Джокер Сталина - Борис Орлов

Диверсионная группа ушла из дворца так же незаметно, как и пришла. Бухарест еще спал и даже не подозревал, каким будет его пробуждение…

Войдя в город, батальон майора Родимцева, не задерживаясь, двинулся к зданию Королевского Генерального штаба, выделив один взвод для захвата радиостанции. Вместе со взводом убыли две КБМ, остальные, взяв на броню десант, помчались по пустынным с утра улицам к центру района Липскани. Прочие алабинцы двигались к Генеральному штабу кто как мог. Лучше всего устроились бойцы второго взвода третьей роты: им попался на глаза ранний трамвай, который через пару минут после встречи изменил маршрут и двинулся, повинуясь коротким приказам красноармейцев.

В этот ранний час Генеральный штаб почти не работал: майор Родимцев подгадал атаку как раз к пересменке в оперативном отделе и отделе связи. Атака была мгновенной и яростной: громыхнули пистолеты-пулеметы Дегтярева, рокотнули автоматические пушки «кабээмок», коротко простучали автоматические гранатометы – и все стихло. Лишь в хозяйственном отделе, где забаррикадировались несколько офицеров, молоденький локотенент[132] орал в телефонную трубку: «Срочно! На помощь! Нападение на Генеральный штаб!» Орал до тех пор, пока ворвавшийся в помещение штурмовик не саданул его прикладом, прокомментировав: «Не убивать же тебя, сопляка…». После чего поднял упавшую трубку и произнес по-русски:

– Триста двенадцать, двести девяносто семь. Земеля, отзыв давай…

На телефонной станции старший сержант-сибиряк из батальона Маргелова попытался вычесть в уме, сбился, плюнул, выматерился, посчитал на пальцах и наконец ответил:

– Шестнадцать, один. Ты, блин, умник, в другой раз уж не мелочись: прямо с миллиона начинай…

Родимцев и Маргелов выбрали паролем «пятнадцать», причем назвать нужно было пару чисел, чья разность равнялась паролю…

– «Двоечка» захвачена. Понял, что ль?

– Да понял, понял… Ты звони, если что, счетовод…

Только к полудню в Бухаресте наконец поняли, что что-то идет не так, как привычно, как принято. Первыми спохватились слуги в королевском дворце, которым что-то уж очень давно не попадались на глаза гвардейцы, обычно стоявшие на постах. Поиски гвардейцев довольно быстро увенчались успехом, но то, что открылось взглядам искавших, не успокоило их. Отнюдь! Весь гвардейский караул – два полных взвода! – пребывал в помещении кордегардии, но… никто из них не подавал никаких признаков жизни.

Во дворце началась истерика, усугубившаяся тем, что телефоны молчали. От слова «абсолютно». Любая попытка связаться с министерствами, войсками, полицией натыкались на хриплый мужской голос, который раз за разом сообщал со странным акцентом: «Ваш звонок не может быть осуществлен. Ведутся работы».

Наконец кто-то догадался послать в полицию скороходов. Но прибытие срочно вызванного наряда не внесло никакой ясности. И лишь когда пятая группа полицейских, посланная на телефонную станцию, не вернулась, все поняли, что тут что-то неладно…

Между тем в пригородных казармах шел настоящий бой. Правда, в нарушение всех правил и норм, обороняющимся войскам доставалось куда сильнее, чем нападающим, но все же румынские бойцы сопротивлялись отчаянно и наносили алабинцам майора Маргелова хоть и небольшой, но чувствительный урон.

Румынские коммунисты, извещенные по линии Коминтерна о запланированной операции, тоже попытались принять участие в восстании. Стараясь сохранять спокойствие, комбат Маргелов вежливо попросил румынских товарищей «не путаться под ногами: и без вас проблем хватает!» Переводчик как смог смягчил слова майора, но кое-что румыны поняли по интонации командира алабинцев и обиделись. В результате дальнейших переговоров спешно собранные рабочие отряды коммунистической партии Румынии отправились поднимать бедные окраины, отстреливая по дороге одиночных полицейских, громя полицейские участки, а уж заодно – захватывая банки, дорогие магазины, рестораны – словом, распространяя вокруг себя социальную справедливость и бешеную панику местного населения.

Вместе с алабинцами остались лишь несколько румынских комсомольцев под руководством губастого паренька, Николае Чаушеску. Их Маргелов планировал использовать в качестве проводников, переводчиков и, на крайний случай – делегатов связи. Однако Чаушеску оказался парнем боевитым и агрессивным, а потому то и дело лез чуть ли не в самое пекло. Глядя на него, остальные комсомольцы вели себя так же.

