Сибирская амазонка - Ирина Мельникова

— А ты что ж, бывал там или опять сочиняешь? Нас пугаешь? — спросил Иван.

Сашка отвел взгляд и пожал плечами:

— Батя сказывал. Оне с дедом там как-то охотничали.

Потом, говорили, еле выбрались оттуда. Три дня по одному и тому же месту бродили, видно, лешак водил или сам черт. Кто его знает!

— Мастера вы сказки сказывать, — усмехнулся Иван, — что батя ваш, что его детки без царя в голове.

— Дядька Иван, — умоляюще произнес Сашка и перекрестился, — ей-богу, мы вашу рубаху не брали! Что мы, первый день в тайге? За такие шутки здесь по головке не гладят.

Может, и впрямь леший шалит? Собаки ведь даже не вякнули!

— В том-то и дело, что не вякнули! Получается, чужих не было, а рубаха пропала? — Иван смерил Сашку подозрительным взглядом, но тот глаз не отвел, смотрел с вызовом. И Алек-. сей понял, что казачок на этот раз не обманывает. Он и правда не знает, куда запропастилась рубаха.

Иван это тоже понял, но на всякий случай пригрозил:

— Ну, попадись мне этот леший, выдеру как Сидорову козу! — И, поднявшись на ноги, направился к шалашу.

Сашка проводил Вавилова взглядом и перевел его на Алексея.

— Дядька Лексей, вы что, взаправду к Шихану хотите сходить? Я честно говорю: дороги там нет, проблукаете неделю и вернетесь в станицу несолоно хлебавши. А на Пожарском рыбки половите, накупаетесь. Вода там теплая, не то что в Кызыре.

— Сашка, — Алексей обнял мальчика за плечи, — ты брось меня рыбалкой соблазнять. Скажи лучше, струхнул нас к Шихану проводить?

— Ничего я не струхнул! — Сашка отодвинулся от него.

Карие глаза сердито сверкнули исподлобья. — Меня ратники не тронут, а с вас шкуру непременно спустят, как с этого… в очках, — кивнул он в сторону видневшегося из-за верхушек деревьев остроконечного пика. — Они нас еще на дальних подступах встретят. У них посты повсюду расставлены. Заметят и начнут перекликаться, свистеть и деревянной колотушкой бить. Бух! Бух! Сигналы подавать, значитца, что чужаки в тайге появились. Ближе, чем на три-четыре версты к Шихану все равно не подпустят. Вам что, с дядькой Иваном жить надоело?

— Гляди-ка, — изумился Алексей, — ты, оказывается, много чего о ратниках знаешь, что ж раньше молчал? Отец не велел болтать?

Сашка отвел взгляд и пожал плечами. Потом недовольно произнес:

— Вы с дядькой Иваном мертвого разговорите. Я же для вашей пользы осторожничаю. И что нам батя скажет, если мы с Шуркой вас в тайге растеряем? В руки ратников попадете, живыми не выберетесь. Они через реку мост из веревок навешивают и если уберут его, то со стороны реки к скиту в жисть не подобраться. Там настоящая крепость…

— Так там еще и крепость? — поразился Алексей. — Ты точно знаешь? А то я думал, что это тоже из области местных преданий?

— Какие там предания! Все как есть правда! — махнул рукой Сашка и, слегка помедлив и оглянувшись на балаган, добавил:

— Мы в прошлом годе с Шуркой почти к самому мосту подобрались, да только Родион нас словил и чуть уши не открутил.

— Родион? Это что ж, один из ратников?

— Ага! — оживился Сашка. — Старший брат Евпраксии.

Ему медведь ногу порвал, так он теперь все больше на коне, а пешком вовсе бы нас не догнал, потому что хромает сильно.

— Та-ак! Значит, Родион… А кого еще из ратников ты знаешь?

— Евпраксию! Ее в тот раз в крепости не было, а то бы плеткой посекла. Она — злая, а Родион — добрый, он только уши надрал…

— Александр, — Алексей строго посмотрел на мальчика и уточнил:

— Так ты и вправду не побоишься проводить нас к Шихану?

— А что бояться? — пожал тот плечами. — Это вам с дядькой Иваном бояться надо, а с нас какой спрос? Разве что уши надерут. С батей они побоятся ссориться.

— А я думал, это батя твой их боится.

Казачок насупился и сердито сверкнул глазами.

— Батя никого не боится, и с ратниками у него договор есть помогать друг другу, если беда какая случится. А в дела друг к дружке не лезть.

— Понятно, — протянул задумчиво Алексей, — только об этом я и сам уже догадался. Но зачем тогда они казнили Голдовского? Ведь не просто убили, казнили? За что? Знали же, что твоему бате от этого большое беспокойство будет, а все ж выкрали Голдовского, не побоялись!

