Лгунья - Натали Барелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я приподнимаю угол подушки.
– Ханна!
– Что? – мямлит она.
– Мия плачет.
Ханна стаскивает подушку с головы, но глаза не открывает.
– Что стряслось? – Голос у нее невнятный, и я думаю, не пьяна ли она.
– У нее жар.
Я жду, что Ханна встанет, но вместо этого она бормочет:
– В шкафчике в ванной есть детский «Нурофен».
Она так и не открыла глаза и теперь снова накрывает голову подушкой. У меня появляется мысль прижать подушку обеими руками на несколько секунд, может быть даже на целую минуту, и посмотреть, приведет ли это Ханну в чувство. Но я прогоняю эту мысль прочь, потому что у меня между тем, чтобы о чем-либо подумать, и тем, чтобы это осуществить, громадная пропасть.
Распашонка Мии мокрая от пота. Я снимаю ее, меняю подгузник и надеваю легкую футболку, затем нахожу градусник. Температура у нее ровно 100 градусов по Фаренгейту[23]. Я беру малышку на руки и спускаюсь с ней вниз к себе в комнату, чтобы посмотреть на телефоне, нужно ли вызывать врача. Даю ей «Нурофен», роюсь в интернете – и решаю подождать. Закрываю дверь, чтобы не было сквозняка, и мы садимся на мою кровать; я откидываюсь к стене и медленно качаю Мию. Пытаюсь вспомнить, что пела мне мама, когда я была маленькой, но на ум ничего не приходит. У меня в голове звучит только какая-то глупая современная песня, и я ее пою. Мия смотрит на меня широко раскрытыми глазами, даже не мигая, и как раз когда я решаю, что это плохой признак, веки у нее опускаются, как у старых кукол. Лишь грудь вздымается в последних отголосках плача.
– Тебе стало лучше? – спрашиваю я.
Снова меряю ей температуру, но уже чувствую, что она снизилась. 98,5 °Ф.
– Так, замечательно…
Как только я замолкаю, перестав петь или говорить, Мия снова открывает глаза и морщит личико, поэтому я говорю непрерывно. Спрашиваю у нее, кем она собирается стать, когда вырастет, предлагая несколько вариантов.
– Автогонщицей? Астронавткой?
Но это очень опасные профессии, поэтому я настоятельно советую Мии даже не думать об этом. Вместо этого предлагаю ей стать президентом, потому что у президентов море телохранителей.
Мия открывает глазки, и я тоже это чувствую. Слабое дуновение воздуха. Я поворачиваюсь к двери. Проникающий снизу свет разорван темным пятном. Тенью. Я прищуриваюсь, стараясь понять, что это такое, и тут тень двигается, отчего у меня едва не разрывается сердце.
– Кто там?
Мия по-прежнему горячая и беспокойная, поэтому я оставляю ее на кровати, подложив с обеих сторон по подушке. Тень исчезает. Я медленно открываю дверь и выглядываю наружу.
– Кто там? – снова шепчу, чувствуя, как колотится в висках сердце.
Мия заснула. Я выхожу в коридор и закрываю за собой дверь. Двигаюсь быстро и бесшумно. Когда дохожу до лестницы, то вижу что-то. Мелькнувшую тень. Я боюсь, что мне станет плохо. Вспоминаю рассказ Ханны про похожую ночь, когда она обнаружила зажженную лампу, хотя готова была поклясться, что выключила ее. Она утверждала, что в ту ночь в доме побывала Диана. А что, если она была права?
Сжав кулаки, я медленно поднимаюсь по лестнице. Не встретив никаких грабителей, добираюсь до комнаты Ханны и захожу внутрь. Ханна спит или притворяется, что спит, потому что одеяло лежит не так, как прежде, словно она его сбросила, а затем поспешно натянула. Мне очень хочется резко сдернуть одеяло, подобно фокуснику, который открывает своего ассистента, показывая, что тот все это время был здесь, живой и невредимый.
Я наклоняюсь и всматриваюсь Ханне в лицо. Рот у нее слегка приоткрыт, и я чувствую на подбородке ее дыхание.
– Твою мать, Ханна, что тебе нужно? – шепчу я.
* * *Спустившись вниз, я вынуждена прислониться к двери, чтобы унять колотящееся сердце и отдышаться. Еще раз меряю Мии температуру.
У меня в столе есть немного водки, и я собираюсь глотнуть прямо из бутылки, просто чтобы успокоить нервы, но тут мой взгляд падает на Мию, и я убираю бутылку на место. Размышляю, то ли отнести малышку наверх и уложить в свою кроватку, то ли оставить здесь, и тут мое внимание привлекает что-то на полу у спинки кровати. Я опускаюсь на четвереньки и поднимаю это. У меня на ладони таблетка, темно-красная, с выдавленной буквой «А» с тильдой[24]. Понятия не имею, откуда она здесь, но точно не от меня, так что, наверное, она осталась с тех пор, как тут жила Диана. Я заворачиваю таблетку в фантик от конфеты и убираю в верхний ящик стола.
Глава 28
Я размышляла об этом всю ночь и, кажется, наконец поняла, почему Ханна не зашла ко мне в комнату. Судя по всему, она пришла проведать Мию, но поняла, что всё в порядке – можно сказать, я полностью владела ситуацией, – и посему можно вернуться к себе и продолжать спать, пока я ее не заметила. А когда я поднялась к ней, ей было стыдно и неудобно признаваться в этом.
Но сегодня утром я жду, что Ханна что-нибудь скажет, потому что Мия провела у меня всю ночь, и я почти не сомкнула глаз. Малышка уже проснулась. Она лежит в своей кроватке, и температуры у нее больше нет. Она радостно улыбается мне и поднимает ручонки вверх, сгибая и разгибая пальчики. Я хватаю один пальчик и целую его. Мия смеется. От нее пахнет молоком.
Заходит улыбающаяся Ханна, все еще в шелковой пижаме.
– Доброе утро, Луиза. Как спалось?
Должна сказать, я поражена. Какое же самообладание требуется для того, чтобы выглядеть такой искренней, такой уверенной в себе, даже несмотря на то что ей известно, что она попалась с поличным? Порой мне кажется, что Ханна сделана из стали.
– Неважно. Мии нездоровилось, как вы знаете. Я провела с ней всю ночь.
– О господи, ты должна была меня разбудить!
Я вскидываю голову.
– Я будила, пыталась разбудить…
– Правда? Ничего не помню. Нужно было будить настойчивее. Что с ней случилось?
– У нее был жар, – я пристально смотрю на нее. – Вы сказали дать ей детский «Нурофен». Я так и сделала.
– О, спасибо… Не понимаю, почему я ничего этого не помню. – Она смеется, а я думаю: «Да потому что ты спятила, ты сумасшедшая!»
Позднее Ханна говорит:
– Сегодня вечером я ухожу. Вместе с Эрин. –
