Почтовые открытки - Энни Пру

Новые люди. Новые люди приобрели старый универмаг, открыли новые магазины, превратили коровники в гостиницы и деревообрабатывающие мастерские. Они въезжали в фермерские дома, рассчитывая приспособить свои жизни к здешним комнатам, свою обувь – к здешним лестничным ступенькам. Ей они казались насекомыми, сбросившими твердую оболочку и ненадолго оставшимися уязвимыми – пока не нарастет новый хитин.

Местные, те, кто прежде был на что-то годен, работали где-нибудь на стороне. Робби Горди, делавший простые, но вполне приличные стулья из кленовой древесины, прочные, как железо, теперь трудился на новой фабрике по производству теннисных мячей, между тем как молодой парень, Хаббардкиндл, приехавший из Род-Айленда, начал строгать неуклюжие сосновые стулья. Драл за них втридорога, и ему платили. Он придумал себе хитрый знак в виде стула, висевшего над входом, и разместил рекламу в газете. Нужно было знать Робби Горди, чтобы понимать, что он ничего такого делать не стал бы.

Джуэл впервые за всю свою взрослую жизнь осталась сама по себе, в одиночестве, вкус которого ощущала как необычный, но сладкий вкус тропического фрукта. Первыми ушли готовка еды три раза в день и выпечка дважды в неделю. Она перехватывала что-нибудь на скорую руку – холодную картошку, вчерашний суп, бутерброды, которые Минк ненавидел как «городскую еду». В машине для отжимания по понедельникам больше не хлюпали огромные кучи выстиранного белья. По утрам она спала до шести.

Тишина в доме ее не беспокоила. Одну за другой она закрыла все двери, ограничив свое жизненное пространство лишь кухней и бывшей свободной комнатой – для сна. В тот день, когда ей сообщили про Минка, она забрала свою подушку из их спальни и перенесла в комнату, предназначавшуюся прежде для гостей, где стояла железная кровать, покрашенная белой краской, застеленная покрывалом в цветочек, и на полу лежал сплетенный из разноцветных лоскутов коврик. Матрас был жестким, но его непривычность казалась правильной. Тишина, глубокая, как в заброшенной угольной шахте. Когда, просыпаясь утром, она видела на поблекшей стене узор из лучей света и ощущала запах, исходивший от маленького вышитого саше, лежавшего под подушкой, она уже ощущала себя в совсем другой жизни.

22

Дерматолог в диком лесу

Доктор Франклин Сол Уиткин, сорока семи лет, сутулый, типичный горожанин, но с детства одержимый фантазиями о дикой природе, сидел на каменной стене, созерцая хаос купленного им пейзажа. Всего было слишком много перед глазами. Спутанные ветви. Впечатляющие, но бессмысленные нагромождения древесных обломков. Трава цвета печеного теста. Купы деревьев – словно безмолвные цветовые взрывы хрома и шафрана. Горы, испещренные темно-бордовыми царапинами, расщепленные утесами, сверкающие вкраплениями слюды. Кричащий свет. Он поднял голову, небо кишело темными точками. Когда он углублялся в лес, земля накренялась под ним, деревья роились вокруг, как тучи комаров, воздух приобретал землистый цвет, и он сбивался с дороги. Чтобы снова сориентироваться, он всегда возвращался к этой стене; линейная неуклонность ее покрытых лишайником камней служила ему спасательной веревкой посреди дикой природы.

Вскоре после того как купил участок, он поехал обследовать его, чтобы спланировать строительство охотничьего лагеря. Идея пришла ему в голову еще в четырнадцатилетнем возрасте, когда он рассматривал фотографии Тедди Рузвельта в какой-то бревенчатой комнате, украшенной головами и шкурами зверей. Свою мечту он назвал «Вудкрофт», полагая, что «вуд-крофт» – это нечто вроде «лесного логова».

«Это будет не просто охотничий лагерь. Это будет лагерь для отдыха по выходным для всех нас», – говорил он Матише. Она приезжала с близнецами всего два или три раза. Но его сводный брат Ларри Джей, владелец галереи в Нью-Йорке, человек с сотней разных интересов и тысячей друзей, очень возбудился по этому поводу. Ларри, сын первой жены его отца Джоланы, был на семь лет старше. Они даже не были знакомы, впервые повстречались только на похоронах отца. Неизвестно, кто рассказал Ларри о его новых владениях, но он позвонил из Нью-Йорка и долго болтал о расслабляющих осенних выходных, сезонах охоты на оленей, о прекрасных собаках, которые будут бежать впереди них и бросаться на добычу. Ни один, ни другой ни разу в жизни не охотился.

– Нет, в самом деле занятно. Ни один из нас ничего не знает о лесах. Ни один из нас ничего не знает друг о друге. Тем не менее нам обоим нравится это место. И мы оба в детстве мечтали о лесной хижине. – Не глядя на Уиткина, Ларри стоял посреди деревьев, падающие листья порхали вокруг его лодыжек. – То, что кто-то из твоих родственников владеет этой землей – совсем друге дело, не то что просто поехать покататься на лыжах или остановиться в вудстокской гостинице или даже погостить у друзей или снять дом на лето… – Они сами были ошеломлены, описывая свои чувства. Эта собственность была – как слуховая трубка для тугоухих, благодаря которой они могли лучше понимать друг друга.

* * *

Первый раз, прибыв вступать во владение новой собственностью, Уиткин взял с собой жену и детей; они миновали просевший посередине фермерский дом, стоявший на полпути к вершине холма, заросли полегших спутанных бобов, камень, оставшийся от основания старого хлева, и, проехав через поля, добрались до кленов с густыми кронами.

Он намеревался отремонтировать старое помещение, где прежде варили кленовый сироп, но от него почти ничего не осталось. Лишь на обрушившихся стенах плясали пробивавшиеся сквозь листву солнечные блики. Дверь ушла в землю. Подоконники и куски дранки, изгрызенные дикобразами, прогнившие, валялись на полу, как рассыпавшаяся карточная колода. Сохранились лишь стойки стенного каркаса размером два на шесть.

Они поставили новую палатку под кленами и выложили круг из камней. Постепенно свет под деревьями стал тускнеть, и в конце концов их объяла темнота. Лишь слабо мерцала палатка. Кружки́ света от фонариков Кевина и Ким мелькали в лесу между деревьями, как живые существа.

– Эй вы, двое! Прекратите светить, а то батарейки сядут и нам придется спать в темноте.

Все расселись вокруг костра. Когда в лесу хрустнула ветка, Уиткин сказал им не волноваться: в здешних местах опасных животных нет, но сам со страхом подумал о медведях. Никому из них до тех пор не доводилось спать под открытым небом. Ким обмочила во сне свой спальный мешок, увидев страшный сон.

– Я услышала, как совсем рядом дышит что-то большое.

– Это были всего лишь мы, наше дыхание.

– Нет-нет. Вы ды́шите спокойно. А это дышало страшно – вот так.

Уиткину было неловко слышать имитацию собственного сексуального пыхтения, вырывавшуюся