Сказание о страннике - Дэвид Билсборо

— Что могло так напугать лошадь? — спросил Финвольд.

— И что случилось с Мафусаилом? — добавил Нибулус.

Никто из них не слышал жуткого вопля, однако незадолго до появления Белуна всех путников охватило необъяснимое беспокойство.

Нибулус ехал первым. Несмотря на настороженность, воин уверенно вёл их на поиски Зилвы.

Обстановка вызывала страх. Но его и сравнить было нельзя с теми чувствами, которые вызвал идущий из глубины пропасти вопль.

Путники замерли, лица смертельно побелели. Жуткий крик звенел в воздухе. Они все, как один, тотчас бы умчались прямиком в Нордвоз, если бы их лошадей тоже не сковал ужас. В этот миг они не думали ни о Мафусаиле, ни о походе. Такой жути они в жизни не испытывали!

Вопль смолк, сменившись безутешными рыданиями.

Осунувшееся лицо Финвольда вмиг постарело. Севшим голосом он спросил:

— Что это было, демон меня забери?

— Не знаю, — запинаясь, ответил Нибулус, — и не собираюсь выяснять.

Все тотчас помчались вон из расщелины. Если Мафусаил свалился в пропасть, то ничто и никто из людей не в силах ему помочь.

Когда последний вопль перестал звенеть в ушах, Мафусаил остался лежать на дне пропасти, едва дыша. Разбитый и окровавленный, он теперь боролся не за жизнь, а за смерть.

Как ни вглядывался, воин не мог ничего различить в этой кромешной тьме. Увидь он, во что превратилось его тело, то вспомнил бы изуродованные трупы на улицах разграбленных южных городов. Мафусаил харкал кровью, а правая нога была вывернута под невероятным углом. Даже не глядя, воин мог с уверенностью сказать, что переломанная кость разорвала ткани и выпирает наружу.

Остальное же... Он умирает, это точно. Холод смерти уже накрывал его. Как долго он ещё сможет выдержать боль, прежде чем жизнь померкнет?

Недосягаемый для друзей, оставленный на милость посланника тьмы, издавшего тот ужасный вопль, один на один с подкравшимся опустошающим одиночеством...

Слёзы брызнули из глаз.

Через миг воздух вокруг воина осыпался осколками льда. Мафусаил замер, не дыша, не двигаясь, почти забыв о боли. Весь мир остановился и прислушался к сомкнувшейся тишине. Что-то наблюдало за южанином. Казалось, тревожное ожидание длится часы, хотя прошли мгновения.

Потом Мафусаил услышал, как кто-то приблизился...

Путники не останавливались. К тому времени, как они выбрались из расщелины, Эппа, Паулус и вялый колдун догнали их на оклемавшемся Молотобое. Вновь собравшись вместе, они помчались к северному хребту так быстро, как позволял скудный свет. А когда совсем стемнело и дороги уже не было видно, они слезли с лошадей, зажгли факелы и пошли вперёд, ведя животных в поводу.

Впервые с начала похода Болдх вытащил светильник «бычий глаз». В отличие от основного снаряжения, этот светильник принадлежал самому страннику и являлся, пожалуй, самым пенным его приобретением.

Никто из членов команды не мог понять, что он держит, ведь раньше ничего подобного им видеть не приходилось. Они лишь услышали нарастающее жужжание, и тут неожиданно яркий, невиданный доселе свет вспыхнул в ночи.

Несмотря на удивление этому «маленькому чуду», путники не стали тратить время на пустые разговоры. Возглавив вереницу, Болдх поднял светильник над головой, освещая дорогу, и они пошли дальше. Двигаясь к последнему горному хребту, все надеялись, что за ним откроются взору Северные Земли. Всю дорогу путники тревожно оглядывались, боясь того, что может прятаться за поворотом. Теперь они неуклонно спускались вниз, следуя изгибам горных ущелий.

Наконец утомление и напряжённость взяли верх над страхом, и Нибулус призвал всех остановиться. Они дошли до горного амфитеатра, окружённого высокими склонами, которые защищали от холодного северного ветра.

— Вы держались молодцом и смогли много пройти, — сказал Нибулус, прислушиваясь к одинокому завыванию ветра, что проникал сквозь невидимые глазу трещины и ущелья. — Нам стоит остановиться здесь на ночь, лучшего места сейчас не найти.

— Мне здесь не нравится, — пробормотал Финвольд. — В окрестностях притаилась Смерть, только послушайте...

Все замерли. Ветер принёс странные звуки, не поддающиеся объяснению. Они напоминали голоса: вопли и бормотание. Сам воздух полнился потусторонними криками духов, скрывающихся в тайниках скал. Эти горы были всегда недружелюбны и не миловали чужаков. А здесь, на самой границе с Северными Землями, людям вообще не было места.

Эппа часто-часто закивал головой, соглашаясь.

— Я чувствую зло. Сюда нельзя заходить человеку, ни в коем случае...

«Не говоря уж о том, чтобы провести ночь!» — подумал Гэп, изо всех сил стараясь заглушить страх.

Но у них не было выбора. Болдх, более других привыкший ночевать в подобных — если не хуже — местах, не стал ждать: распряг Женг и уже расстелил постель, занявшись теперь подготовкой еды для себя и лошади.

Не видя иного выхода, остальные путники последовали его примеру, и через полчаса лагерь был разбит.

Болдх и Паулус первыми заступили на стражу.

Нибулус с трудом проглотил стоящий в горле ком. Пока они неслись вниз по дороге, у него не было времени думать. Теперь, когда от того кошмара их отделяло приличное расстояние, на него нахлынула боль утраты. Пеладан помотал головой, проклиная нелепый случай, унёсший жизнь лучшего друга. Так глупо! Он не должен был умереть. Так бесцельно! «Зилва! — кричала душа Нибулуса. — Глупый чужеземец, что мне теперь делать, когда тебя нет? И что я должен сказать Фелопее?» Накрывшись с головой, воин сдавленно рыдал. Никто и никогда прежде не видел его таким. Крик нестерпимой боли исторгся из груди.

Путники предпочли его не заметить.

Болдх и наховианец сидели, таращась в темноту, притаившуюся за кругом приглушённого света «бычьего глаза». На каждый звук извне они резко оборачивались и пытались рассмотреть, что происходит.

— Какой странный и невиданный предмет носишь ты с собой, — тихо заметил Паулус.

Болдх удивлённо уставился на воина, сидящего рядом. Лица наховианца не было видно, только похожий на клюв нос торчал из-под капюшона. Изуродованный глаз скрывала тень, и странник был этому рад — ночь и без того выдалась страшная.

Паулус больше ничего не сказал. Болдх заметил, что руки наёмника постоянно лежат на рукоятке меча — отличного оружия, которое можно использовать и как двуручное. Странник подумал: «А ведь я совершенно не знаю этого неразговорчивого наховианца». С самого начала похода Паулус держался на расстоянии, сторонясь компании даже больше Болдха.