Букет прекрасных дам - Дарья Донцова

Я разлепил веки и увидел прямо над собой чудовищный голубой потолок, украшенный золотой лепниной.

— Где я?

— Очнулся, — взвизгнула Николетта, — безобразник, напугал всех!

— Что случилось? — бормотал я, оглядываясь вокруг.

Интересно, каким образом я очутился на кровати в этой совершенно незнакомой комнате, обставленной белой мебелью с золотым орнаментом, да еще абсолютно раздетый. Неизвестный мне мужчина спокойно ответил:

— Вам стало плохо, сильно подскочило давление, раньше были такие казусы? Вы гипертоник?

— Хотите сказать, что я упал в обморок, как институтка?

— Ну, сознание теряют не только истерические особы, — усмехнулся мужчина.

— Вава, — запричитала Николетта, — ужасно, ужасно. Ты мог умереть. Я бы выплакала все глаза, стоя на коленях у памятника, в дождь и снег. Нет, ничто бы не удержало меня от визита к тебе на кладбище.

Я попытался скрыть усмешку. Николетта уже нарисовала в уме образ безутешной матери, оплакивающей сына.

Однажды мои родители заспорили, где провести август. Меня оставляли с нянькой на даче, а сами хотели поехать отдохнуть. Отец, у которого болела печень, хотел отправиться в Ессентуки, маменька, отличавшаяся богатырским здоровьем, намеревалась валяться у моря в писательском доме отдыха в Коктебеле. Но папа впервые в жизни не захотел ей уступить. Поругались они ужасно. И в конце концов отец заявил:

— Хорошо, или едем на воды, или сидим в Подмосковье.

Обозленная Николетта в сердцах выпалила гениальную фразу:

— Ладно, пусть будет по-твоему. Но имей в виду, когда кто-нибудь из нас умрет, я каждое лето стану ездить на море.

Отец просто лишился дара речи, услыхав это заявление.

Вспомнив ту, давнишнюю сцену, я усмехнулся и заметил:

— В черном платье и вуали ты будешь очаровательна.

Потом я увидел Ларису и приподнялся.

— Простите, я нахожусь у вас в доме?

— Конечно, — ответила та.

— Ничего не понимаю.

— Оставьте нас, милые дамы, — сказал врач, — посмотрю больного, и решим, как поступить.

Он быстро вытолкал за дверь Ларису, причитающую Николетту и представился:

— Ну, давайте знакомиться. Хлопов Леонид, домашний доктор Федотовых.

— Как я сюда попал?

— Просто выпили чашечку кофе и упали в обморок. Лариса, естественно, перепугалась, вызвала меня. Сколько вам лет, Иван Павлович?

— Сорок.

— Не хочу вас пугать, — сказал Леонид, — но это самый опасный возраст для мужчин. Многие ушли из жизни, едва успев справить сорокалетие. Высоцкий, например.

— Он был пьяница и наркоман.

— Согласен, но не это главное.

— А что? — поинтересовался я. — Киньте брюки, пожалуйста.

Леонид дал мне одежду.

— Главное то, что он являлся творческим человеком, увлекающимся, с обнаженными нервами, такие сгорают раньше. Вы ведь тоже поэт?

— Кто сказал?

— Николетта.

— Она-то как здесь оказалась?

— У вас в пиджаке зазвонил мобильный, Лариса ответила, и так познакомились с вашей матерью.

— Ясно, — буркнул я, влезая в свитер.

— Вы можете идти?

— Совершенно спокойно.

— И куда сейчас?

— Ну, по делам.

— Голубчик, — обеспокоенно произнес Леонид и положил мне на плечо руку, — не глупите. Отправляйтесь домой и в кровать, по крайней мере до завтра. Подобные «звонки» от организма нельзя оставлять без внимания.

— Хорошо, наверное, вы правы.

— Вот и умница. Лариса! — крикнул Леонид.

— Да? — отозвалась дама.

— Не советую Ивану Павловичу садится за руль.

— Велю Пете отвезти его.

— Но моя машина… — слабо вякнул я, понимая, что в действие приведены такие силы, сопротивляться которым невозможно.

— Петя доставит вас на вашем кабриолете, — хмыкнула Лариса.

— Лучше ко мне, — зачирикала Николетта. — Ах, дорогой, представь, как тебе будет хорошо в твоей любимой комнате, около меня, я буду за тобой ухаживать.

Я представил, как она без конца врывается в спальню под разными предлогами, пристает с разговорами, а потом устраивает истерику, и быстро сказал:

— Это было бы чудесно, Николетта, но Элеонора может меня уволить. Одно из основных выдвинутых ею условий — это постоянная ночевка на работе.

— Ужасно, — всхлипнула маменька, — я буду беспокоиться за тебя. Впрочем, пришлю Тасю с куриным бульоном. И не спорь! Только суп из цыпленка, волшебное средство.

