Америkа (Reload Game) - Кирилл Еськов

Мне нужна пауза, понял он, немец — неглупый парень, и в режиме блица он меня дожмет, безвариантно. Паузу — отдышаться и раскинуть мозгами по новой, паузу — любой ценой! Ну что — идем ва-банк?

— Мое алиби, господин майор — это рыжая барышня Сонечка с Московской заставы; как сказали бы в Одессе — «это что-то особенного»! Кабак в точности не вспомню, но приметы ее таковы…

Засим ротмистр перешел к смачному описанию тактико-технических характеристик объекта: что там с линейными промерами и обводами корпуса, как работают все механизмы в верхней позиции (не нотной) и как в третьей (не хореографической)…

— Вы предлагаете мне, в поисках вашей пассии, перепробовать всех рыжих девок на Московской заставе? — холодно откликнулся немец.

— Да, у тебя это навряд ли выйдет, — развязно ухмыльнулся Расторопшин, мазнув нарочито томным взглядом по атлетической фигуре майора. — У тебя ведь ориентация — под цвет мундира, мой сладенький?

Прием, конечно, запрещенный — и оттого эффективный. Судя по незамутненной ярости, полыхнувшей в сумрачных остзейских глазах, с ориентацией там всё как раз было в высшей степени традиционно — и неудивительно, что немец повелся и потерял над собой контроль недопустимым для профессионала образом… Дальше всё было делом техники: некоторе время Расторопшин расчетливо поливал своего визави кинжальным огнем матерных казачьих скороговорок (а у казачков, надобно заметить, и с гомофобией, и с острословием дело поставлено отлично), пользуясь полнейшей его беспомощностью перед теми оскорблениями (вызвать на дуэль? Кого — арестанта? кому — чисто виртуальному «майору Иванову»?..). Где-то через минуту произошло ожидаемое: майор дернулся с места, и кулак его со всего маху врезался в челюсть Расторопшина; удар вышел не акцентированный, бестолковый, так что мастеру рукопашного боя не составило бы труда уклониться или прикрыться — даже и сидя, и со скованными руками, — однако ротмистр предпочел подставиться по полной и полететь кувырком со своего табурета.

Дальше всё вышло даже лучше, чем ожидалось (карта пошла, тьфу-тьфу!). На пороге как раз нарисовались двое нижних чинов — рыжеусый и еще один, квадратненький крепыш с косым пробором, — привлеченных шумом и явно пребывающих в изрядном недоумении. Расторопшин, картинно скорчившись на полу, сплюнул кровь (надо же, и зубы, похоже, уцелели!..) и с ёрнической укоризной обратился к осознавшему уже свой фатальный прокол майору, кивнув в сторону нижних чинов: «Ва-аше благородие, не надо б так, при мальчонках-то!»

— Ма-алчать!! — усугубил немец, шагнув к нему со сжатыми кулаками.

— Черта с два я стану молчать! Имейте в виду, парни, — продолжил ротмистр, адресуясь теперь в основном к рыжеусому, — ваш старший группы только что, у вас на глазах, спорол капитальнейший косяк; потому что допрос третьей степени — это было бы по правилам, а вот самочинное рукоприкладство по личным мотивам — никак нет. Его благородие, похоже, несколько заигрались, так что — требую посредника, и это мое право! Желаю доложить по команде, что на такое садо-мазо я не подписывался, и дальше с этим дознавателем я работать не стану — вот убейте, а не стану!! А вам, майор, я не завидую: нарушены разом 17-й и 22-й параграфы Инструкции — вы запоминайте цифры для рапорта, парни: «17» и «22», — так что теперь снимут аксельбанты-то да и сошлют в полицию, раздавать зуботычины карманникам!..

…Ну вот, я выиграл-таки паузу — зацепился в последний миг за краешек обледенелого карниза. Попробуем-ка теперь сложить заново весь этот пасьянс из морской формы (неужто адмиралтейские тоже вступили в игру? — у них же сроду не было собственных оперативных подразделений, одни аналитики…), серебряных пуль и полупуда флегмита…

Кстати, о серебряных пулях: знать бы еще, все ли патроны Командор изъял тогда с места преступления (и тогда это действительно смахивает на затирание следов — ну, тут ему видней), или лишь «отщипнул образчик» для собственного, параллельного расследования гибели министра…

И кстати, о параллельном расследовании: к кому он выходил тогда для разговора в коридор «Триумфа» — к «вестовому» или к кому-то третьему? сверялся ли он перед этим с часами? — кажется, да… Почему голубенькие не сумели строго установить факт нашего контакта более или менее понятно — «Триумф» наверняка хитрый кабак Службы, и персонал явно умеет держать язык за зубами, — но зачем тогда тамошние вообще нас «вспомнили»?..

