Око Марены - Валерий Елманов

– Не свое речешь, – скучно заметила боярышня. – Ведь не твоя то личина[132]. Почто напялил?

«Ух ты, как точно она меня вычислила», – подивился в душе Константин, а вслух ответил:

– И то правда – не моя.

– Молодец хоть, что честный ответ дал, – вновь повернулась к нему боярышня, и Константин с облегчением заметил, что почти черный враждебный цвет ее глаз снова сменился на ослепительную синеву.

– Мне ведь уже ехать надобно, – жалобно произнес Константин. – Ты бы хоть назвалась. Все имя в памяти останется.

– Да на кой оно тебе? – капризно дернула плечом девушка. – Поди, и не свидимся боле. Пущай так и останется загадкой.

– Так и не скажешь? – вздохнул Константин.

– Да мне-то не жалко, токмо ни к чему оно тебе, – решительно ответила девушка. – А за подмогу спасибо. Ты даже и не знаешь, как мне дорога жизнь Вейки. Бог даст, свидимся, отплачу за доброту с лихвой. Внакладе не останешься. Коль попадешь в Переяславль…

– В Рязанский? – волна ликования подняла Константина высоко-высоко над морской пучиной.

Еще миг, только руку протянуть, и дотянешься до синих небесных высот…

– Зачем? – удивилась девушка. – Залесский. И вновь отчаянный полет, только уже вниз, на самое дно… А боярышня, не заметив, продолжала:

– В княжий терем загляни. Там Ростиславу спросишь.

И хотя казалось, что некуда уже погружаться, что уже дна давно достиг, но падение неудержимо продолжалось. Все ниже и ниже… То не слова были – выстрел. И вновь в самое яблочко пуля угодила. Да еще отравленная. Константин почти физически чувствовал, как входит она в тело, с хрустом вгрызаясь в сердце, раздирая его в клочья, как быстро-быстро растекается по крови смертельный яд.

– Нужда в гривнах будет – подсоблю, не сумлевайся, – донеслось до него откуда-то издалека, с горних вершин, таких прекрасных и… таких недоступных. – Да что с тобой, гость торговый? – услышалон как сквозь сон.

Однако длилось это недолго, всего несколько секунд.

– Княже! – раздался с саней призывный окрик. Константин оглянулся. Юрко, уже сидя в санях и держа в руке вожжи, красноречиво жестикулировал, показывая, что можно отправляться в путь.

– Вот как? – снова раздался сухой безжизненный голос рядом.

Константин вновь повернулся к девушке. Боярышня, прищурившись и откинув далеко назад свою прелестную головку, смотрела на него с изрядной долей недоумения:

– В таком обличье, без верных воев, да и одежа… Дивно, дивно…

А Константин продолжал жадно вглядываться в ее лицо, успевшее так быстро стать невыразимо родным и близким, с тем чтобы почти мгновенно превратиться в далекое и чужое, нет, даже чуждое. Смотрел, чтобы запомнить. Запомнить всю, до мельчайшей черточки. Запомнить, чтобы тем решительнее вычеркнуть. Из памяти, из жизни, из сердца. Нет, пожалуй, из сердца не получится. Разве что вместе с самим сердцем.

– Уж лучше вы к нам, в Рязань, вместе с супругом, – медленно произнес он, совершенно не задумываясь о возможных последствиях.

А впрочем, какие могут быть последствия. Все самое плохое уже произошло и хуже уже не будет. Хуже просто некуда. Теперь уже и ей стало все ясно. Но если рвать, то на мелкие куски, и, упиваясь болью, он добавил:

– Спроси Константина.

– Вот оно, стало быть, как, – потерянно произнесла Ростислава и, опустив голову, пошла к своим саням. Утке на полпути она обернулась, хотела что-то сказать, но искорки в глазах безвозвратно потухли, и она не произнесла – выдохнула:

– Прощай.

Быстрый санный поезд скоро помчал вперед, а потерянный Константин продолжал стоять на дороге и все гадал – обернется переяславская княгиня или нет. Почему-то это было для него очень важно, хотя спроси у него кто угодно – почему, он не сумел бы ответить. «Если обернется, то… Нет, не так. Если не обернется, тогда…» Но тогда получалось еще хуже.

Она обернулась.

А что толку?

Некоторые историки, включая Ю. А. Потапова, ошибочно полагают, что Константин мог видеть дочь Мстислава Удатного Ростиславу значительно ранее. Однако, исходя из летописных источников, мы с твердой уверенностью полагаем, что есть только один приемлемый вариант – лето 1222 или 23 года. Опять-таки вполне понятно, что ранее, когда и Константин, и сама Ростислава были связаны супружескими узами, таковых встреч быть попросту не могло. Позже мы более детально остановимся на их взаимоотношениях, которые складывались далеко не так безоблачно, как того хотелось бы видеть некоторым.

