Портрет смерти. Холст, кровь - Алексей Макеев

– Простите, – буркнул я. – Дворник Энрико.

Старик совсем развеселился.

– Нашли кого слушать. Дворник Энрико… Да он меня терпеть не может. Ума не приложу почему. Но это не мешает ему частенько прохлаждаться у моей калитки и болтать на разные темы… Ох, Энрико, ну, поговорим мы с тобой завтра… – странная тема старика, скорее, позабавила, чем расстроила. – И чем же я занимался, по его мнению? Сжигал из огнеметов мирные деревни в Белоруссии? Отправлял евреев в газовые камеры?

– Ну, что-то в этом роде, – уклончиво ответил я. – Спасибо за помощь, господин Липке. Очень неловко, мы, пожалуй, полезем. Надеемся, что после прощания с нами вы не пойдете звонить в полицию.

Мы забыли об этом курьезе, едва перебрались на «темную» сторону. Сидели на корточках под стеной, чутко вслушивались. Сигнализацию еще не включили. Я дернул за веревку. Она немного повисела и медленно тронулась обратно: Липке начал оттаскивать лестницу.

– Вперед, дорогая? – прошептал я. – Под бой барабанов?

– Страшно, Андрюша, – призналась Варвара свистящим шепотом. – Никогда еще не было так страшно…

– Не бойся, – успокоил я. – Здесь всего лишь один дьявол и одна дьяволица. Остальные, будем надеяться, не в теме.

– А садовник?

– Да, ты права, этого ксенофоба и социопата стоит остерегаться…

Мы двигались короткими перебежками, прячась за кустами, до рези в глазах всматривались в лютую темень. А между тем закончился дождь, тучи над головой потеряли плотность, уже не текли непрерывными эшелонами, наметились просветы. Глыба дома вырастала между расступающимися деревьями.

– Замри… – стиснула руку Варвара. Я встал, затаив дыхание. Ледяная лихорадка вцепилась в позвоночник. Я ничего не видел.

– Ты что?

– По-моему, там кто-то идет, за деревьями…

Я всматривался, но ничего не мог различить.

– Кто там может идти?

– Садовник… Тише, Андрюша…

В четвертом часу ночи (или уже утра?), по моему глубокому убеждению, спать обязаны не только усталые игрушки, одеяла и подушки, но также угрюмые садовники и преступники (некоторые). Мы стояли, отсчитывали секунды. Галлюцинации после бурных событий не исключались. Мне тоже на мгновение показалось, что за кустами перпендикулярным курсом что-то движется. Но гравий не скрипел, кусты не шевелились. Рука Варвары, сжимающая мое запястье, становилась ледяной…

– Нормально, Варвара, – прошептал я. – Никого там нет. Мелкие привидения…

Вблизи крыльца мое мнение об усталых игрушках и спящих преступниках пришлось переменить. Мы свернули за угол, встали как вкопанные. По дорожке в направлении крыльца передвигалось непрозрачное, но расплывчатое тело.

– Не шевелись, – зашипела Варвара. – Авось не заметит…

Я и так не шевелился. Человек подходил по объездной дорожке, со стороны ворот. Перед крыльцом повернул, прыжками взбежал наверх, растворился в доме.

– Фу, – сказала Варвара.

– Деловой и целеустремленный, – прокомментировал я. – Йоран Ворген, собственной персоной. Инспектировал посты. В три пятнадцать ночи. Пойдем быстрее. Я помню, где находится его комната. Первый этаж, левое крыло – надеюсь, туда он и пошел. Данного типа нужно немедленно выключить из игры…

В холле было темно и неуютно. Мы вжались в стену во избежание сюрпризов, ждали, пока глаза привыкнут к темноте.

Мы перебежали холл. Комната Воргена располагалась за проемом. Темнота, как в склепе. Я надавил на дверь. Заперся. Или бродит где-то по дому? Варвара дышала, как гончая после беготни за зайцем. Я легонько ее оттолкнул, чтобы не путалась под ногами, поскребся в дверь. Горло от волнения защемило.

– Кого еще? – раздался приглушенный голос Воргена.

– Господин Ворген… – прохрипел я. – Это с поста. После вашего ухода кое-что произошло, вам нужно срочно подойти…

Я еще не понял, что хочу сказать. И он не разобрался в подвохе, распахнул дверь. Я шагнул одновременно с дверью, врезал ему в живот, и пока он выразительно помалкивал в связи с перебоями в дыхании, обнял за горло, вволок в комнату.

– Запрись, дорогая…

Он взбрыкнул, и я не поскупился на вторую плюху. Бросил Воргена на разобранную кровать, над которой работал тусклый светильник. Он предпринял вторую попытку оказать сопротивление, но я подавил ее в зародыше, двинув кулаком в челюсть.

– Будешь орать, господин Ворген, прибью без жалости, – предупредил я. – Дорогая, осмотри помещение, и если не затруднит, найди что-нибудь… ну, ты понимаешь.

