Рубеж - Андрей Валентинов

— Как? — мне показалось, что я ослышался. — Из домовины?

— Выбросили и колом проткнули, а после тоже сожгли — чтобы с чертями не путалась да из могилы не вставала. Что с хлопов взять? Дурни! Вот мы про это чумаку и расскажем. Сам же говорил: лихой из него сердюк выйдет! Будет при брате — да при мне!

Лихо пан Станислав задумал! Теперь чумак сам за шаблюку схватится.

— Вот так! Как за Рубеж пойдем, его и возьмем — вместо пса. Как думаешь, пропустят нас твои ангелы?

На этот раз я не удержался — вздрогнул. Пан Станислав усмехнулся, но усмешка почти сразу погасла.

— Их можно… подкупить — или напугать? Подкупить? Пани Сале попыталась — на свою голову. А вот напугать…

— Рабби Шимон бар-Йохай когда-то прогнал Малаха-Разрушителя, — осторожно начал я. — Прогнал — и запретил возвращаться. Но я — не бар-Йохай. И вы, пан Станислав, тоже.

— А договориться? — живо подхватил он. — Ведь нужно же им чего? Я закрыл глаза. Блаженны несведущие! Договориться — с кем? С чем? С громом, с молнией, с потопом?! С Рубежными Малахами?! На миг все словно сгинуло — и я вновь очутился в холодном мокром лесу у старой дороги на Умань. Заныли скрученные веревкой запястья, запершило горло от страшного, удушливого духа горящей заживо плоти. В глаза ударил ослепительный свет — ярче пламени, ярче солнца: белый, Проникающий даже сквозь закрытые веки.

— …Твое желание услышано, Иегуда бен-Иосиф! Да будет так! И знай, что жалеть уже поздно!

Ярина Загаржецка, сотникова дочка

Кровный соловый конь нетерпеливо переступал тонкими ногами, плохо понимая, чего ждет хозяйка. Горячие ноздри раздувались, копыта били в снег.

Ярина растерянно оглянулась. Вот еще одни сани, забитые добром, за санями бежит одуревший козленок, на руках у бабы — рыжая кошка.

Бегут!

С самого утра бегут — кто в Полтаву, кто в близкий Харьков. Пустеют Валки!

Девушка покосилась на Хведира. Тот сгорбился, вцепившись здоровой рукой в конскую гриву. Конь словно чуял — свесил голову, глядя вниз, на истоптанный снег.

За этот страшный день парень почернел; у рта залегла нежданная складка. Горе — и поплакать некогда.

Вот и еще сани, на них баба с двумя младенями. Муж тут же сидит на пристяжной в распахнутом тулупе. Бегут!

… Тело пана писаря привезли поздним утром — порубленное, с выжженными очами. Неладно умер Лукьян Еноха! Остальных оставили в Хитцах — в полусожженной церкви. И некому было оплакать — в селе не осталось ни души. Кто не погиб, порубленный, пошматованный, застреленный, тот сгинул, уведенный неведомо куда.

Погинули Хитцы! И страх пошел по округе. Некому отозваться, некому стеной стать…

— Может, и вправду уехать? — поневоле вырвалось у девушки. — Хведир, что делать?

Бурсак мотнул головой, щека дернулась.

— Пока батьку не поховаю — никуда не уеду. Да и куда бежать-то? Зима! В лесу — верная смерть, а в поле — нагонят.

Девушке стало стыдно. Бурсак в окулярах ее смелости учит! А ведь верно, учит!

Послышался дробный топот. Из-за угла вылетел Агмет на своем вороном, подскакал, махнул рукой.

— Сюда идут, ханум-хозяйка! Я им сказал, чтоб шибко сюда шли! К тебе, ханум Ярина!

Единственный глаз татарина горел злым огнем. Агмет тоже не боялся. Не боялся — и первым сообразил, что делать надлежит. Ярина улыбнулась — верно! Пусть идут, разберемся!

