Боевые паруса. На абордаж! - Владимир Коваленко

– Пожалуйста. Имеете право знать, за что будете рисковать шкурой.

Прерывистый свет свечи вырывает с бумаги имена и дела, по коим должно воздаться. Провоз неучтенных слитков из Перу… Вице-король… Португалия… Печатный пресс в известном месте… Избыток лошадей, кажущийся благодаря суете в порту, подложный в бумагах. Ячмень, уходящий через английские руки кормить кавалерию мятежников. То-то суда частят – им плавать вовсе не далеко: до Лиссабона и обратно! При этом у мошенников чистые книги – благодаря сговорчивости офицера галерной эскадры. Офицера с очень знакомой фамилией.

Дон Антонио де Теруан. Один раз хотел убить. Другой – выручил. Брат жены друга, и не только… Увы, лист из дела не вырвешь, а королевский комиссар адмирал Исаси не будет различать между жадным дураком и искренним изменником. Взять бумаги и не давать им хода – нельзя. Предательство – иудин грех. Так что, отказать? Рыцаря убьют, бумаги снимут с тела… Пока – с языка сыплются окатистые слова, не завершающиеся ни отказом, ни обещанием.

– Понимаю, почему вы выбрали меня. Кажется, мы вышли к одному и тому же месту с разных сторон.

Темная фигура напротив кивает.

– Жаль, до конца доберется один. Первая мишень – я. Постараюсь, пока жив, оставаться и единственной. Но, когда при мне не обнаружат бумаг, вам припомнят эту встречу. Так беретесь?

Взгляд Диего шарит по столу. Вино в глиняных стаканах, душистый пшеничный хлеб, вяленая рыбина… Пламя свечи, раздувшееся огненным шаром благодаря темноте, или? Алькальд уже решил, но продолжает рассматривать пламя. Губы движутся. Очередной псалом – тому, к кому, иначе как в молитве Господней, обращаются редко. К безжалостному, который собственного сына заставил испить чашу земных страданий. Правая рука сжимает эфес меча.

Зато рыцарь – улыбается, глядя на сидящего перед ним мальчишку. У парня чуть руки не трясутся! Что ж, теперь он их потрет… или умоет. Одно хорошо: гончую колотит не от страха!

– Итак, дон алькальд?

Мальчишки больше нет. Молодой судья поднимает стакан с молодой кислятиной, делает длинный глоток.

– Я, как и вы, не люблю неоконченных дел.

Стакан – об пол, вдребезги. Плещут черные, как старая кровь, капли… Договор скреплен, говорить больше не о чем. Двое молча едят хлеб с рыбой, запивают вином, вот и все, даже сыра не нашлось. Два человека, едва познакомившись, прощаются навсегда. Видел бы их лица иной Диего – Веласкес, начинавший как живописец подвальчиков-бодегонов, вряд ли упустил бы типажи. Какая была бы картина! Один – уходит во тьму, другой – всплывает из глубин ему навстречу… Увы, их видит только прохладная кладка подвальных стен.

У двоих начинается разговор ни о чем, удовольствие, которое старший себе позволяет, как последнее желание перед казнью. Младшему попросту интересно. Чтобы не ерзать от нетерпения, занял руки – крошит хлеб в вино. Старший откинулся на спинку стула, разбросал ноги поудобней. Смакует разговор, как выдержанное амонтильядо. Мелькают слова.

– Ах, вот оно что… Лишнее серебро идет в балласте?

– Да. Видимо, слитки…

– Я упросил кое-кого в универе… проба точно как в твердом песо…

– Значит, ячмень, что они берут для лошадей, идет мятежникам?

– Точно. И парусное полотно… Не английское! Я разбираюсь в тканях, поверьте. Но я, дурак, думал – Брабант.

– Нет, малость северней…

Улыбки – только в самих словах. Голоса спокойны. Разве Диего отъедает окончания. Астуриец!

Время вышло. Остается – прищурившись, выйти на безжалостный свет, что саваном укутывает город в последние полчаса сиесты. Чем меньше глаз, тем лучше. Над пустыми улицами – громкий шепот. Не для товарища, с которым на деле уже расстались:

– Вы очень помогли моему расследованию, молодой человек. Из вас выйдет толк… Прощайте.

– Честь имею, сударь.

Рыцарь не видит, как дон Диего де Эспиноса портит его игру. Не то что шляпой махнул, не шею утрудил – спину согнул в поклоне. Не перед дамой! Доселе такой диковинки Севилье видеть не приходилось. А еще поясной поклон важному человеку обычно отвешивают так, чтоб тот заметил, никак не в спину. И вездесущие глаза города это замечают…

Судебное присутствие портового района живет прежней жизнью, изрядно, впрочем, сдобренной суетой вокруг прибывшего наконец флота Терра Фирме. Беготня не прекращается даже в потемках! Вот дон Хорхе разносит оплошавшего альгвазила: бедняга пропустил в галерные доки карету. А потом еще и выпустил!

– Она же не грузовая…

– Улицу перегораживает не хуже. Эй, Санчо! Смотри, чтоб твои молодцы так же не оплошали.

– Мои – ученые, – ворчит Эррера. – Диего, сегодня тренировки не будет. С ног валюсь.

– Жаль, – откликается Терновник, а сам зевает. Да так заразительно, что половина присутствия немедля следует примеру. Санчо – тоже. Так последнюю новость и выложил – прикрывая рот ладонью.

– Помнишь того типа, что тебя едва не подколол в самом начале карьеры? Нашли его сегодня ночью. Убит. Две пули, шесть ударов шпагой, один в лицо. И четыре трупа вокруг. Я позаботился узнать, как звали при жизни эти тела, и знаешь что? Севилья потеряла лучших эспадачинов. Представляешь, как нам тогда повезло?

Диего не отвечает. Протягивает ладонь к свече, словно холодный сухой вечер уже добрался до тонких пальцев, словно зябко ему…

Ужин в Академии! Тут лучшие – Ана де Рибера, среброносная покровительница наук и искусств, тоже. Как без нее обойтись? К тому же низкий стол для дам все равно предусмотрен.

Ана рассматривает Диего. В последний раз… Или нет? Следует решить, остаются ли у нее шансы, или пусть ее светило не достается никому!

Приложила руку ко лбу.

– Вам дурно, моя сеньора?

– Нет.

Тут и всплыл в памяти рассказ брата – как Диего бегает по ночам. Антонио не было дома, зато родителям слуги донесли, что к дону Хорхе опять приходил осведомитель. И что в отблеске факела сквозь прореху исколотого плаща было видно школярскую мантию цвета майской травы!

Это значит – у нее, Аны, шансов нет. Как и у прочих женщин Севильи, кроме северянки, про помолвку с которой Диего поет который год! На самом деле она здесь, в городе. Закон порта скрывается в ее доме после боев, и, пока донья-колокольня чинит пробитую одежду, поэт сочиняет сонеты… только к утру не успевает переписать набело. Может, она ему вообще не невеста, а жена! У астурийцев такое случается: тащат в церковь двух крохотулек, венчают… А потом только объявляют, что брак состоялся. Вот они, пресловутые два года Руфины де Теруан! Срок до свадьбы. А то и просто до первой ночи с венчанным во младенчестве мужем.

А Диего… До отвращения верен, до отчаяния влюблен. И на невесту очень похож. Будто они женаты не один год. Возможно, так и есть…