Око Марены - Валерий Елманов

– Лекарь есть? – крикнул он на ходу, когда поравнялся с санями, где находился Константин, ведьмак и Юрко, но не дождавшись ответа или приняв молчание за отрицание, тут же пустил своего жеребца в галоп.

– А ну-ка, останови, – хлопнул Константин по плечу Юрка, едва они поравнялись со стоящим поездом, и предложил Маньяку: – А пойдем-ка поглядим, что там у них стряслось. Заодно и кости разомнем малость, а то затекли уже.

– Я сразу всем глаза отвести не сумею, – предупредил ведьмак с неодобрением к такому пустому любопытству князя.

– Волков бояться… – беззаботно махнул в ответ на это рукой Константин и легко выпрыгнул из саней.

Один из оставшихся воинов некоторое время пристально всматривался в приближающихся к ним путников, но у них не было никакого оружия, и это успокоило его.

Едва Константин подошел поближе, как сразу понял, что именно стряслось. Сработал самый обыкновенный закон подлости. Часть поезда ближе к вечеру укатила вперед, чтобы успеть все приготовить для предстоящего ночлега. Барышни притормозили, чтобы сходить кое-куда в лесок. И все бы ничего, но на обратном пути, уже возвращаясь из леса, одна из них – самая молодая и игривая – мимоходом зацепилась своей шубкой за толстую ветвь высохшего лесного великана, которому, для того чтобы рухнуть, хватило и этой малости. Время у девицы было, но вместо того чтобы метнуться в сторону – все равно в какую, – она стояла и смотрела, как могучий титан начинает валиться на нее, с треском вытягивая из земли свои полусгнившие корни. Лишь в самый последний момент ее инстинкт самосохранения все-таки сработал, подтолкнув свою хозяйку, но было уже поздно, и левая нога ее оказалась прочно придавлена рухнувшим дубом.

Весь снег вокруг девки был к тому времени, когда подошли Константин с ведьмаком, даже не ярко-алым, а темно-бурым, почти черным от запекшейся крови. Единственное, что удалось сделать властной молодке, продолжавшей держать голову несчастной на своих коленях, так это перетянуть ей ногу собственным цветастым платком, чтобы остановить кровотечение. Да еще она успела отправить людей за подмогой – кого в Тверь, кого в Торжок. Сами же приподнять хоть малость сухого великана, чтобы освободить ногу, они так и не сумели – сил для этого у них не хватило.

– Топор-то хоть есть? – флегматично поинтересовался у одного из воинов подошедший следом за Константином и ведьмаком Юрко.

Тот некоторое время обалдело смотрел на парня, потом до него наконец-то дошло, что у него спрашивают, и он побежал к саням. Мигом обернувшись, он победно протянул здоровяку топор. Охотник деловито проверил большим пальцем руки его заточку, недовольно сморщился и направился в лес, бурча вполголоса, что хозяин топора просто пирожок без никто. Этой странной присказкой он вообще пользовался довольно-таки часто, когда бывал чем-то недоволен. Какое-то время вдали раздавались глухие удары топора, и вскоре из леса появился кандидат в рязанскую дружину. В руках он держал топор, а под мышкой пяток увесистых жердин толщиной с руку и длиной метра три каждая.

– Ты иди сюда, а ты сюда, – принялся он споро расставлять оставшихся воинов, заодно задействовав и Маньяка. Все охотно подчинялись. На Константина жердины не хватило, и князю оставалось только наблюдать, как под руководством Юрка, действуя жердинами, будто домкратами, мужики мало-помалу стали сдвигать повалившийся дуб. Однако вместе с деревом, намертво им прижатая, двигалась и нога девушки. Покойник никак не хотел отпускать свою последнюю жертву.

Тогда Юрко попытался сменить тактику, пытаясь с помощью тех же жердин-домкратов приподнять великана настолько, чтобы можно было вытащить ногу. Поначалу все шло хорошо, но затем треснула и сломалась одна жердь, почти сразу следом за ней другая, и все опять застопорилось.

Один из воинов заикнулся было, что надо бы снова сбегать быстренько в лес, чтобы нарубить новых, но вместо этого Юрко мрачно посмотрел на советчика, ухватился за уже приподнятый слегка конец и, пыхтя, взвалил его себе на плечо. Затем он, покраснев от натуги, принялся мелкими шажками перемещаться вдоль ствола, пока над ногой несчастной девушки не образовался небольшой просвет и ее наконец удалось извлечь из страшного капкана.

Проворно выскочив из-под ствола великана, который вновь облегченно рухнул на землю, Юрко шумно перевел дух, удивленно посмотрел на лежащего перед ним титана, будто пытаясь понять, как ему удалось совладать с этакой махиной, после чего, проворчав вполголоса традиционное: «Так он – пирожок без никто», вперевалку побрел назад к саням.