Толпа уже вываливала на майдан — мужики, бабы, молодые парни, даже детишки. Впереди грузно семенил валковский выборный — тучный старик, умевший, как хорошо помнила девушка, лишь кланяться и поддакивать. Оттого и выборным поставлен!

Люди заполнили майдан, окружили всадников. Кто-то протянул руку к узде солового скакуна, но Агмет свистнул камчой — и смельчак-невежа поспешил отшатнуться.

— Панна сотникова! Чего делать-то? Скажи, чего делать? Пущай скажет! Скажет!

— Чего там спрашивать? — тут же отклинулись иные. — Бежать! Бежать надоть! Из Минковки уже бегут, из Перепелицевки бегут!..

Ярина ждала. К горлу подступил страх, и она с тоской вспомнила батьку. Пан Логин Загаржецкий живо бы объяснил этим мугырям, чего делать надо. Но батька далеко, а беда — вот она, рядом.

Она вновь взглянула на Хведира. Парень смотрел вниз, под конские копыта. Да, не вояка! Вот браты его — один к одному, черкасская кость. Но они тоже там, на синем Дунае…

— Тихо!

Ярина привстала в седле, рука с «корабелкой» взлетела к серому низкому небу.

— Тихо, панове-молодцы! Что орете, как жидовский кагал? Пришли слухать — так слухайте, чего я скажу!

Гвалт стих, сменившись холодным, тяжелым молчанием. Десятки глаз смотрели на худую плосконосую девушку в серой кожушанке и черкасской шапке с белым верхом.

Ярина подождала, вдохнула холодный воздух.

Пора!

— Что, обыватели валковские? Бежать вздумали? Волков по чащобам кормить?! Вы побежите, соседи побегут — и край запустеет. Для того ли прадеды ваши здесь засеки строили да татар в пень рубали? Неужто они трусов породили?

Ответом была тишина. Мужики прятали глаза, смотрели вниз, отворачивались.

— Батька твой, панна сотникова, далеко, — наконец бросил кто-то. — Он на Дунае, а мы — здесь. И татары здесь. Пан писарь погиб и все черкасы с ним. Кто Валки оборонит?

— Верно, верно! — откликнулись другие. — Чего ее слушать, соплюху!

Бежать надоть, бежать!

— А ну, цыть! — «корабелка» вновь взлетела к небу. — Трусов не держу — дорога скатертью! А кто не трус, меня слушай!

Ярина на миг замолкла, переводя дыхание и давая возможность перепуганной толпе прийти в себя. Соплюха? Пусть и соплюха, зато у нее кровь в жилах, а не гнилая водица!

— Эй, панове-молодцы, обыватели валковские, мугыри да свинопасы, костерники да броварники! Хватит вам под перинами прятаться, в винницах страх заливать да по запечьям дрожать — ждать, покуда татарский аркан не найдет! Кто смелый — иди со мной, Яриной Загаржецкой, дочкой сотниковой, наши Валки боронить! А кто трус, смелость взаймы бери и тоже иди! Или не деды ваши с паном гетьманом Зиновием Старых Панов под Пилявцами рубили да татар на Изюмском шляху гоняли? А не пойдете — по селам поеду да молодиц с рогачами наберу, а все одно: врагов в Валки не пущу! И в том слово даю крепкое, черкасское! Поняли? Девушка задохнулась, рука с шаблей опустилась вниз. В горле першило — не иначе голос сорвала. Не беда, лишь бы услыхали!

Услыхали! Тишина сменилась гулом, но голоса теперь звучали иначе.

Очнулись мугыри!

— А сотником кто будет? — высокий парень в коротком, не по росту, Кожухе пробился вперед. — Не можно без сотника, панна Ярина!

Парень был знакомый — Миско Швец, из самой голоты. Год назад в черкасы просился, да не взяли. Какой черкас без коня?