Джокер Сталина - Борис Орлов

По Радомскому шоссе не спеша рысили два десятка кавалеристов. Разведывательный взвод восьмого кавалерийского полка второй дивизии Червонного казачества шел дозором к Варшаве. Внезапно один из конников подъехал поближе к командиру и тронул его за плечо:

– Ось там, – негромко произнес он. – Воронье кружить.

Лейтенант Кривошлыков, племянник героя Донской Советской республики, сбил на затылок буденовку – подарок отца, и привстал в стременах. Действительно где-то там, далеко-далеко, у самого горизонта виднелось маленькое мерцающее пятнышко, дрожащее и перемещающееся над черной полоской леса.

– И что ж это за воронье? – поинтересовался он небрежно. – Что они – съезд там устроили, что ли?

Некоторые из разведчиков засмеялись, но тот, что обратил внимание командира на ворон, поморщился:

– Цыть, жеребцы стоялые! Чё регочете? Того не понимаете, что коли воронье – беспременно мертвяки?

Смех оборвался, точно обрезали. Кривошлыков махнул рукой:

– А ну, казаки! Поглядим-ка: что там?

Взвод перешел на легкий галоп, устремляясь к месту вороньего пиршества. Постепенно всадники ускорились, и теперь уже неслись во весь опор. И вдруг…

Всадники разом осадили коней и уставились на стоявший на обочине телеграфный столб. На нем, подвешенный за руки, висел человек. Вокруг не было никого, лишь несколько мальчишек в небогатой крестьянской одежде периодически швырялись в висящего камнями, которые подбирали тут же, на щебенчатом шоссе.

Должно быть, мальчишки посчитали разведчиков за польских улан, потому что, бросив в их сторону пару взглядов, больше не обращали на них никакого внимания. Кривошлыков пригляделся и охнул: на висевшем человеке еще можно было разглядеть остатки военной формы. Советской…

В глазах потемнело от дикой ярости.

– Взвод! – заорал лейтенант, выхватывая из ножен шашку. – В атаку, марш! – И добавил, уже не помня себя от злости: – Руби ублюдков! Кроши щенков панских!

Только тут мальчишки поняли, что ошиблись, и кавалеристы – вовсе не уланы. Но было уже слишком поздно. Они прыснули в стороны от дороги, да только не судьба человеку убежать от несущегося бешеным аллюром коня. Взблескивали на неярком августовском солнышке клинки, и маленькие мучители валились точно рассеченная на тренировке лоза…

Двое буденновцев сняли со столба человека. Тот был еще жив, но… Конники с ужасом смотрели на его лицо с вырезанными глазами и отрезанными губами, на кисти рук, с чуть не до кости впившейся проволокой, на которой он висел, на изуродованный пах. От неловкого движения человек дернулся и замычал, и молодого сержанта-разведчика затошнило: языка у человека тоже не было.

Пожилой кавалерист поднял свой карабин и выстрелил несчастному в голову. Лейтенант Кривошлыков кивком одобрил его действия: если даже они и довезут бедолагу до лазарета, что вообще-то весьма сомнительно, то каково этому еще вовсе не старику будет жить вот так, обрубком человека? Лучше уж легкая смерть…

– А ведь и в деревне небось такие же найдутся, – один из бойцов высказал беспокоившую всех мысль. – Надо бы съездить да поглядеть…

Красноармеец не ошибся. На маленькой деревенской площади висели вверх ногами еще двое. Присмотревшись, лейтенант опознал на одном из повешенных – том, у которого ноги обуглились – верно, в костре жгли, суки! – остатки итальянской летной формы.

– Ну, суки… – прошипел Кривошлыков так, что двое всадников, бывших рядом, невольно шарахнулись в стороны. – Ну, гадюки… А ну, робята… ЖГИ ВСЁ НА Х…! И ВСЕХ – НА Х…!

Деревня запылала с четырех концов. По улицам с воплями метались жители, пытаясь спасти свое добро из горящих домов, но конники Второй Червонноказачьей, озверевшие от увиденного, никому не давали пощады. Гремели выстрелы, отсветы пламени мерцали на голоменях клинков, и поляки валились на землю…

Один из крестьян бросился на всадников с вилами наперевес, но очередь из пистолета-пулемета опрокинула его навзничь. Деревенский жандарм успел дважды выпалить из своего карабина и рухнул с разваленной надвое головой. Ксендз пытался взывать к милосердию, и Кривошлыкову стоило немалых усилий убедить своих бойцов просто пристрелить попа, а не приколотить его, как летчика, к дверям полыхающего костела…

– …Товариччи! Товариччи!

– Кто тут? А ну, вылазь!

