В тусклом стекле - Джозеф Шеридан Ле Фаню

– Довольно, мадам, – произнес старческий голос с неожиданной суровостью. – Полагаю, нет нужды развлекать вашим пением конюхов с лакеями во дворе.

Графиня весело рассмеялась.

– Ах, вы желаете ссориться, мадам! – Тут старик, видимо, закрыл окно: рама опустилась с таким грохотом, что стекло, кажется, чудом не разбилось.

Из всех тонких перегородок стекло, бесспорно, самая надежная преграда для звука; больше я не услышал ничего.

Но какой восхитительный голос! Как он стихал, нарастал, переливался! Ее пение тронуло – да что там, оно взволновало меня безмерно, и я негодовал оттого, что какой-то старый брюзга смеет зашикать истинную Филомелу. «Увы! Жизнь сложна и сурова, – глубокомысленно заключил я. – Прекрасная графиня, с кротостью ангела, красотою Венеры и достоинствами всех муз, вместе взятых, – не более чем невольница. Но она прекрасно знает, кто поселился над нею, она слышала, как я открывал окно! Не так уж трудно догадаться, для кого предназначалось пение; о да, почтенный муж, вы тоже догадываетесь, кого она желала, как вы выразились, „развлечь“!»

В приподнятом расположении духа я вышел из комнаты и, спускаясь по лестнице, замедлил шаг возле комнат графа. Не появится ли прекрасная певунья? Перед самой дверью я уронил трость и подымал ее сколь возможно долго. Удача, однако, мне не улыбнулась, и я отправился в общую залу. В самом деле, не возить же весь вечер трость по полу у заветной двери.

Часы внизу показывали, что до ужина еще пятнадцать минут.

Когда все путешественники терпят неудобства и лишения, когда в гостиницах царит беспорядок, – позволительно иной раз пренебречь кое-какими условностями. Вдруг сегодня, в виде исключения, граф и графиня решат отужинать за общим столом?

Глава IV

Месье Дроквиль

Теша себя волнующими надеждами, я ступил на каменное крыльцо «Прекрасной звезды». Стемнело, взошла луна, все кругом было залито ее волшебным светом. Намечавшийся роман увлекал меня все больше, и лунный свет добавлял поэтичности моим и без того возвышенным чувствам. Какая драма, если выяснится, что графиня – дочь старика! И к тому же влюблена в меня! Но если она окажется женою графа – о, какая это будет восхитительная трагедия!..

Мои столь приятные размышления были прерваны появлением высокого элегантного господина лет пятидесяти. Во всем его облике и в каждом движении было столько изящества, утонченности и значительности, что всякий без труда признал бы в нем человека самого высшего круга.

Он, как и я, стоял на крыльце, любуясь улочкою и окрестными строениями, преобразившимися в лунном свете. Завидев меня, он с любезной непринужденностью и одновременно снисходительностью французского аристократа старой школы обратился ко мне с вопросом: не я ли мистер Беккет? Я отвечал утвердительно, и он тут же (понизив голос) представился как маркиз д’Армонвиль и попросил позволения вручить мне письмо от лорда Р.

Надобно вам сказать, что лорд Р. был когда-то знаком с моим отцом, а не так давно помог мне в одном небольшом деле; сей английский пэр был заметной фигурой в политическом мире – многие прочили его на почетное место английского посланника в Париже.

Я с поклоном принял письмо и прочитал следующее:

«Дорогой мой Беккет!

Имею честь представить Вам моего большого друга, маркиза д’Армонвиля; он пояснит Вам, какую именно услугу Вы могли бы и, надеюсь, великодушно согласитесь оказать ему и всем нам».

Ниже автор письма рекомендовал маркиза как человека, чье немалое состояние, тесные связи со старейшими домами Франции и заслуженное влияние при дворе делают его самым подходящим лицом для выполнения тех дружеских поручений, которые, по обоюдной договоренности его повелителя и нашего правительства, он любезно согласился взять на себя.

Продолжение письма озадачило меня еще больше:

«Кстати, вчера у меня был Уолтон и сообщил, что на Ваше место в парламенте, по-видимому, готовятся нападки; он говорит, что в Домвелле, несомненно, что-то затевается. Вы знаете, с каким предубеждением я отношусь к любому вмешательству в чужие дела. Однако на сей раз, рискуя показаться навязчивым, я все же посоветовал бы Вам привлечь на помощь Хакстона, а самому незамедлительно явиться в парламент. Боюсь, что это серьезно. К сказанному выше я должен добавить, что маркиз (с согласия наших общих друзей и по причинам, кои станут Вам понятны после пятиминутной беседы с ним) временно, на несколько недель, оставляет свой титул и именуется в настоящий момент просто месье Дроквилем.

Далее писать не могу, так как должен сейчас ехать в Лондон.

Преданный Вам Р.».

Я был совершенно обескуражен. Я не мог припомнить в своем окружении ни одного Хакстона и ни одного Уолтона, не считая моего шляпника; да и похвастать сколько-нибудь близким знакомством с лордом Р. я также