Орланда - Жаклин Арпман

Он поднял на нее удивленные глаза:

— Тебя разве что-то не устраивает?

— А тебе нравится сидеть на ступеньках лестницы и ждать, когда я — крадучись — выйду к тебе?

— Подумаешь! Изобретем что-нибудь другое!

Он счел несвоевременным предлагать ей уйти от Альбера.

— В конце концов, главное — правильно все устроить. Сейчас мы импровизируем, и я признаю, что прошлая ночь явно не удалась. Зато прошлый уик-энд мы провели великолепно, так ведь?

Алина почувствовала, что начинает нервничать.

— Я не сообщу тебе ничего нового, сказав, что за десять лет совместной жизни мы с Альбером впервые провели конец недели не вместе!

Орланда пожал плечами:

— Не волнуйся. Мы вместе, нам хорошо, так что все перетолчется.

— Не будь ребенком. Ты не видишь дальше собственного носа. Чтобы ускользнуть из дома, я черт-те чего наплела Альберу! Он поверил — на сей раз, но больше это не пройдет. Вообрази: он проснется ночью, а я — на лестнице!

Следующие десять минут они общались, как двое глухих, каждый долдонил свое: «Мы что-нибудь придумаем…» и «Нет, мы ничего не сможем поделать…», и в конце концов Орланда выпалил сакраментальное «Ну, так уйди от Альбера!», чему Алина нисколько не удивилась. Она ужасно побледнела.

— Значит, ты готов разрушить мою жизнь без малейших колебаний.

— Вот-вот, приехали! Твоя жизнь! Твоя жизнь! Я ее вел, эту жизнь, и сбежал, как только выпал шанс! Не понимаю, что в ней такого уж ценного! Ты скучала и грустила, а я расцветил твое существование. Без меня ты станешь прежней занудой.

Он в раздражении повернулся к ней спиной, взял с полки стопку кальсон, положил поверх рубашек. Алина увидела маленький черный револьвер и вздрогнула.

— Будь же благоразумен! — попросила она сдавленным голосом. — Попытайся вообразить наше будущее — мы же будем прикованы друг к другу, как сиамские близнецы! Сам видишь — мы оба все хуже переносим раздельное существование. Ты должен вернуться.

— Вернуться? — переспросил он, как будто не понял смысла сказанного. — Вернуться куда?

— Ко мне. В меня. Ты ушел — значит, наверняка можешь вернуться.

— Да ты бредишь! Я никогда не вернусь!

— Мы не можем оставаться разделенными, иначе вечно будем ощущать себя увечными, приговоренными к неразлучности, станем цепляться друг за друга, хромая по жизни, и потихоньку ненависть отравит ядом наши души. Я никогда не прощу тебе, если по твоей вине потеряю Альбера, ты обойтись без меня не можешь и, будучи абсолютно бессовестным, устроишь все так, чтобы он меня бросил, оставив в полном твоем распоряжении!

— Когда ты со мной, ты вовсе не несчастна! Нам так весело…

Итак, она его не переубедит! Внезапно все встало на свои места, она поняла, что будет делать. На нее снизошел совершенный покой — израненная, изодранная в клочья душа утешилась, словно напитавшись эликсиром правоты: время сражений миновало, ничто не остановит ее руку, все ее существо превратилось в инструмент для воплощения в жизнь решения, явившегося ей во всей красоте и ясности, убежденность в своей правоте — неоспоримая владычица судьбы — расправила крылья, рассеяла тьму неопределенности и прогнала сомнения.

Алина вздохнула:

— И что за жизнь у меня будет? Я потеряю всех друзей, буду ходить на работу, а потом возвращаться к себе и ждать, не соблаговолишь ли ты заглянуть домой в перерыве между двумя загулами, а потом ты умрешь от СПИДа, и я, не в силах вынести твою смерть — ведь она будет и моей, — тоже умру. Возвращайся.

Орланда внезапно осознал, что ею руководит железная решимость и она действительно хочет, чтобы он отказался от той изумительной жизни, которую ведет вот уже две недели, и главное — она не потерпит отказа. Им овладел гнев.

— Никогда! Я никогда не воссоединюсь с тобой! — в ярости закричал он. — Ты снова запрешь меня в подвалах твоей души, где я жил безвольным кастратом, боясь задохнуться в тесноте, и лишишь меня встреч с новыми людьми, и мне придется семенить изящной походкой — вместо того чтобы идти по жизни размашистым шагом! Я хочу быть молодым, хочу нравиться и играть. Ты уходишь на работу по часам, занимаешься любовью, потому что так принято, и улыбаешься из вежливости. Ты держала меня в рабстве больше двадцати лет — да я скорее умру, чем снова подчинюсь тебе!

— Да, ты умрешь! — сказала она.

И Орланда оторопел, заметив направленный на него револьвер.

— Я больше не хочу жить в отсутствие половины себя.

— Ты сошла с ума!

— Возвращайся.

— Нет.

Алина была бледной до зелени, ноздри вздрагивали, и Орланда понял, какой ужас она замыслила.

