно, овощи, но вся рыба идет через две пленки или из реки. Остальная жратва — через собачьих голов, с какой-то полосы изобилия. Народу тут немало, но все поделено. В чужой квартал просто так не сунешься. С переродками живут мирно, но Богловых не любят — говорят, что они ото всех отгородились, даже ходят слухи, что человечиной не брезгуют. Нам повезло, что мы через них прорвались. Никто еще из тех ворот не выбирался. Эта площадка в центре зала, что засыпана опилками, — для поединков. Называется — арена. Тут и ставки принимаются. А если в списке вызванных кто-то новый появляется, об этом кричат на всю площадь, да не просто так, а через вот эти колпаки, что на стенах висят. А об орде тут не слышали еще, наверное, она только крайние кварталы зацепила.

— Я Файка видел, — неожиданно подал голос Пустой, обрывая Филю.

— Где? — опешил Рашпик.

— Там, — махнул рукой на противоположную сторону зала Пустой. — Нет его уже. Едва меня заметил — бегом прочь бросился.

— Побежал звоночек в нужное ушко, — усмехнулся Сишек.

— Ничего, — задумался Пустой и тут же поморщился, словно от накатившей головной боли, — Если орда за нами идет, все одно встречи с нею нам не избежать. Я сейчас отойду, со мной пойдет Коркин. Филипп остается за старшего. Рашпик и Кобба, за Ярку отвечаете головой. Тут женщины в цене — могут и увести.

— Меня? — вскочила недотрога.

— Треснут по голове и унесут, — нахмурился Пустой, — Не надейся на порядок в центре города, если вокруг творится неизвестно что. Чин, который правит здесь, уже едва ли не двадцатый правитель с тех пор, как пленки Мороси устоялись, и ни один еще не умер своей смертью. Понятно?

— Ага! — торопливо прожевал Филя.

— А ты, — Пустой наклонился к Руку, уминающему свою порцию каши, — смотри за Филиппом, чтобы не болтал лишнего.

— Механик!

У стола вырос невысокий крепыш с белой лентой поперек лба:

— Ты хотел увидеться с Чином? Он ждет тебя.

— Бери сумку, Коркин, — поднялся Пустой.

Покои Чина располагались на самом верху огромного здания. Коркин даже запыхался подниматься по ступеням. У стальных дверей стояли четверо стражников. Скорняк ожидал, что их с Пустым обыщут, но охрана раскрыла двери без единого вопроса. Вопросы тут же пропали и у спутников. Еще одна четверка охранников стояла у дверей с внутренней стороны, да и четверо воинов в глубине комнаты подняли ружья, едва Пустой со скорняком переступили порог.

Над головой, как и в общем зале, через пыльные стекла просвечивало белесое небо, стены были затянуты тканями.

В огромном кресле за столом неожиданно высоко сидел маленький человек и запихивал в рот какое-то кушанье.

— Сюда-сюда, — донесся тонкий голос, и Коркин вслед за Пустым шагнул к деревянной скамье.

Человек брал с широкого блюда крохотные румяные хлебцы, катал их по другому блюду, на котором был разлит мед, и один за другим отправлял в рот. По всем пропорциям он был бы взрослым и крепким мужиком, если бы природе не вздумалось уменьшить его в два раза. Вдобавок ей втемяшилось снабдить маленького человека крепкими челюстями и выбелить не только его волосы, но и зрачки. Они имели голубой оттенок, но казались почти бесцветными.

— Садитесь, — махнул липкими пальцами Чин и ухмыльнулся, облизывая губы, — Люблю сладкое. Так ты и есть тот самый механик?

— Вероятно, — проговорил Пустой, — Других я в наших краях не знаю.

— Ну может быть, может быть, — усмехнулся Чин. — Твоя машинка молниями любопытных бьет?

— Щекочет, — не согласился Пустой, — Да и то только тех, кто решил прикоснуться к ней. Голыми руками или металлом.

— Мудро, — глотнул из высокого кубка Чин, — От меня-то чего тебе надо, парень?

— Ты продаешь кое-что, — объяснил Пустой, — Слухи о том и до меня дошли. Я тоже продаю кое-что. Ну-ка.

Пустой протянул руку и вытащил из сумки, висевшей на плече у Коркина, глинку.

— Вот. Самые лучшие. Как те, что я отправлял тебе год назад. Но вдвое дешевле.

— А ну… — опустил липкие пальцы в чашу с водой Чин.

Один из охранников прислонил ружье к креслу и, ловко откупорив глинку, плеснул прозрачной жидкости в крохотную чашку. Двинул ее к Пустому.

— Пробуй, — приказал Чин.

Пустой взял посудинку и опрокинул ее в рот, наклонился и потянул с блюда румяную булочку.

— А ты наглец! — довольно рассмеялся Чин и уже плеснул себе сам.

Выпил и замер, перекатывая жгучее пойло по языку.

— Ага. Она самая. Чего хочешь-то?

— Проводника до базы светлых за рекой, — пояснил Пустой. — И станковый пулемет. — С парой запасных магазинов. Вот под этот калибр.

Механик выложил на стол патрон. Чин поднял брови, потом вновь плеснул пойла и опять выпил. Наклонился, положил голову на стол и прищурился, разглядывая патрон.

— Пулемет есть. Но патронов нет. Зачем тебе пулемет?

— Патронов немного найду и сам, — ответил Пустой. — А пулемет мне нужен от орды. Они караулят меня на границе города.

— Орда как гнус, — пробормотал Чин, — Половину положишь — вторая половина все одно в морду вопьется.

— Морду подставлять не собираюсь, — отрезал Павел, — И задерживаться здесь не буду.

— А чего тебе на базе светлых? — прищурился Чин, — Тут их не любят. Видел список?

— Видел, — кивнул Пустой. — Мне делить с ними пока нечего. Но у меня их машина. Вернуть надо, да и спросить их кое о чем следовало бы. Насчет Мороси.

— Так, выходит? — кивнул Чин, — С тобой аху — почему его не спросишь? Старики говорили, что Морось с аху пошла.

— Это обычный стражник в прошлом, — объяснил Пустой. — Все, что он мог сказать, уже сказал.

— Каждый обычный стражник когда-то был не только стражником, — расплылся в улыбке Чин. — И будет когда-то уже не стражником. Если проживет долго. Впрочем, не мне о том судить. А не слаб ли ты, механик? Руки у тебя, я слышал, что надо, а что внутри у тебя? К чему руки-то крепятся? Я это у тебя не как правитель здешнего дворика спрашиваю, а как продавец. А ну как ко мне ордынцы придут с пулеметом через день и спросят: что ж ты, Чин, паршивцу игрушку-то такую кусачую продал?

— Ну уж не думаю, что Чин ордынцев боится, — так улыбнулся Пустой, что в животе у Коркина сделалось холодно и пусто.

— А ты не боишься? — прищурился Чин.

— Опасаюсь многих, — стер с лица улыбку Пустой. — За спутников своих боюсь. Сам — не боюсь никого.

— А это мы скоро увидим, — еще слаще улыбнулся Чин, прикладывая к уху черный диск с проводом, — Ага. Ага. Да ну?

Правитель площади покачал головой и с сожалением сцепил липкие пальцы.