Сибирская амазонка - Ирина Мельникова

Костер то затухал, то вспыхивал, на миг разрывая сгустившуюся над стоянкой тьму. В такие минуты человек готов отдать целое состояние за тепло. Алексей весь дрожал, на нем, как и на Сашке, не было ни одной сухой нитки. Но казачок ни минуты не сидел без дела. Он умудрился вскипятить воду в котелке. Теперь они с наслаждением пили ее, но от этого еще сильнее захотелось есть. Однако отыскать что-нибудь из провизии в сплошной темноте и в сваленных в кучу вьюках было невозможно.

Прошел час, другой… Костер горел вяло, но дождь и ветер ослабли, а вскоре прекратились вовсе. Пламя угасло совсем, а на западе в просветах между тучами блеснули запоздалые звезды. Иван и Шурка все не возвращались. Сашка помалкивал, а Алексей не решался заявить о своих опасениях, полагая, что казачку виднее, стоит беспокоиться или нет.

Но тревожные мысли продолжали терзать Полякова все сильнее и сильнее и достигли своего апогея, когда над мокрой, измученной бурей тайгой забрезжила робкая еще полоска зари. Они вновь разожгли костер. Наконец-то можно было отогреть уставшее тело и подсушить одежду.

Алексей осмотрелся по сторонам. Они находились на крошечной полянке на берегу неизвестной реки, очевидно, притока Кызыра. Слева и справа высились отвесные скалы.

Неожиданно непонятно откуда выскочил Соболек. Он подбежал к костру, шумно и бесцеремонно отряхнулся и, усевшись напротив Сашки, преданно уставился на него.

— Знаю, что голодный, но потерпи, скоро кашу сварю, накормлю, — сказал Сашка, поглаживая кобеля. И, заглянув ему в глаза, с надеждой спросил:

— Что? Нашли Воронка?

Пес вскочил на лапы, завилял хвостом. И в этот момент призывно заржала одна из кобылиц. Весь небольшой табун встрепенулся, ожил от дремоты и резво переместился к противоположному от костра краю поляны. Послышался треск сучьев, негромкий разговор. Первым на поляну выскочил живой и невредимый жеребенок. Лошади радостно заржали и обступили его со всех сторон, кивая головами и переступая ногами.

Они радовались возвращению блудного сына в табун.

Следом показались Иван и Шурка. Глаза их блестели, и, не в пример оставшимся товарищам, одежда на них была сухой, и выглядели они более бодрыми и отдохнувшими. Причину столь разительной перемены поспешила объяснить Шурка.

— Сашка, Лексей Дмитрич, мы тут с дядькой Иваном брошенное зимовье нашли. Меньше, чем в полуверсте. Вьюки туда запросто можно на себе перетащить, чтобы с лошадьми не возиться. — Она радостно засмеялась и оглянулась на своего любимца. А Алексей чертыхнулся про себя. И как можно было сразу не догадаться, что Шурка — девчонка? И лицо у нее нежнее, и кость тоньше, чем у Сашки, и шейка точеная из-под воротника совсем не по-мальчишески выглядывает.

Они засуетились, собираясь перебраться в зимовье. Там можно, по словам прибывших, развести огонь в печурке, обогреться, высушить одежду и хорошенько выспаться под крышей, не опасаясь новой бури. Путь к Шихану предстоял недолгий, но более сложный и опасный. И после бессонной ночи его вряд ли получится преодолеть. Поэтому единодушно решили остановиться на дневку, чтобы хорошенько отдохнуть и еще раз обсудить свое положение и намерения перед решительным броском к цели.

А что касается Шурки, Алексей решил пока не сообщать Ивану, что в их ряды затесалась девчонка. Возможно, он сделает это позже, когда Иван наберется сил, чтобы достойно встретить еще один удар по своему самолюбию.

Глава 23

Крытая щепой, низкая, в четыре венца избушка притулилась в тени отвесной скалы, чья вершина терялась в облаке, зависшем над поляной. Единственное крошечное оконце с прогнившей рамой было, видимо, когда-то затянуто бычьим пузырем, а теперь узкий подоконник покрывал мох, на нем успел вырасти крошечный кедр. Небось, затащил сюда пару лет назад бурундук или хозяйственная мышка несколько орешков, а после забыли про свою схоронку.

Узкий топчан рядом с выложенной из дикого камня печуркой и щелястый пол покрывала сухая листва, но за самой печуркой хранилось несколько охапок дров, а на грубой полочке у окна стояли жестяные банки с закаменевшей солью и позеленевшей мукой. Зимовье, по словам Сашки, забросили лет пять назад, когда по весне нашли в нем обглоданные зверьем кости, — все, что осталось от старого охотника Самашки.

И причину его смерти выяснили незамедлительно. Заболел Самашка, не мог охотиться, а лабаз с продуктами разграбили медведи.