Она еще умудрялась в этой ситуации что-то понимать. Залезла в шкаф, кинулась выдвигать ящики. Я навис суровой глыбой над начальником охраны, занес кулак.

– Я понимаю, господин Ворген, что признаваться в злодеяниях вам не с руки, но все же давайте попробуем. Итак, пока вам инкриминируется немногое: организация убийств сержанта Габано, его супруги, полковника Конферо и личная ликвидация исполнителей. Под вопросом – покушение в Сибири на Эльвиру. Несложно доказать, выезжали ли ваши наймиты в обозримом прошлом за рубеж. Кто они, господин Ворген – бывшие российские граждане?

Он не стал снисходить до беседы со своим мучителем (что, в принципе, и понятно), сверкнул глазами, подпрыгнул, как на пружине. Но я не спал. Четвертый удар был тяжелый, как прокатный стан. Мне кажется, я сломал ему челюсть. Он рухнул, закатив глаза.

– Дорогая, ты нашла то, что нужно? – хрипло вопросил я.

– Держи, – она бросила мне моток капроновой веревки, катушку скотча. – И посмотри, пожалуйста, вот сюда.

В нижнем ящике комода лежала вороненая «беретта» восьмимиллиметрового калибра. Рядом с пистолетом лежал глушитель. Не долго думая, я забрал пистолет, понюхал ствол. Недавно стреляли. Я выбил обойму. В обойме не хватало двух патронов. Потрясающая беспечность. Любая экспертиза определит, что, по меньшей мере, двух киллеров у ворот полковника Конферо завалили из этого пистолета. Хотя с чего бы стали обшаривать личные вещи господина Воргена?

– Что ты делаешь? – ужаснулась Варвара. – Ты стер отпечатки пальцев Воргена, насадил свои. Могу поспорить, что пистолет не зарегистрирован на Воргена. Брось немедленно эту гадость…

– Перестань, – поморщился я. – Ворген не дурак, чтобы оставлять свои пальчики. Вытер, а прибрать пушку пока не успел. Он же не знал, что явятся двое идиотов. Согласись, дорогая, нам не составит труда сделать так, чтобы на рукоятке опять появились отпечатки господина Воргена? А с пистолетом мы с тобой король и королева…

Мы упаковали этого типа с особой тщательностью. А напоследок я еще раз звезданул его в лоб. Уже в коридоре я вспомнил, что мы не заперли дверь, но не придал этому факту большого значения.

Мы подкрадывались к гостиной, как кошка в траве подкрадывается к птичке. Из гостиной просачивался желтоватый свет. Мы спрятались за косяком, осторожно отогнули портьеру.

На журнальном столике горела настольная лампа. Интенсивность света была настроена на минимум. Но это не мешало рассмотреть двоих людей, сидящих в креслах. Лампа горела между ними. Изабелла располагалась к нам спиной, и нам пришлось наслаждаться опухшей физиономией Генриха, который был в своем репертуаре: мятый, нечесаный, с воспаленными глазами. Рука дрожала, когда он наливал в бокал из пузатой емкости.

Брат и сестра о чем-то говорили. Доносился приглушенный голос Генриха. Он еще не дошел до той кондиции, когда язык начинает заплетаться. Я не слышал, о чем он говорит. Сплошное «бу-бу-бу». Пришлось рискнуть. Генрих запрокинул голову, вливая в нее пойло, в этот момент я сел на корточки, оторвался от косяка, добрался лягушачьей поступью до спинки дивана, скрючился.

Стукнуло донышко бокала.

– Вот и поступай теперь, как знаешь, сестрица… – доносилось глухое бормотанье. – Разумеется, ты удивлена, а чего ты хотела? С твоей-то нерешительностью… Между прочим, могла огрести половину суммы… Э-э, да что теперь говорить… Ну, хорошо, хорошо, не зыркай на меня, выпью еще стаканчик и пойду. Не такой уж я алкоголик, как тебе кажется. Просто повод выпить чарку-другую у нас сегодня ночью знатный, согласись?

И снова застучало стекло о хрусталь. Изабелла помалкивала. Ей нечего было сказать. Генрих выпил, срыгнул.

– Господи, спать-то как хочется… А черта с два я сегодня лягу. Щас буянить пойду, построю тут всех к едрене фене, мать их… Ладно, не злись, сестрица, не буду никого строить. Пошли, что ли, спать? Не хочешь? Ну, сиди, с меня уже достаточно. Вздремну часок, пока не началось… – Генрих пакостно засмеялся.

Крякнуло кресло – он попытался из него выбраться. Первая попытка не удалась. Он ругнулся, встал, зацепившись за столик, побрел. Я напрягся, чтобы сбить его с ног. Но он ушел в другую сторону, не заметив нас с Варварой. Коллега не вынесла тоскливого одиночества, проползла, уткнулась мне в спину. Где-то далеко за поворотами хлопнула дверь: Генрих убрался в койку, «пока не началось». Всё, осталась одна Изабелла. Горничная и Марио, разумеется, спят, садовник с охранниками без нужды в дом не заходят. Я сжал рукоятку пистолета, с хрустом распрямил колени.