И кстати, о «Триумфе»: а в чем еще мне пришлось идти на прямое, проверяемое вранье? — да пожалуй что и ни в чем! Как это ни удивительно, но расклад, похоже, таков, что мой сверхдырявый мизер оказывается — с их захода — неловленым! Ну, с поправкой на то, что на Командора мы теперь можем со спокойной совестью валить, как на мертвого…

И кстати — о мертвых: а успел ли вообще Командор до своей гибели ввести меня в операцию? а если даже и успел — не считаюсь ли я теперь для своих, побывав в руках коллег, спалившимся до угольков по причине возможной своей перевербовки?..

И кстати — о своих. Вот еще небезынтересно: кто всё-таки подложил тот флегмит — чужие или свои? ибо если последнее, то следующий на очереди — я, и самое безопасное для меня сейчас место — как раз здесь, в гостях у голубеньких… Только вот получить то, неведомо чье, предложение о путешествии в Америку — если на мне все же не поставили жирный андреевский крест, и оно таки воспоследует — здесь будет весьма затруднительно. Эрго, надо б отсюда выбираться, да поскорее — при том, что вариант с побегом и уходом на нелегал (вполне, думается, осуществимый) для меня, по той же причине, категорически закрыт…

Чуть погодя в полуподвальную каморку с зарешеченным оконцем и голым топчаном, куда его заточили после инцидента, заглянул рыжеусый. Помимо жбана ледяной воды с чистой тряпицей (подлечиться) и шинелки (укрыться), тот принес еще растрепанную книжку без обложки (развлечься) и, безмолвно отдав честь, убыл. Расторопшин, вполне оценивший это проявление кавказской солидарности, полистал из интереса засаленные страницы и расхохотался беззвучным смехом: книга оказалась переводным любовным романом «Физиология женатого человека» Поль де Кока; вот, значит, чем убивают время на дежурствах головорезы из соседней Конторы…

21

Столь чаемая им пауза меж тем странно затянулась — ей шел уже четвертый день. Коллеги, похоже, потеряли к нему всякий интерес — столь же внезапно, как и обрели; по всему выходило, что расследование их либо зашло в полный тупик, либо резко поменяло направление. Впрочем, выпускать его на волю никто и не думал — даже от наручников-то не освободили.

Кормежка здешняя, кстати, при всей ее скудности и однообразии, оставляла впечатление именно армейской, а не арестантской: копченая солонина со ржаными солдатскими сухарями, плюс чай. «А как бы насчет щец горяченьких похлебать, а?» — закинул он удочку на второй день, но рыжеусый лишь руками развел: «Никак невозможно: мы на том же сухпае сидим, что и вы», а потом, чуток помявшись, предложил: «Хотите чарку хлебного, ваше благородие — чисто для сугреву?» Водки ротмистру не хотелось совершенно, но отказываться тут было бы неправильно.

«На том же сухпае сидят», сталбыть… Что бы это значило, а?.. Захватившая его команда голубеньких (рыжеусый унтер, похоже, остался у них за старшего — офицер-немец после того первого допроса как сгинул) явно имеет жесткую инструкцию: прикинуться ветошью и, вплоть до особого распоряжения, носу из дому не высовывать. Ну а на то, что всё это затянется не на один день, никто тогда, в смысле припасов, не заложился — вот и кукуют теперь ребята в питерском городском доме будто на блокированной горцами заставе… Откуда вывод: расследование, что ведет «майор Иванов» со своей командой, столь же неофициально (чтоб не сказать — незаконно), как и его собственная миссия, и шифруются те прежде всего от своих — не говоря уж о полиции. Каковое обстоятельство, кстати, делает его личные перспективы «выйти отсюда своими ногами» вовсе уж туманными…

Случай проверить эти свои умозаключения представился Расторопшину тем же вечером, причем завязкой ко всему дальнейшему послужила как раз специфика тамошнего рациона. Известное дело: человек-то — он всё вытерпит, а вот животинка…

— Ваше благородие, разрешите обратиться! — принесший «ужин» рыжеусый явно ощущал себя не в своей тарелке. — Вы в собаках чего-нибудь понимаете? Чем их кормить, в смысле?

— От собаки зависит, — пожал плечами ротмистр, откладывая на угол своего топчана сочинение французского бытописателя (второе уже по счету, кстати). — Вообще-то собака ест всё, что и человек, но охотничья и сторожевая, к примеру, — это, брат, две большие разницы. Но ты как-то очень уж издаля заходишь, конспиратор!