Кости охотника похоронили неподалеку и завалили могилу камнями. Теперь она заросла бурьяном, но тяжелый и высокий крест, сколоченный из половинок еловых бревен, хорошо был виден из окна избушки. Зрелище было довольно мрачным и тягостным, видимо, поэтому Алексей долго не мог заснуть и все время ворочался под своим одеялом на жестком ложе из лапника, которым они покрыли пол зимовья.

Наконец он уснул и проснулся от запаха гари. Забитая мусором труба печурки тянула плохо, избушку заполнили клубы дыма. Сашка, чихая и кашляя, тормошил Алексея:

— Вставай, вставай, Лексей Дмитрич, а то угоришь!

Они выскочили на улицу. День уже клонился к закату.

Выходит, они проспали не меньше восьми часов. Иван и Шурка с красными от дыма, слезящимися глазами налаживали костер в яме на месте старого костровища.

— Поначалу затопили печку, все вроде хорошо было, — объяснял Иван, — потом, то ли камень завалился, то ли сажи комок, как начало дымить! — кивнул он на избушку, из окна которой продолжали валить клубы дыма. — Сашка соскочил, принялся тебя тормошить, а мы с Шуркой котелки подхватили и — наружу! А жаль, уха уже почти готова!

— Уха! — поразился Алексей. — Когда ты успел рыбы наловить?

— А пока вы дрыхли! — засмеялся Иван. — Тут ручей поблизости, хариус стаями в ямах стоит. Весь на виду, хоть руками хватай! Вот мы и натаскали с Шуркой. И на уху хватило, и на жареху. — И он опять кивнул на чугунную сковороду, полную жареной рыбы. — Вишь, и сковородку Шурка отыскал в хламе, отдраил, отмыл. Шустрый малец, молодчина прямо!

Алексей и Сашка весело перемигнулись, но Иван не заметил этого. Он вновь занялся костром.

— Аида, Лексей Дмитрич, сходим на ручей. Умоемся со сна да хариуса подловим маленько, пока уха доходит, — предложил Сашка.

Алексей не отказался. И они вернулись в избушку, чтобы достать рушники и рыбацкие снасти. Дыма внутри поубавилось, но все ж они изрядно покашляли, пока искали их в тюках.

На всякий случай захватили один из карабинов. В этом краю непуганых птиц и зверей немудрено было наткнуться на серьезную опасность. Но собак решили с собой не брать, и Шурка для страховки, чтобы не увязались шельмы за рыбаками, привязала их на длинные поводки возле зимовья.

До ручья было не больше сотни шагов, но рыбаки поднялись чуть выше по течению к двум огромным валунам, почти перегородившим русло. Раздевшись до пояса, умылись, затем помыли ноги и выстирали портянки и рубахи, развесив их для просушки на ближних кустах.

Возле воды всегда есть течение воздуха, и гнус менее надоедлив. Сашка, сняв накомарник, сидел на камне, подставив лицо под лучи ласкового предзакатного солнца, и млел от удовольствия. Алексей достал жестяную банку из-под чая, в которой хранил леску, крючки и обманки на хариуса и тайменя.

Вырезал ножом удилище и стал готовить его к рыбной ловле.

— Лексей Дмитрич, — подал голос Сашка, — я давеча с вами поговорить хотел, но все думал, как начать…

— Начинай как начинается, — предложил Алексей и забросил удочку в яму, как раз под камни, с которых они только что умывались. Хариус взял на обманку сразу, затем другой, третий… Счет их перевалил на второй десяток, когда Сашка заговорил снова:

— Я, Лексей Дмитрич, все про рубаху думаю и посуду, что потерялись незнамо куда. Звери их унести не посмели бы: слишком уж дух человечий у них, а лешаку они зачем? Рубах он не носит, посуда тоже вроде ему ни к чему. Он что ж, кашу варит и чаи гоняет? Ни за что не поверю. Враки все это, и про лешаков, и про кикимору болотную…

— Но все ж кому-то они понадобились?

— А я о чем говорю? — оживился Сашка. — Я после завтрака вокруг поляны пробежался, проверить следы, значитца…

— Иван Александрович смотрел, ничего не обнаружил, — перебил его Алексей, — все вокруг обшарил, даже в кустах, откуда, как говоришь, марал сиганул или сохатый, который собак ночью напугал.

— Так то ж Иван Лександрыч, — произнес паренек со снисходительной улыбкой, — он, почитай, коровий след от маральего не отличит. — Он оглянулся по сторонам и, приблизив свое лицо почти вплотную к Алексею, заговорил торопливым шепотом:

— То не марал был, и не сохатый, Лексей Дмитрич. Я мишкины следы нашел на релке, рядом с поляной.

— Хорошо, если это был медведь, то почему же собаки так себя повели? Медвежатницы, а переполошились что дворняги!

— Так кабы это настоящий медведь был, — вздохнул Сашка и опять быстро зыркнул по сторонам. — Это только на первый взгляд следы на медвежьи смахивали. А когда присмотришься, сразу видно, что человек ходил, только на ноги торбаса натянул с медвежьими лапами вместо подошв. Вот собаки и не поняли: вроде медведь рядом бродит, только человечий дух все равно перешибает. Они и всполошились…