История нравов России - Виталий Поликарпов

В «Ревизоре» Гоголя городничий называет купцов «само–варниками», «аршинниками», «протобестиями», «надувалами морскими». Наиболее беспристрастно нравы русской купеческой среды изображены в произведениях А. Островского, отмечающего при этом пороки и недостатки всех сословий общества; особенно знамениты его пьесы «Свои люди — сочтемся!» и «Гроза». Не следует забывать, что П. И.Мельников (А. Печерский) в своей хронике «В лесах» уловил значение купцов в начавшемся развитии российской экономики, когда один из героев говорит, что когда по–древнему благочестивый, смышленый человек с хорошим достатком начал, дело — и разбогател народ, стал жить лучше. В связи с такой ситуацией нужна объективная картина нравов купеческого сословия, и хотя момент субъективности невозможно исключить, постараемся дать изображение этих нравов в их эволюции.

Состояние купечества в допетровскую эпоху С. Князьков характеризует следующим образом: «Иностранцы очень жаловались на недобросовестность и лживость русских купцов, тогда еще выработавших себе знаменитое правило: «не обманешь — не продашь», и ревностно ему следовавших. Русская купеческая среда создавала косных и неподвижных людей, застывших в давних, старозаветных торговых привычках. Волна иноземного купечества всколыхнула, однако, и русских, но, встревоженная предприимчивой иноземной конкуренцией, мысль русских торговцев не пошла дальше неотступных просьб, обращенных к правительству, чтобы оно прогнало «немцев» из России, запретило им иметь своих приказчиков по русским городам; русские купцы просили «загородить накрепко дыру», прорубленную немцами из нашей земли, т. е. почту, чтобы «как наши русские люди о их товарах не знают, такожде бы и они о наших товарах не знали»; сами же от себя русские купцы додумывались только до стачки для повышения цен» (124, 308).

В наследство Петру Великому досталась плохо налаженная торговля, что было обусловлено недостаточным уровнем культуры и невнимательным отношением государства к торговле. Чтобы прорубить «окно» в Европу, царь начал войну со Швецией, используя регулярную армию и создаваемый флот; все это требовало немалых средств, казна находилась в плачевном состоянии. Поэтому было решено не только брать налоги с населения, но и поднимать благосостояние народа путем развития торговли и промышленности (большое влияние и здесь оказала Западная Европа). Проведенные железной волей реформы положили начало административному выделению купеческого сословия из массы посадского населения и превращение его в привилегированное сословие.

Действительно, регламентом Главного магистрата (1721 г.) городское население, за исключением иностранцев, шляхетства, духовенства и «подлых» людей — чернорабочих и поденщиков, — делилось на две гильдии. В первую гильдию были включены «банкиры, знатные купцы, имеющие значительные отъезжие торги или продающие разные товары в рядах, городские доктора, лекари и аптекари, шкипера купеческих кораблей, золотых и серебряных дел мастера, иконописцы и живописцы». Ко второй гильдии отнесены все торгующие мелочными товарами и харчевыми припасами, а также резчики, токари, столяры, сапожники и другие ремесленники. В третий разряд, который не назван гильдией, включены чернорабочие и лица наемного труда, «которые хотя и почитаются гражданами, но нигде между знатными и регулярными гражданами не счисляются» (35, 15).

Записанным в гильдии купцам полагались весьма серьезные льготы: при уплате в казну по сто рублей с человека они освобождались от личной рекрутской повинности, а также им разрешалось покупать крестьян, чтобы те трудились на фабриках или заводах. Представители «гостей» и гостиной сотни окончательно были уравнены с гильдейским купечеством юридически в 1728 году. Одни выбыли из торгового сословия из–за разорения, другие вошли в него, причем с тех пор купечество стало пополняться лицами из самых разных слоев общества. «Мы встречаем среди них крестьян, посадских людей и купцов разных городов, мастерового человека Оружейной палаты, портного мастера Мастерской палаты, сыновей священников, пономарей, дьячков, истопника Сытного дворца, иконописца Оружейной палаты, разных инородцев и иностранцев, в начале главным образом «Польской породы» и «Шведской нации» (307, 490). И тем не менее купцы были ущемлены в социальном отношении, что обуславливало их нравы.

Купечество находилось под прессом произвола капризной власти, ему приходилось откупаться взятками от жадных подъячих. Разбогатевшие купцы торопились записать своих сыновей на службу, чтобы те смогли добиться ставшего теперь доступным звания дворянина. Князь П. Долгоруков пишет: «Никакой независимостью купечество не пользовалось — одни взятки могли оградить его от произвола. Поневоле купец стремился прежде всего нажиться и в способах не стеснялся. О коммерческом кредите и доброй репутации никому не приходило в голову заботиться, да и было не до того. Сверху давило рабство, снизу царил обман, мошенничество совмещалось с самым высоким положением; что же удивительного, что купцы были по большей части мошенники… Монгольское иго оставило глубокий след. Оно не только видоизменило и расшатало политический и общественный строй России, но и развратило нравы наших предков» (104, 16).