— А батя говорит, что теперь они наверняка в горы уйдут от греха подальше. Пока дожди не зарядили да снег не выпал, они опять в такой глухомани скроются, что век искать будешь — не найдешь! Потому, видно, вашего очкарика и прикончили, чтобы после скрыться, и концы в воду.

— А ты знаешь, где эта глухомань находится?

— Чего ж не знать? Наверняка за озера подадутся, в самые горы, за реку Гутару. Там даже наши казаки не бывали.

— Почему?

— А нельзя, там угодья тафаларских татар.

— Понятно, — кивнул Алексей, — но почему ж тогда ратники сразу не ушли в горы, ведь они наверняка знают, что труп Голдовского нашли? Что их тогда задержало? Почему остались?

— У вас, дядька Лексей, вопросов, что ворон на гумне, — посмотрел на него с укоризной Сашка. — Не знаю прям, как и ответить… — Он обвел взглядом поляну, остановил его на лошадях, которые паслись за балаганом. Видимо, казачок колебался, решая, стоит ли ему рассказывать дальше и сколь глубоко посвящать Алексея в тайны загадочных ратников и объяснять причину их задержки после казни Голдовского, о которой он, судя по продолжительности колебаний, знал, но не решался открыть ее полицейским.

— А ты отвечай как оно есть, не виляй и не старайся нас обмануть. — Алексей пытался говорить убедительно, хотя понимал, что доводы его гораздо слабее вполне правомерных опасений казачка. — Ты ведь уже взрослый и понимаешь, что мы служим в полиции и не можем оставить все эти дела без последствий. И чем больше ты станешь запираться, тем больше неприятностей будет у твоего отца. Учти, за подобное укрывательство, если о нем узнают в губернии, можно с атаманства слететь.

— Так если я не скажу, как в губернии узнают? — вполне резонно спросил Сашка. — А расскажу, тогда точно у бати папаха слетит!

— Не упрямься, Александр! — сказал устало Алексей, пытаясь не выдать желания накостылять маленькому упрямцу по шее. — Рано или поздно мы все разузнаем, но если ты нам поможешь, то обещаю, что и бате твоему меньше достанется.

Все сделаем, чтобы он в атаманах остался. Понимаешь, все, что в наших силах, сделаем.

— Нет, дядька Лексей, — заявил Сашка и поднялся на ноги. Голос его звучал твердо — казачок избавился от сомнений:

— За Шихан мы вас уведем, а там уж сами отдувайтесь.

Батю мы не сдадим, но все, что сами знаем, покажем. А коли случится какая беда, чур, мы с Шуркой не виноваты. Вы сами напросились.

— Ладно, договорились! Спасибо и на этом, — вздохнул Алексей, сдаваясь. И тоже поднялся на ноги. Он хорошо понимал, что Сашка побаивается, что его сочтут предателем, а такое бесславие в казачьей среде не забывается всю жизнь и строго порицается, как главнейшее отступление от казачьих законов. Поэтому Алексей не стал настаивать на дальнейших Сашкиных откровениях. Тот и так сказал предостаточно, чтобы в голове зароились мысли. Неужто ратники потому пошли на убийство Голдовского, что решили уйти из этих мест? Почему? И только ли боязнь наказания заставляет их покинуть давно обжитые места? Но тогда не ясно, по какой причине они задержались? Возможно, из-за раненого? И кто он такой? Почему его жизнь оказалась им настолько дорога, что ратники предпочли пренебречь опасностью и не скрылись в горах, хотя времени у них осталось совсем немного. Всего несколько недель. В августе в тайге пойдут дожди, а в горах выпадет первый снег… А ведь надо будет еще срубить зимовья, обустроиться, заготовить дрова, чтобы пережить лютые в этих местах морозы…

Сашка, обрадовавшись, что его оставили в покое, помчался к лошадям. Шурка уже вылез из балагана и крутился возле жеребенка. Братья встретились и затеяли оживленный разговор, размахивая руками и то и дело оглядываясь на Алексея.

Но тот, занятый своими мыслями, не слишком обращал на них внимание. Казачата тем временем перестали болтать и, навесив над огнем два котелка, принялись готовить завтрак.

В один из котелков засыпали пшено для каши, во втором кипятили воду для чая.

Переговаривались братья шепотом, вероятно, чтобы не привлекать к себе внимания, действовали сноровисто, и вскоре каша забулькала на огне, издавая аппетитный запах, что, несомненно, отвлекло Алексея от его мыслей. Он спустился к ручью, там на высоком, почти в рост человека пне они вчера оставили вымытую после ужина посуду, и остановился в изумлении. Посуды не было: ни чашек, ни ложек, ни кружек…

Вместо них на пне красовался венок из желтых купальниц и голубых незабудок. Он подошел ближе и стал озираться по сторонам: возможно, кто-то переложил посуду в другое место? Но зачем? Пень был самым подходящим местом: и собаки не оближут, и лошади не наступят, если им вздумалось бы напиться…