— Ты ведь меня не убьешь? — простонал он.

— Тебя — нет. Тебе нужно всего лишь покинуть это тело и воссоединиться со мной. Раз ты сумел сделать это однажды — справишься и во второй раз. — Она холодно улыбнулась. — До скорого…

Орланда собрался было кинуться на нее, но внезапно осознал, что уже поздно, что револьвер заряжен и она нажимает на курок. Тогда он дико закричал, но инстинкт выживания оказался сильнее всех остальных чувств, и он вырвался из тела Люсьена Лефрена, попав туда, где время течет иначе, конечно, если оно там существует, потому что время ведь связано с материей, а она занимает столь ничтожное место в бесконечно малом пространстве, что необходимы почти невероятные усилия, дабы заставить атомы сталкиваться. Пуля вылетела из ствола и полетела по траектории, которая привела ее прямехонько в центр лба Люсьена, потому что Алина, пребывая во власти бешенства, выстрелила восхитительно точно. Орланда отчаянно попытался ее остановить и рванулся вперед, вытянув воображаемые руки к снаряду, невыносимо медленно летевшему через небытие, от ничего к ничему, сквозь вечность, и все-таки продвигавшемуся к цели, потому что на деле он существовал в реальном мире. Орланда впал в квантовое чудачество, став совокупностью сил в ряду других сил, он попал в ту странную область, где кот Шрёдингера одновременно существует и не существует. Орланда понял, что, безнадежно пытаясь остановить пулю, он следовал за ней, возвращался к Люсьену, рискуя врезаться в лоб приговоренному. И тогда Орланда представил себе дыру, кровь, разбрызганные по стенам мозги и в ужасе отступил.

— Я не хочу умирать, — сказал он, но, поскольку у него не стало тела, это была всего лишь мысль. Энергия среди сонма энергий, он жаждал воссоздать свой голос, свою гортань, свои губы, способные двигаться, и обратил призрачный взгляд на стоявшую перед ним Алину — свирепую, непреклонную.

— Мерзавка! — заорал он.

И Алина услышала это оскорбление, поскольку все происходило в необычном измерении.

— Я тебя предупредила, — ответила она.

— Но ты его убиваешь! Ты — преступница!

— Разве не ты говорил мне, что он едва существует, а возможно, даже мечтает умереть?

Они не говорили — две «полудуши» общались при помощи вибраций.

Пуля уже почти вмазалась в лоб Люсьена Лефрена, он был практически потерян для Орланды, и тот понял, что не может больше колебаться: он сам — всего лишь вибрация, он не сохранит свое единство в измерении — или измерениях? — где пребывал, и очень быстро там «расточится», будучи чистой энергией, он не убережет свою идентичность от рассеяния среди воздействующих на него взаимодействий, малейший толчок — да что там, соседство с какой-нибудь силой, — заставит его распасться на составляющие, так мысль человеческая теряется в мыслях богов, порыв, выбросивший Орланду из тела Люсьена, все еще удерживал его целостность, но он должен был действовать очень быстро, бежать из квантового мира и вернуться к реальности.

Орланда в отчаянии искал нового хозяина: где же Поль Рено? Где изумительные партнеры по любовным играм? Он не мог преодолеть стен, его время почти вышло, доступна была одна только Алина, и он предпочел возвращение смерти и позволил естественным потокам нести его туда, откуда он вышел, но слезы текли по нематериальным щекам — Орланда оплакивал свою жизнь мужчины, — и он вернулся, рыдая.

Алина, все еще сжимавшая в руке пистолет, вздрогнула — дважды: из-за отдачи оружия и реинкарнации Орланды. Она пошатнулась, как от удара, когда на нее разом обрушились его воспоминания: Поль Рено, человек из поезда, Амурадора, мамаша Лефрен, Анни и Мари-Жанна, номера в гостиницах, кадреж, секс и тело, в котором он обитал, — все это проникло в нее вместе с оглушающим грохотом выстрела. Она посмотрела на жертву: ярость, «забытая» Орландой на лице Люсьена Лефрена в момент расставания, ушла, во лбу образовалась дырка, и на десятую долю секунды появился прежний Люсьен. Потом взор его померк, выражение лица поплыло, плечи — такие прямые и сильные при жизни — обмякли. Секунду назад Люсьен, незаметный, непритязательный, незначительный молодой человек, скучал на платформе парижского вокзала, ждал поезда, отправлявшегося в 13.45, думая, не послушать ли ему запись интервью с Амурадорой, и вот уже — без единой секунды задержки — он узнает вокруг себя стены собственной комнаты, видит незнакомую женщину, наставившую на него пистолет… Люсьен изумлен, но ему не отпущено время — ни на удивление, ни на осознание происходящего, он таращит глаза, поднимает руку, пытаясь то ли отмахнуться, то ли защититься, хочет спросить, что же происходит, но пуля уже настигла его, ввинтилась в лоб, и Люсьен умер. Он опрокинулся на спину, задел головой деревянную кровать, и тело завалилось на правый бок, лицом в пол.