Глава 13

Я забуду тебя…

Труд благодетелен для человека, ибо отвлекает его внимание от собственной жизни, закрывает от него его собственный образ, не дает смотреть на того, другого, который есть сам он и который делает для него одиночество ужасным.

…Всю оставшуюся дорогу он торопил Юрко, все спешил куда-то, сам не понимая – куда. И только когда подъехали к Рязани, он понял, куда именно. Он просто хотел оказаться подальше.

В Рязани же все оставалось по-прежнему, будто он и не уезжал вовсе. Мертвые волхвы честно сдержали свое слово – на Рязань в его отсутствие никто не покусился. Вот только какая-то непонятная пустота иногда хватала его за сердце, хотя и не надолго. Острая боль все чаще начала сменяться тупой. Ныло, конечно, где-то там, в душе, но уже терпимо. К тому же приступы становились все реже и реже.

Отчасти это происходило и благодаря его личным неустанным усилиям. Нет, он ничего не пытался забыть – глупо да и просто невозможно. К тому же… и не хотелось. Да, он хорошо, даже слишком хорошо помнил, как падал после того как она пригласила его спросить в Переяславле княгиню Ростиславу. Но зато он еще лучше помнил, как он взлетал.

А вот чтобы на душе так не болело, он просто поступил согласно утверждению бывалых людей, гласящему, что от горя, равно как и от тоски, существуют только два надежных средства – водка или работа. И то и другое срабатывает с одинаковой эффективностью.

Что касается первого из них, то Константин, даже не задумываясь, решительно отмел его в сторону. Зато второе использовал на всю катушку. Алое княжеское корзно утром могло развеваться в Рязани, к полудню виднеться в каком-нибудь селище, а к вечеру очутиться уже в Северграде. Молниеносные вояжи, когда ему приходилось по восемь-десять часов не слезать с коня, изматывали неимоверно, к вечеру он и вовсе валился с ног, но зато ложился спать как убитый – ни эмоций, ни чувств, ни… воспоминаний.

Потому и пронеслись для него все весенние месяцы на одном дыхании. Он не замечал, как стремительно мелькают даже не дни – недели, будучи с головой погружен в текучку, как он называл свои повседневные дела.

Один княжеский суд чего стоил. Всю подготовительную работу, разумеется, тщательнейшим образом выполнял старый Сильвестр, которого Константин давно перевел в Рязань, разместив судью со всевозможным почетом в одном из пустующих теремов, оставшихся от бояр князя Глеба. Сильвестр не только готовил решения, но и отбирал наиболее «выгодные» дела, благодаря которым князь мог еще выше поднять свой престиж непоколебимого правдолюбца и радетеля за простой народ.

Обычно Константин знакомился с ними в день, предшествующий суду. Таким образом, день равно как и последующий, то есть день самого судебного заседания, напрочь вылетал из обоймы многочисленных поездок, для которых оставались пять последующих.

А кроме того, необходимо было уделить время купцам, строительству, включая и затеянное им в Ожске каменное, тщательной разборке и анализу – во сколько обойдется – Минькиных прожектов, проконтролировать воспитание и обучение сына, пообщаться с ремесленниками, перекинуться парой слов с прибывшими на городской рынок смердами, выяснить у Зворыки, где и сколько можно еще найти гривен, чтобы тут же потратить их… словом, дел хватало.

Он знал, что успевает, потому что до сих пор из Ростова Великого не приходило никаких вестей. Тамошний князь Константин продолжал находиться, говоря современным языком, в глубокой коме, и наиболее реальный выход из нее прорисовывался только один – ногами вперед на княжий двор.

А пока тот оставался живым, хотя и относительно, Юрий, как его преемник, еще не смел предпринимать никаких активных действий, даже если бы Ярослав стал очень сильно настаивать. Впрочем, пассивные действия, то есть подготовка к будущей войне, все равно велись вовсю. Одним из подтверждений тому было размещение крупных военных заказов среди кузнецов, кожевенников, сапожников и прочих ремесленников как во Владимире, так и в Переяславле, Суздале, самом Ростове и прочих городах помельче. Кроме того, эмиссары из Владимирской Руси стали частыми гостями южных соседей Рязани и периодически гнали из половецких степей окольными путями, в обход рязанских владений, огромные табуны низкорослых, но неприхотливых и выносливых степных лошадей.