Лгунья - Натали Барелли

И вот мы идем в магазин экологически чистых продуктов на Третьей авеню. Как-то раз я сказала Ханне, что люблю закупаться в нем, потому что продукты там экологически чистые. Сама я туда никогда не ходила. Об этом можно было бы и не говорить.

В магазине полно народу, в основном молодые женщины в дорогих спортивных костюмах и молодые мужчины с окладистыми бородами и без носков. Мы стоим перед коробкой желтых кабачков-цуккини, рядом с двумя женщинами, у которых такой вид, будто они только что закончили играть в теннис. Обе в одинаковых белых плиссированных коротких юбках с тонкой синей полоской сбоку и белых теннисках.

– Я так рада, что ты закупаешься здесь. Тем самым мы поддерживаем местных производителей, – говорит Ханна, словно мы – члены делегации ООН, пришедшие на рынок в какой-нибудь развивающейся стране. Мне приходится взглянуть на нее, чтобы узнать, не шутит ли она, но я так ничего и не понимаю. – Полагаю, тебя здесь знают, да? Ты такая счастливая, что у тебя есть знакомые в нашем районе…

Я натянуто улыбаюсь и оставляю ее проверять зрелость авокадо. Протискиваюсь мимо очереди людей, уткнувшихся в телефоны, к женщине за кассой.

– Привет, я постоянно хожу в ваш магазин, – шепчу я. – Забыла, как вас зовут?

– О, привет, – отвечает кассирша и прищуривается, разглядывая меня, словно пытаясь вспомнить. Я жду, что она скажет: «Мм, я вас в первый раз вижу», но, возможно, поскольку она очень занята, кассирша шепчет в ответ: – Меня зовут Мелисса. Не помню, как вас зовут…

– Луиза. Как я уже говорила, я постоянно хожу сюда. – И добавляю: – Но я была так занята, что уже целую вечность не появлялась здесь. – Тем самым противореча себе. – Сами знаете, как это бывает…

Кассирша недоуменно кивает, очевидно, ожидая, когда я перейду к делу. Но я лишь тепло улыбаюсь ей.

– Вы заняты, не буду вам мешать.

И возвращаюсь к Ханне, выбирающей картошку. По пути прихватываю морковь и брокколи и кладу их в корзину, чтобы показать, что и я тоже чем-то занята.

– Мы всё набрали?

Когда мы подходим к кассе, я радостно говорю кассирше:

– Привет, Мелисса! Какие красивые у вас сережки!

– Спасибо, Луиза! – щебечет та, и Ханна широко улыбается, словно гордится мной.

Мы выходим на улицу, и я, продолжая выигрышную стратегию, говорю Ханне, какой это замечательный магазин и какая Мелисса очаровательная: всегда говорит мне, какие из овощей свежие.

– Разве они не все свежие? – недоуменно морщит лоб Ханна.

– Да, конечно. Я хочу сказать, в каждый конкретный момент одни более свежие, чем другие…

И тут я осекаюсь на середине фразы, потому что слышу свое имя. Свое настоящее имя.

– Клэр!

Голос звучит у меня за спиной – не слишком близко, шагах в пятидесяти. Это Эйприл. Я натянуто улыбаюсь Ханне и ускоряю шаг. Но Ханна катит коляску, сегодня теплый солнечный день начала осени, нам так хорошо, и она никуда не торопится, поэтому мне приходится сбавить скорость.

– Клэр!

«Убирайся прочь, Эйприл!» Но она ведь никуда не уйдет, правда? Потому что это Эйприл, и она не из тех, кто поднимает руки. Меня прошибает пот. Я бормочу какую-то ерунду о деревьях, о скрипе колеса коляски и о том, как я его смажу, когда мы вернемся домой. И тут я снова слышу:

– Клэр!

На этот раз настойчивее, и мне приходится приложить все свои силы, чтобы не обернуться и не заорать: «Уходи прочь!»

Разумеется, Ханна оглянулась; теперь она хмуро смотрит на меня, и я не понимаю, то ли это потому, что я веду себя странно, то ли потому, что она поняла, что Эйприл окликает меня – хотя она, конечно, не знает, что это Эйприл, – и я вижу, что она озадачена тем, что я делаю вид, будто ничего не происходит. Мы подходим к перекрестку через Восточную Шестьдесят третью улицу, и тут на переходе загорается красный свет, но не может быть и речи о том, чтобы я остановилась здесь. Я хватаю Ханну за локоть и иду вперед, и машинам загорается зеленый свет, когда мы дошли только до середины. Такси сердито сигналит нам. Вид у нас не очень хороший, особенно если учесть, что мы катим коляску с четырехмесячным младенцем. К тому времени как мы доходим до тротуара, мимо нас уже проносятся машины, и какая-то женщина неодобрительно цыкает.

– Господи, Луиза, к чему такая спешка? – спрашивает Ханна.

Я пытаюсь улыбнуться.

– Извините, привычка. Я всегда тороплюсь.

Но мы уже подошли к дому, Ханна возится с коляской. Я быстро расстегиваю ремень и беру Мию на руки.

– Я сама ее возьму, – говорит Ханна, протягивая руки.

Я не могу поверить в то, что мы заходим в дом так долго. Одним движением складываю коляску и оглядываюсь. Эйприл нигде нет, и я, закрыв за нами дверь, облегченно прислоняюсь к ней.

В конце концов мы не готовим пюре из брокколи и моркови и не кладем его в ложки, чтобы оценить предпочтения Мии по какой-то дурацкой системе баллов. Ханна приходит к выводу, что устала, и поднимается к себе прилечь. Я убираю продукты в холодильник, затем передумываю и отвариваю морковь.

Когда вечером Харви возвращается домой, я сообщаю ему о том, что приготовила для Мии овощное пюре и собираюсь покормить ее им завтра.

– Замечательно, – рассеянно бросает он.

– Вы ведь хотели именно этого, мистер Картер, разве не так? Чтобы давать малышке прикорм?

Харви смотрит на меня, словно я говорю с ним на суахили. Он понятия не имеет, что я имела в виду.

Глава 25

Я похожа на наркоманку. Могу думать только о том, чтобы снова вернуться к дневнику. Дождавшись, когда Ханна и Харви сядут ужинать, спешу в гардероб за очередной дозой. Как только я открываю тетрадь, то вижу в ней новую запись, уже с датой. Она сделана вчера. Начинается все с обычного: «Я устала, я больше не могу это вынести, не знаю, что со мной… бла-бла-бла», но затем Ханна пишет:

Каждый день я роюсь в «Инстаграме» в поисках чего-нибудь нового. Захожу в свой аккаунт, вонзив ногти в губы. Пульс бешеный, но ничего нет. Я сказала Эрин, что Луиза подозревает, будто это она выложила то фото, и Эрин очень разозлилась. Она поклялась могилой матери, что не имеет к этому никакого отношения. Как и к телефонным звонкам. Она хотела прийти к нам и высказать Луизе все, что она о ней думает, и мне пришлось упрашивать ее оставить все как есть. Мне не нужна еще одна драма. Я сказала, что сама поговорю с Луизой об этом. Но вся правда в