Трудно сказать, сколько продолжалась бы эта анархия, если бы после очередной нахальной вылазки Николае не получил бы весьма чувствительно по уху от старшины-алабинца.

– Слышь, Колька: еще раз сунешься поперед батьки – я тя сам пристрелю, чтоб не мучился! – рыкнул старшина.

Николае успокоился и потому благополучно пережил этот день. Вечером он весело смеялся вместе со штурмовиками над их немудрящими шутками и страшно загордился, когда все тот же старшина одобрительно похлопал его плечу и провозгласил:

– Добрый ты парень, Колька. Далеко пойдешь, ежели не пристрелят, конечно…

А в это время Румынский фронт пришел в движение. Механизированная бригада при поддержке двух отдельных танковых полков вошла в прорыв на участке седьмой армии, и танки растеклись по оперативным тылам румын, точно вода, прорвавшая плотину, растекается по беззащитным полям. Призывы о помощи, отправленные в Генеральный штаб и лично королю, остались без ответа. Советская авиация беспрестанно бомбила и расстреливала обозы, отступающие колонны, пресекая всякую возможность создать хотя бы слабое подобие обороны. Уже к полудню красноармейцы заняли Плоешти, но Василевский не собирался останавливаться на достигнутом и гнал свои войска вперед. А к вечеру стало ясно: сопротивление Румынии сломлено окончательно и бесповоротно. Через два дня части РККА вошли в Бухарест.

Парой недель раньше Бухарестской операции в Москве состоялась встреча, исход которой должен был еще сильнее изменить карту Европы. Ранним утром Белову позвонил приехавший с Финского фронта Куусинен и, извинившись за то, что разбудил, договорился о встрече.

– Ты, товарищ Саша, не волнуйся: я ненадолго. Людей к тебе хочу привести… тех, о которых ты спрашивал…

И пока Сашка лихорадочно вспоминал, о каких-таких таинственных «людях» идет речь, финн уже дал отбой. А через час его маленький кабинет оказался битком набит коминтерновцами, лица которых были смутно знакомы Белову, но по именам он не знал почти никого, кроме, пожалуй, Белы Куна[133] и Мате Залки[134].

Только теперь он понял, что это за посетители и зачем их привел Куусинен. После успеха Болгарского восстания, с блеском проведенного Коминтерном при поддержке «Алабинского учебно-тренировочного центра», ИККИ, окрылившись успехом, предложил провести «реставрацию» Венгерской Советской республики, павшей в неравной схватке с врагами в далеком девятнадцатом году.

С этим предложением Исполком Коминтерна вышел к Сталину, но Иосиф Виссарионович ответил, что экспорт революции без возникновения революционной ситуации невозможен в принципе, и что Советский Союз пока еще не настолько богат, чтобы поддерживать подобные авантюры. И никакие мольбы, никакие просьбы и уговоры на товарища Сталина не подействовали…

«Решили дайде на кривой кобыле объехать, – хмыкнул про себя Сашка и вдруг поразился тому, что так легко назвал САМОГО СТАЛИНА «дайде». – Выходит, я уже настолько привык к нему? Однако… Ну ладно, давай послушаем, что там мадьяры удумали…»

– …Мы ничего не просим! – рубил кулаком воздух Бела Кун. – Нам нужно только оружие! Компартия в Королевстве[135] перешла на нелегальное положение, но это – мощная сила! Мы готовы к бою! И даже то, что четыре года назад подлые палачи вырвали из наших рядов лучших людей[136], лишь сплотило наши ряды и укрепило решимость бороться до конца!

– Товарищ Кун, вы не на митинге, – Белов встал и посмотрел в глаза генеральному секретарю ЦК ПКВ так, что тот осекся на полуслове и невольно шагнул назад.

На миг Куне показалось, что на него смотрит САМ. Такой же тяжелый, давящий взгляд хищного матерого тигра…

Сашка усмехнулся уголком рта и отвел глаза. Бела Кун шумно вздохнул и рухнул на стул: ноги вдруг отказались его держать. А Белов еще раз улыбнулся: открыто, хотя и не без иронии, и спросил, обращаясь уже ко всем:

– Так что вы от меня-то хотите, товарищи? Оружия? Так у меня его и нет почти: разве что пара пистолетов. У Коминтерна с этим дела куда как лучше обстоят: уж десять-двадцать тысяч винтовок всяко-разно изыщете, а там – лиха беда начало! Или вам помочь с переправкой его в Венгрию? – Он улыбнулся в третий раз, теперь слегка насмешливо, – Так с этим – опять не ко мне. Это к товарищу Ворошилову: пусть вам самолеты выделит.