Из-за горящего амбара выполз человек в итальянской летной форме. Лицо его было рассечено глубоким шрамом и густо залито кровью, но в руках он сжимал пистолет. Он с видимым усилием встал на ноги и, шатаясь, подошел к буденновцам:

– Аэролейтенант Уго Бирон, Сквадрилья Бомбардименто[153] пятнадцать «А», – он козырнул и покачнулся. – Товариччи, тут мой радисто, Солари. Вы наччли его? Его надо спасти…

– Прости, товарищ, – Кривошлыков соскочил с коня и тоже представился. – Видели мы твоего радиста… Убили его…

Лейтенант Бирон сглотнул. Командир кавалеристов протянул ему флягу, тот глотнул и закашлялся: во фляге оказалась водка. Тут же итальянцу протянули кусок хлеба и другую фляжку, на сей раз – с водой. После алкоголя Уго Бирон почувствовал себя немного лучше и принялся горячо рассказывать, как его сбили, как они бежали по лесу и что при этом видели. Как они выскочили на ораву местных крестьян с косами и вилами, и сержанта Солари сразу ударили косой по ногам, а он принялся отстреливаться и еле-еле ушел от преследователей…

– Lo sentii gridando[154], хотел… стрелить его… Там сольдат… кавалери… искать меня… Не найти…

– Польские уланы? Сколько?

– Быть здесь… уходить…

– Давно? – и Кривошлыков показал итальянцу часы. – Сколько времени, как ушли?

– Уно час… два час… Я не смотреть на… – и итальянец в ответ продемонстрировал свои часы.

– Ладно, черт с ними, – лейтенант кавалеристов махнул рукой. – Уходить надо, да и тебя в госпиталь надо доставить…

Уцелевшие жители еще долго боялись вылезти из своих убежищ. Лишь когда все окончательно убедились, что страшные красные ушли, они выбрались на свет из остатков подвалов и погребов, сбились в кучу и побрели к Варшаве. Там они рассказали встреченному уланскому патрулю о страшных зверствах красных. Большевики кидаются на всех, уверяли беженцы, безо всякого повода кидаются…

Информация о польских зверствах быстро разошлась по всей Первой конной и вызвала волну погромов в деревнях и селах, попадавшихся на пути красноармейцев. Наверное, единственное, что могло бы спасти местного жителя от скорой расправы мстителей – партийный билет Польской коммунистической партии. Но таких буденновцам не попадалось…

Сашка сидел в своем маленьком кабинете и перебирал пришедшие с фронта донесения. Вот отчет о фронтовых испытаниях орудий Бр-2. Неплохие пушки, но живучесть ствола оставляет желать лучшего… На лист легла резолюция:

ОКБ завода «Баррикады». Срочно разработать и внедрить комплекс мер по увеличению живучести ствола. При необходимости привлечь к работам специалистов ЦКБ ГАУ и завода № 172, а также лично тт. Грабина и Петрова. Об исполнении доложить.

Следующим оказался отзыв артиллеристов Буденного о грабинском дуплексе. Он слегка поморщился от неуемных восторгов, но – почему бы и нет? В конце-то концов, этим ребятам виднее, хороши орудия или нет. Впрочем, это довольно любопытно: из своего прошлого-будущего он хорошо помнил, что лучшей пушкой Второй мировой вполне законно считалась грабинская ЗиС-3 калибром 76 мм. А тут увеличение до 95 мм? Интересно, интересно…

Он отписал Владимиру Гавриловичу свои поздравления, присовокупил хвалебные отчеты буденновцев и взялся за следующий толстенный конверт, отмеченный пометкой «Воздух»…

Сперва он даже не понял, что именно он читает и какие фотографии смотрит. На минуту ему показалось, что он снова разбирается в документах о преступлениях недоброй памяти ИГИЛ, но потом…

Тела, разрубленные на куски и развешенные на ветвях деревьев, люди с вырванными глазами и половыми органами, отрезанные уши, отрубленные пальцы и руки… И ВОТ ЭТО ВСЕ НАТВОРИЛИ «ЦИВИЛИЗОВАННЫЕ» ЕВРОПЕЙЦЫ?!! Да мать их за ногу, лишний раз убеждаешься в прелестях «европейских общечеловеческих» ценностей…

Александр залпом выпил стакан нарзана, минуты две помедитировал, чтобы успокоиться, и решил, что такие преступления надо обсуждать со Сталиным. Он протянул руку к телефонной трубке, когда…

ДР-Р-Р-Р-Р-Р! Телефон взорвался оглушительным звоном.

– Слушаю!

– Товарищ Саша? Зайди-ка ко мне, сынок…

«Мистика просто», – думал Белов, проходя мимо Поскребышева в знакомый кабинет. Сталин сидел за столом и лишь приподнял голову на звук открывшейся двери. Молча кивнул и также кивком указал на стул: проходи, мол…