Святослав. Хазария - Валентин Гнатюк

Он торопился, зная, что вино из греческих подвалов и лавок уже выпито и начало своё действие.

В самом деле, самые отчаянные, или просто перепившиеся, уже колотили в ворота княжеской ограды, требуя немедля выдать им главного греческого кудесника.

– Кто тут бесчинства учиняет, когда князь и дружина с ворогом бьётся? – грозно воскликнул Свенельдич, вынимая меч.

Его дружинники также обнажили оружие и развернулись полумесяцем, охватывая бунтовщиков справа и слева. Однако улица, что примыкала к теремной площади справа, была свободной. То не являлось ошибкой Свенельдича, просто он оставлял толпе путь к отходу.

– Пусть княгиня отдаст чёрного кудесника! – выкрикнул кто-то.

– Хватит византийским указчикам нами править!

– Смерть черноризцам, Царьградским изведывателям! – послышались новые негодующие возгласы.

– Кто сей час не одумается, станет на голову короче! – вскричал Свенельдов сын.

По его знаку дружина шагом двинулась на толпу.

Решительный тон Гарольда и действия его дружины не оставляли никаких сомнений в исполнении угрозы. Толпа дрогнула и стала отступать в свободную улицу. Дружинники не торопились преследовать киян, – они понимали, что Гарольд не хочет устраивать побоище прямо перед окнами княгини-матери. Вскоре бунтовщиков осталось только пара десятков, в основном из тех, кто особо рьяно уничтожал запасы греческого вина.

– Взять их! – велел Гарольд. – Закройте в темнице, завтра разберёмся.

В этот момент калитка осторожно отворилась, и из неё показалось хмуро-озабоченное лицо Петра.

– Гарольд, ты здесь? – окликнул он. – Княгиня велит тебе немедля явиться пред её светлы очи!

Гарольд поспешил в гридницу и склонился в учтивом поклоне.

Очи княгини метали молнии, она была в ярости.

– Что ж это ты, Горальдо, службу свою плохо справляешь? Как допустил смуту в Киеве? Как могло статься, что твои варяги не смогли защитить не только лавок купцов цареградских, но и отцов святых, служителей церкви, и саму церковь позволили сжечь?

Только теперь Гарольд заметил стоявших на коленях в красном углу двух греческих духовников, одним из которых был отец Алексис. Лица его Гарольд не видел, но во всей обычно величественной фигуре ощущался глубочайший испуг.

– Или у тебя две головы на плечах, – продолжала греметь княгиня, – одну срубят, так не жаль – другая останется? Ещё чуток – и разворотили бы терем, по брёвнышку разнесли!

Свенельдич молчал, зная, что Ольге надо дать время излить гнев.

– Немедля схватить всех зачинщиков, завтра прилюдно на Торжище выпороть плетьми, а самым рьяным подстрекателям отрубить голову, чтоб впредь другим неповадно было. Сам знаешь, что Святослав велел: кто в военное время чинит смуту, тот есть враг Киева и должен быть предан смерти! Вот и исполняй княжеский наказ. А ежели ещё что подобное допустишь, и тебе головы не сносить…

Гарольд снова поклонился и быстро вышел.

Греческие духовники, несколько успокоенные защитой, обретённой в княжеском тереме, и чёткими деловыми распоряжениями Ольги, по её приглашению подсели к столу. Несколько глотков доброго греческого вина приятным теплом растеклись по телу.

– Скажи, Софроний, там, в переулке, когда нам преградили путь, слова, что ты изрёк с такою силой, мало походили на христианскую молитву, что это было? – Священник впервые посмотрел внимательно на своего доселе незаметного охоронца.

– Святой отец, чтобы побеждать поганых язычников, одной христианской благодетели мало, необходимо их оружием пользоваться уметь… – тихо ответствовал Софроний.

– Хм, неужто теперь в наших монастырях иноков обучают… – с сомнением начал священник.

– Нет, святой отец, ты сам только что ощутил, сколь опасно пребывание в сей дикой стране, потому я прошёл специальное обучение у последователей египетских жрецов, – всё так же тихо, не поднимая глаз, произнёс охоронец.

– Выходит, я за своё сегодняшнее спасение, – растерянно произнёс епископ, – должен благодарить языческих жрецов?

– Святую церковь, отче, что соизволением божьим, предвидя грядущую опасность, отправила меня на обучение к ним, – твёрдо и чётко произнёс Софроний.

И Алексис, уловив это, вдруг подумал, что молчаливый исполнительный охоронец и личный помощник столь же чётко и невозмутимо блюдёт неусыпным оком все его самые тайные дела и исправно докладывает о них, возможно, самому патриарху.

