В тусклом стекле - Джозеф Шеридан Ле Фаню

Всякий испытает неприятное потрясение, когда, вообразив себя в полном одиночестве, даст волю своим чувствам, а потом вдруг обнаружит, что кривлялся перед непрошеным зрителем. В моем случае досадность происшествия усугублялась безобразностью и, я бы сказал, непосредственной близостью соглядатая, поскольку, обернувшись, я столкнулся с ним буквально нос к носу. Загадочный его монолог, полный ненависти и туманных намеков, еще звучал в моих ушах, и для усердной фантазии влюбленного появилась новая пища.

Однако пора было спускаться к ужину. Кто знает, возможно, обычная застольная болтовня прольет некий свет на предмет моих воздыханий?

Войдя, я окинул взглядом небольшую столовую – вместившую в себя не менее тридцати человек – в надежде отыскать тех двоих, что весьма меня сейчас занимали.

В такой суматохе, думал я, когда все сбиваются с ног, не так-то легко уломать гостиничных людей подавать еду в номера; хочешь не хочешь, а кое-кому придется выбирать: табльдот или голодная смерть…

Графа и его прекрасной спутницы я не увидел, зато увидел маркиза д’Армонвиля, которого вовсе не рассчитывал встретить в столь людном месте. С многозначительной улыбкою он указал на стул подле себя. Я сел; маркиз был мне, видимо, рад и тут же начал беседу:

– Как я понимаю, вы впервые во Франции?

Я признал, что впервые, и он продолжал:

– Не сочтите меня чересчур любопытным или назойливым; но поверьте, Париж – опаснейшая из столиц для пылкого и благородного юноши, в особенности – приехавшего без наставника. И если рядом с вами нет мудрого, опытного советчика… – Тут он сделал паузу.

Я отвечал, что столь полезной дружбою не располагаю, зато имею при себе собственную мою голову, что в Англии я успел неплохо изучить жизнь и что человеческая природа, по моему разумению, будет в любых краях одна и та же. Маркиз улыбнулся и покачал головою.

– Тем не менее вы найдете и заметные различия, – сказал он. – Всякая нация, бесспорно, имеет собственные, одной только ей присущие особенности характера и мышления; равным образом и в преступном мире злодеяния носят национальный уклон. В Париже класс людей, живущих мошенничеством, в три-четыре раза многочисленнее, чем в Лондоне, притом они пребывают в довольстве и благополучии, а иные и в роскоши. Они гораздо изобретательнее своих лондонских собратьев. В них больше вдохновения, фантазии, а в актерстве, которого явно недостает вашим соотечественникам, они воистину не знают себе равных. Они вращаются в высшем свете, даже диктуют в нем нравы. Многие из них живут игрою.

– Как и наши лондонские мошенники.

– Ах, то совсем другое! Ваши жулики обретаются в игорных домах, бильярдных и прочих подобных местах, включая модные у вас скачки, – везде, где идет крупная игра; и там, узнав выигрышные номера, сговорившись с сообщниками или применив шулерство, подкуп и иные уловки – смотря кого надобно одурачить, – они обирают незадачливых игроков. У нас же это делается много искуснее, с истинным finesse[13]. Здесь вы встретите людей, чьи разговор и манеры безукоризненны; они проживают в прекрасно расположенных особняках, все вокруг них дышит утонченным вкусом и изысканностью. Им удается водить за нос даже парижских буржуа: эта публика искренне верит, что коль скоро господа купаются в роскоши и принимают у себя знатных иностранцев, а заодно и местных молодых аристократов, то и сами они, несомненно, имеют и титул, и положение в обществе. А меж тем в этих великолепных особняках идет игра. Сами «хозяин с хозяйкою» редко к ней присоединяются; она нужна им для того только, чтобы при помощи сообщников обобрать своих богатых гостей; и они завлекают их и грабят.

– Но я слышал, что один молодой англичанин, сын лорда Руксбери, как раз год назад разорил в Париже два игорных дома.

– Понимаю, – смеясь, отвечал маркиз. – Вы явились сюда с такими же благими намерениями. Я и сам примерно в ваши годы предпринял подобную отважную попытку: приготовил кругленькую сумму в пятьсот тысяч франков и собирался сорвать неплохой куш с помощью простого удвоения ставок. Я слышал, что так можно выиграть целое состояние, и почему-то решил, что содержавшие игорный дом шулера не раскусят моего приема. Я, однако, вскоре обнаружил, что они не только все прекрасно поняли, но и заранее обезопасили себя от подобных опытов. Не успел я начать, как мне уже объявили правило, воспрещающее удвоение первоначальной ставки более четырех раз кряду.

– А правило это еще в силе? – осведомился я, несколько приуныв.

Он рассмеялся и развел руками.

– Разумеется, мой юный друг. Люди, живущие ремеслом, всегда разбираются в своем деле лучше дилетантов. Я чувствую, вы прибыли с обширными планами, а также со средствами для их осуществления.

Я признался, что подготовился к завоеваниям даже большего масштаба и припас кошелек в тридцать тысяч фунтов стерлингов.

– Мне небезразлична судьба любого из знакомых моего близкого друга, лорда Р., и, кроме того, лично к вам я проникся симпатией, так что вы, надеюсь, простите мои чрезмерно настойчивые вопросы и рекомендации.

Я горячо поблагодарил маркиза за участие и заявил, что с радостью выслушаю его великодушные советы.

– Тогда вот вам мой главный совет, – сказал он. – Не трогайте ваших денег, пусть лежат где лежат: в банке; не ставьте в игорных домах ни единого наполеондора. В первый же вечер, когда я явился за выигрышем, я потерял тысяч семь или восемь в ваших английских фунтах. В другой раз меня, по моей настойчивой просьбе, ввели в элегантный игорный дом, походивший на настоящий аристократический особняк; там меня спас от полного банкротства человек, к