Если я что и не перевариваю, так это супы.

— Спасибо, Николетта, съем с удовольствием.

— Ларочка, — забормотала маменька, — значит, завтра вы у меня, жду с нетерпением.

Последовал обмен поцелуями, и мы наконец добрались до прихожей. Когда Николетта, надев шубку, уже стояла у двери, та внезапно распахнулась, и появилась раскрасневшаяся от мороза Ксюша. Я вздрогнул. Сейчас, из-за того, что на девочке была красивая норковая шубка, она походила на Риту еще больше. Слава богу, что у Ксюши были пронзительно голубые глаза, а то бы я подумал, что она тоже замешана в этой истории.

Остаток дня я и впрямь провел дома, ощущая легкое недомогание. В принципе, ничего особенного. По телу разливалась слабость, хотелось спать и слегка поташнивало. Решив не ужинать, я залез под одеяло, прихватив пару томиков Макбейна, и погрузился в чтение.

Утром от болезни не осталось и следа. Я вскочил с кровати, с аппетитом проглотил завтрак и позвонил Неле Малышевой. Отсчитав тридцать гудков, я отсоединился. Все вокруг твердили, что дама пьет, небось лежит в бессознательном состоянии или рыщет возле ларьков в поисках очередной бутылки. Поеду поищу красавицу.

Дом, где жила Неля, ничем не отличался от других, стоящих рядом. Серый, блочный, угрюмый. Черемушки, один из первых московских кварталов быстрой застройки. Сейчас москвичи довольно презрительно отзываются о Марьине, Ясеневе или Орехове-Борисове. Называют эти микрорайоны «спальными» и корчат гримасы, если им предлагают квартиру в блочном доме.

Но в начале 60-х, когда Никита Хрущев, бросив клич: «Переселим людей из подвалов и бараков в благоустроенные квартиры», — затеял возведение Черемушек, отношение к блочной застройке было иное. Люди гордились этим районом, посмотреть на него приезжали из провинции. Кстати, во многих городах СССР стали строить такие каскады зданий и называть их по примеру столицы Черемушками. Это потом жильцам стало понятно, что кухни тут крошечные, комнаты неудобные, стены словно из картона, а в щели между блоками задувает ветер.

Войдя в лифт, я вздрогнул. Ну как людям не противно каждый день пользоваться этой кабиной? На полу разливалась зловонная лужа, на потолке виднелись черные разводы, а вместо кнопок торчали обгорелые куски пластика.

Впрочем, лестничная площадка, куда выходили двери четырех квартир, выглядела не лучше. Пол, покрытый кафельной плиткой, был усеян окурками, у стен валялись скомканные газеты и воняло чем-то отвратительным, тошнотворным. Дверь сорок девятой квартиры «радовала» глаз оборванной обивкой, звонок болтался на проводе, а от номера осталась только одна цифра «девять», висящая вверх ногами. Получилось даже интригующе, и я сначала, бросив первый взгляд на это безобразие, не понял, что к чему.

На звонок никто не отозвался, на стук тоже. Поколебавшись секунду, я решил потревожить соседей.

— Ой, надоела, — раздался злой голос, — сказала же, нету денег!

Дверь в сорок восьмую квартиру открылась, на пороге возникла бабенка в цветастом халате, распахнутом на мощной, арбузоподобной груди.

— Хватит шляться! — кричала она, но, увидав меня, осеклась, бросила взгляд на куртку и сказала на тон ниже: — Вы к кому? Думала, Нелька опять рвется, на бутылку клянчить!

— Сочувствую, — улыбнулся я, — тяжело жить, если рядом алкоголик.

— Да просто невозможно! — в сердцах воскликнула баба. — Гляньте, что с лестницей сделала! Грязищу развела, бутылки кругом, окурки, а то и сама валяется в блевотине… Уж извините за подробности, слишком тема больная, вам кого надо?

— Вот как раз Нелю Малышеву.

— А зачем? — не сумела сдержать любопытства тетка.

— Вроде она свою квартиру продавать собралась, а мне эта жилплощадь очень даже подходит, в соседнем доме мать престарелая живет.

— Господи, — перекрестилась баба, — услышал ты мои молитвы! Неужели приличный человек поселится! Только имейте в виду, Неля совершенно ненормальная, за бутылку на все готова, вы ей никаких денег вперед не давайте, мигом пропьет и от всех обязательств откажется.

— Спасибо за совет, а где она, не знаете?

— Дома, конечно, она у нас живет как хочет, на работу не ходит, нет ей нужды, как мне, сменами на хлебозаводе ломаться. Зачем?

— Где же она деньги на водку берет?

— Ха! Около ларьков клянчит, сворует когда, да еще жильцов пускает! У нее три комнаты! Три!!! Ну зачем они ей одной, — с жуткой завистью выплюнула соседка, — вот и пускает всяких.