– Теперь твоя очередь, Маньяк, – шепнул Константин на ухо ведьмаку.

– Я ж не лекарь, – попытался было тот увильнуть, но затем с тяжким вздохом принялся за работу.

– И за чье здравие моя Вейка свечи в церкви ставить должна? – раздался сзади молодой женский голос. Константин обернулся и увидел ту, что держала на своих коленях голову пострадавшей. Кокетливо приталенный кожушок был обшит дорогой багряной, с синеватой искоркой тканью. На ногах у нее были еще более яркие, алого цвета, сафьяновые сапожки. Волосы женщины были надежно упрятаны под убрусом, а сверху, для тепла, круглой шапочкой собольего меха. Впрочем, головной убор был надет так искусно, что не скрывал ни очелья, богато изукрашенного жемчугом и золотым шитьем, ни золотых ромбовидных височных колец, спускавшихся аж до самых скул. На вид женщине, впрочем, какое там, скорее девушке, было не больше двадцати пяти лет. Ее лицо… С ярким румянцем во всю щеку, с точеным носиком, полными, чувственными губами, а главное – искристо синими глазами цвета рассветного неба – оно представляло собой такую совершенную гармонию, что хотелось вечно любоваться им, не отрывая глаз.

– А-а-а… э-э-э, мы вот… едем… туда… – проблеял он наконец нечто нечленораздельное, махнув рукой в сторону Твери.

«Красноречивый» ответ Константина, судя по всему, очень понравился молодой боярышне, как успел окрестить ее про себя рязанский князь. Прекрасно понимая, чем именно вызвано его косноязычие, она поначалу заливисто засмеялась, потом смущенно опустила глаза, и вдруг ресницы резко вскинулись вверх, и его вновь окунуло в бескрайнюю небесную синеву. Это был точно рассчитанный залп. Десятки корабельных орудий самого тяжелого калибра в упор расстреливали беззащитный парусник Константина. Таких пробоин он не получал никогда в жизни и теперь неотвратимо погружался на дно, опускаясь все глубже и глубже в бездонную синеву – опять синеву – васильковых глаз незнакомки.

– А мне, вам, кто, у кого, то есть за кого свечу, я тоже? – поинтересовался он непринужденно. Навряд ли на его столь ясный вопрос сумел бы дать ответ даже прославленный Шерлок Холмс, но, как ни странно, боярышня вполне его поняла. Поняла и удивилась. (А может, просто сделала вид.)

– Я же сказывала – Вейкой мою холопку кличут.

– Она у вас холопкой служит, а вы, стало быть, боярышня будете? – начинал постепенно выныривать из морской пучины Константин. Выныривать, чтобы увидеть над головой синее небо, столь же бездонное, как и море.

– Ну, пусть будет боярышня, – лукаво усмехнулась девушка и, посерьезнев, спросила: – А ваш, ну лекарь, он хороший? Сможет ей подсобить, чтоб оклемалась девка? – И пожаловалась с поистине женской непосредственностью, при которой зачастую прощается самый махровый эгоизм: – А то скушно мне без нее будет. Одна она у меня от тятеньки и осталась в новом дому.

«Значит, точно замужем», – сделал окончательный вывод Константин, и ему вдруг стало так тоскливо, что хоть волком вой.

– К мужу, поди, едешь? – грустно, но еще продолжая надеяться на какое-нибудь чудо, уточнил Константин.

Боярышня сразу как-то поскучнела, глаза ее мгновенно потемнели чуть ли не до фиолета, и она с каким-то непонятным вызовом, совершенно иным сухим голосом, произнесла:

– А тебе-то что?

– Да нет, я ведь так, ничего, – лихорадочно заторопился Константин, понимая, что ляпнул что-то не так, но не понимая, что именно и как это исправить.

– Смотри, гость торговый. У меня муж ух какой строгий. Если что в голову втемяшится, он от своего не отступит. Коя вещица ему в руки попала – так оно уж навечно.

– Так ведь ты-то не вещь, – возразил Константин.

– Я?! – И цвет глаз у незнакомки превратился чуть ли не в черный.

Она сердито хмыкнула и отвернулась.

– Ты не серчай, если я чего не так сказанул, – проникновенно произнес виноватым тоном Константин. – Уж прости дурака. Не хотел ведь обидеть. Известное дело, народ мы простой, торговый, спросим чего-нибудь, дак опосля самих стыдоба берет – хушь стой, хушь падай, – зачастил он, поспешно напяливая на себя маску эдакого веселого и недалекого разбитного парня из купеческих рядов.

– Не свое речешь, – скучно заметила боярышня. – Ведь не твоя то личина[132]. Почто напялил?