Славомир с самого начала беспорядков находился со своими придворными стражниками у запасных выходов, защищая княжеский терем. Он видел, как Ольгин духовник с охоронцем успели ускользнуть из-под носа разгневанных киян и укрылись в тереме.

Когда негодующая толпа стала стучать в ворота и требовать выдачи Алексиса и Софрония, Славомир поймал себя на мысли, что с удовольствием отдал бы киянам греческих духовников, которых он по долгу службы вынужден защищать.

Увещевая стучавших в ворота разойтись по-хорошему, Славомир видел, что ещё немного – и придётся отдавать приказание применить силу, чего ему очень не хотелось. Появление Гарольда с воями было как нельзя кстати.

Из отворённого окна Славомир слышал обрывки жёсткого разговора княгини со Свенельдичем.

Когда хмурый и красный от Ольгиной «припарки» Гарольд торопливо вышел из терема, он тут же напустился на своих сотников, отчитывая их так же, как несколькими минутами раньше княгиня распекала его самого.

Уже вскочив в седло, он закончил резко, с нажимом, как мечом рубанул:

– Зачинщика смуты волхва Избора сыскать и ко мне доставить, да глядите, из града не упустите, не то ищи потом ветра в поле…

Он стеганул коня плетью по сытому крупу и умчался к Торжищу. Остальные растеклись по граду исполнять приказ начальника.

У ворот осталась только одна сотня, которой велено было, в случае чего, оказывать подмогу теремной страже.

Седоусый варяг-сотник махнул рукой:

– Э, волхва искать – пустое дело. Оборотится в камень или дерево, проскачешь мимо – и не заметишь…

– Говорят, Избора на Подол позвали, не то к златокузнецу, не то к оружейнику какому-то дитя лечить. Ежели сейчас нагрянуть, так, может, и достанем? – возбуждённо заговорил подвижный рыжеусый десятник, оглядываясь на сотника, как бы ища его поддержки и одобрения.

– Пустое, – вновь повторил старый сотник. – Во-первых, нам велено тут быть, а не Подолом рыскать, а во-вторых, подумай, кто ж тебе волхва выдаст, коли он твоё дитя лечит…

Ещё немного постояв с дружинниками, Славомир вернулся к терему. Из окна гридницы доносилась взволнованная речь Алексиса, на высоких тонах живописующего момент бегства от обозлённых киян.

«А ведь это из-за него и других христианских служителей мы с Кандыбой стали врагами, – пронеслось в голове Славомира. – Да и между княгиней и Святославом они борозду разделения роют…»

Охоронец ещё раз искренне пожалел, что вертлявый византийский духовник с приспешником ускользнули от разгневанного люда. «Ух, отродье чёрное!» – в сердцах выругался про себя Славомир. Затем, чуть постояв и о чём-то подумав, он решительно зашагал в сторону хозяйственного подворья.

Когда выводил коня через небольшую калитку чёрного хода, строго взглянул на молодого старательного охоронца и предупредил:

– Я соседние улицы с той стороны объеду, проверю, всё ли в порядке. А ты гляди в оба, кроме меня через эту калитку никого не впускай и не выпускай. Вернусь – постучу вот так. – Он несколько раз стукнул по калитке резной рукоятью плётки.

Выйдя на тихий переулок у оврага, поросшего непроходимым верболозом, Славомир огляделся, вскочил в седло и медленно поехал прочь. Когда переулок свернул влево, охоронец, вновь убедившись, что за ним не следят, пришпорил коня.

На Подоле он остановился у дома скорняка Комеля. Тот был во дворе. С годами участник ледовых побоищ ещё более заматерел, приосанился, в висках засеребрилась седина.

– Эге, брат Комель, ты совсем стал одинаков, что в длин, что в ширь! – засмеялся охоронец, с удовольствием пожимая железную десницу скорняка.

– Да и ты, Славомир, тоньше не становишься, – улыбнулся Комель, бросив пытливый взгляд на охоронца и мельком оглядев улицу.

– Кожа добрая нужна для сёдел, да и сбрую кой-какую подновить надо. А сыромятных ремней, сам знаешь, какая прорва в теремном хозяйстве требуется, потому к тебе и пожаловал, – громко сказал Славомир, проходя вслед за скорняком в крепко пахнущую замоченными кожами мастерскую, в которой никого не было.

Когда дверь за ними плотно закрылась, Славомир тихо сказал:

– Кудесника Избора по всему граду ищут, уже ведают, что он на Подоле лечит дитя то ли у златокузнеца, то ли у оружейника. Велено доставить волхва к Гарольду, как зачинщика смуты. Варяги Свенельдича по всем улицам рыщут, на воротах и выездах из града стража усилена. Всё, мне на месте надо быть. Прощай, Комель!