Русский след Трампа. Директор ФБР свидетельствует - Джеймс Коми
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы быть эффективным в ФБР, я провел много времени, слушая — то, к чему мы прилагаем усилия, чтобы делать хорошо. Для руководителей сложно хорошо слушать, потому что это требует от нас быть уязвимыми, рисковать нашим главенствующим положением. Барак Обама удивил меня, выбрав директором ФБР. И здесь Барак Обама снова удивил меня. Он был исключительным слушателем, на порядок лучше всех, кого я когда-либо видел в руководстве. На различных совещаниях с президентом я наблюдал, как он упорно работает над тем, чтобы вовлечь в разговор как можно больше точек зрения, зачастую игнорируя иерархию, отраженную в рассадке — руководители за столом, публика рангом пониже в креслах вдоль стены. Я вспоминаю встречу в Ситуационном центре по поводу секретной технологии, на которой президент Обама спросил одного умника из Кремниевой долины, сидевшего без галстука у стены, что он думает о дискуссии, которую только что вели за столом официально одетые руководители военных и разведывательных ведомств страны. Тот лохматый парень тогда возразил некоторым из нас. Обама охотился за мнениями. Возможно, это было наследие его жизни в качестве профессора, наугад вызывающего кого-нибудь с заднего ряда. Этот подход часто приводил к хаотичным беседам, но он позволял ему услышать точки зрения, которые, в администрации Буша, были бы разбавлены должностью или страхом быть осмеянным. В Ситуационном центре Буша ни разу не видели парня без галстука, а если бы он каким-то образом и проник на задний ряд, его бы не вызвали, а если бы он все равно заговорил, его бы высмеяли за его наряд.
У Обамы была способность действительно что-то обсуждать, предоставляя равные возможности, чтобы выявить точки зрения, отличные от его собственной. Он поворачивался лицом к говорящим, давая им продолжительные периоды не прерываясь поделиться своей точкой зрения. И хотя он молчал, он использовал лицо, позу, и, иногда, тихие звуки, вытягивая все из человека. Он внимательно следил за тем, что они говорили, доказывая это, задавая вопросы, когда они заканчивали; зачастую вопросы касались того, что он слышал несколько минут назад.
Президент Обама также был более чем готов обсуждать вещи, которые люди не были уверены, что он хотел бы слышать. Я узнал это из первых рук после того, как сделал те спорные замечания о правоохранительных органах и расах. Выяснилось, что они вызвали серьезную озабоченность в Белом доме. Когда я после возвращения из Чикаго присоединился к президенту Обаме в Овальном кабинете, то обнаружил, что он умышленно удалил из комнаты своих старших сотрудников и представителей Министерства юстиции. Это должна была стать наша первая встреча один на один за те двадцать шесть месяцев, что я был директором ФБР. Когда я вошел в дверь рядом с дедушкиными часами и больше никого не увидел, то подумал, что, возможно, мне собирались надрать задницу. Президент сидел на своем обычном месте — в кресле справа от камина. Я присел на диван слева от него.
Взбучки не случилось. Вместо этого, президент начал встречу словами: «Я попросил вас прийти, так как знаю ваши голову и сердце, и хочу понять, что вы наблюдаете, и о чем думаете». Затем мы примерно час говорили друг с другом. И я намеренно использую слово «с». Это был настоящий диалог, с проталкиванием и вытягиванием, проталкиванием и вытягиванием.
Президент задал вопрос, не предполагавший точного ответа: «Что вы наблюдаете, и что вас беспокоит?». Я говорил примерно десять минут. Я говорил о карте и календаре — более чем в сорока из шестидесяти крупнейших городов страны наблюдается рост убийств молодых чернокожих мужчин. Он начался везде в одно и то же время, по схеме, не согласующейся с другими тенденциями в области преступности, и географически перемешан с крупными городами, в которых не наблюдается рост числа убийств. Я выразил свою обеспокоенность, что большая часть страны могла игнорировать эту проблему просто потому, что это умирали чернокожие мужчины, и лишь в «тех самых» районах. Я также отметил свою обеспокоенность, что этот рост был связан с переменами в поведении, последовавшими за теми вирусными видеороликами. Я сказал, что моей целью было заговорить об этом, поднять вопрос, не отодвигаются ли полиция и общины друг от друга маленькими шажками, складывающимися в нечто большое. Я сказал, что подняв этот вопрос надеялся, что смогу помочь изменить поведение, если это было именно то, что происходило.
Когда я закончил, он выразил признательность за мое внимание к этой проблеме, а затем изложил некоторые из произнесенных мною публично вещей, которые диссонируют с ним. К примеру, я использовал термин «прополоть сорняки, и засеять семенами» для описания того, что считал необходимым сделать — повыдергивать плохих парней, и трудиться над тем, чтобы вырастить что-то здоровое на месте, освобожденном этими арестами. Он спросил: «Ты видишь, как это может звучать для чернокожих людей? Называть молодых людей из их общины «сорняками»». Он говорил о том, как часто чернокожие люди возмущались тем компромиссом, на который их вынуждали пойти обстоятельства: они приветствовали привлечение полиции безопасности, но их возмущали те условия, которые делали необходимым присутствие полиции в их районах — плохие школы, мало работы, пагубные привычки и распавшиеся семьи.
Я ответил, что мне не приходило в голову, что цветные люди могут подобным образом истолковать мои слова. У меня не было времени обдумать, как термин «прополоть сорняки, и засеять семенами» — которым мы десятилетиями пользовались в правоохранительных органах — мог поразить людей, особенно чернокожих людей, в трудное время. Я оказался в ловушке своей собственной точки зрения. Чернокожий человек — оказавшийся президентом Соединенных Штатов — помог мне взглянуть другими глазами.
Мы поговорили о влиянии на черные общины необычно высокого процента чернокожих мужчин в системе уголовного правосудия, и насколько слабую наша страна проделывает работу, чтобы подготовить находящихся в заключении к возвращению к полноценной