Окончательное оформление купеческого сословия завершилось с изданием в 1785 году «Грамоты на права и выгоды городам Российской империи». По этому закону каждый, независимо от пола, возраста, рода, семьи, состояния, торга, промысла, ремесла, при условии предъявления капитала от 1 до 50 тыс. рублей мог записаться в одну из гильдий. Купцы всех трех гильдий освобождались от натуральной рекрутской повинности, а 1‑й и 2‑й гильдий — от телесного наказания (209 т. XXII, № 16187). В итоге возникает социальная пирамида купеческого сословия с очень тонкой верхушкой в виде малочисленного слоя первогильдейских купцов с их причудливыми нравами.

Образ жизни купца XVIII века можно описать следующими красками на многоцветном полотне нравов тогдашнего общества. Верхом его мечтаний было «иметь жирную лошадь, толстую жену, крепкое пиво, в доме своем собственную светелку, баню и сад» (220, 339). Поэтому он стремился получить как можно больше прибыли, иначе мечте не суждено было осуществиться. Вставал купец рано и приходил в лавку зимой вместе с первым лучом солнца, а летом — в шесть часов утра. Открывал ее, садился за стол и вместе с знакомыми и покупателями пил сбитень или чай, а затем принимался за торговые дела. Тогда успех в торговле зависел от умения зазвать к себе покупателя, отбив его у соседа. Вот почему высоко ценились молодцы с зычным голосом, неотвязчивые и умеющие привлечь покупателя в лавку. Когда покупатель заходил в лавку, то купец ублажал его различными способами, пытаясь продать товар втридорога. Обращение с покупателем зависело от его сословной принадлежности — с мужиком не церемонились, относились к нему фамильярно, важному лицу кланялись и всячески угождали, священнослужителю демонстрировали знание «Священного писания» и святость.

Согласно прадедовским обычаям, на обед купец шел домой, затворив лавку; после обеда он укладывался спать — в то время после обеда спали все, начиная от вельможи и кончая уличной чернью, отдыхавшей прямо на улицах. Когда темнело, купец запирал лавку и, помолившись, шел домой. Так как торговая жизнь отличалась однообразием, то развлечением служила игра с приятелями в шашки на пиво. В игре, как и в торговле, выигрыш достигался не столько знанием, сколько хитростью, умением воспользоваться оплошностью партнера. Купец всегда любил выпить, ему мало было семейных празднеств (именин, родин, крестин), такую возможность давала игра в шашки, а также еженедельное посещение бани. Летом на праздники купцы с друзьями выезжали за город с пирогами, самоварами и водкой Зимние удовольствия сводились к катанью с гор, зрелищу кулачных боев и медвежьей травле. Купеческие жены не играли в шашки и пива не пили, однако хозяйка дома отводила свою гостью потихоньку в спальню и там подносила ей тайно по чарочке, пока та не напивалась допьяна. Приказчики подражали своим хозяевам, различие состояло в том, что они напивались допьяна под игру одного из товарищей на гуслях.

Купец XVIII века носил русское платье, ходил «при бороде», жил в деревянном доме; «вид его был смирный, бого–боязливый, почитал он после Бога власть, поставленную от Бога, стоял почтительно за прилавком, снявши шапку пред благородною полицией, боялся военных, чиновников, целый век обдергивался, суетился» (220, 340). Он был главой семьи, все подчинялись ему; жену и детей он держал в черном теле и божьем страхе, обучал сына торговому делу, чтобы тот умел твердо читать, писать и проворно считать на счетах. И когда умирал отец семейства, то его хоронили в дубовой колоде по религиозному обряду.

После смерти старика–купца оставался обычно значительный капитал, его наследник старался одеться по–европейски, хотя и своеобразно: носил длинный сюртук, вправляя брюки в сапоги, и брил бороду, и возводил огромный каменный дом. Ведь среди высших слоев горожан престиж владения каменным домом был чрезвычайно высок, к тому же это свидетельствовало о финансовом благополучии его владельца. В этом смысле показателен пример купца И. А.Толчено–ва, много лет бывшего бургомистром г. Дмитрова в последней четверти XVIII столетия. На месте старого двора богатого горожанина с деревянными и каменными постройками, с приспособлениями для сушки снопов и приготовления солода был выстроен вполне современный для той эпохи особняк в два этажа, а со двора — с антресолями (т. е. в три этажа), с фронтонами и иными новшествами. При доме заведен «регулярный» сад с садовником, построены оранжерея и теплица «для ранних огурцей», высажено до 70 фруктовых деревьев, в том числе померанцевых, лавровых, лимонных, персиковых. Для различного рода приемов была закуплена фарфоровая посуда; в роскошной зале своего особняка бургомистр устраивал приемы для местного купечества и духовенства (221, 85–86). Такого типа дома строились для зажиточных горожан — дворян и богатых купцов, причем следует отметить, что в то время особенно богатых купцов было немного, ибо богатыми были придворные и высшие сановники. Со вступлением России на путь капитализма, отмечает П. А.Бурышкин в своей книге «Москва купеческая», «наметилось появление «новых» купцов, образовавших ядро коренной московской буржуазии» (35, 18). Это ядро формировалось в конце XVIII — начале XIX века преимущественно из крестьян, так сложилась элита московского торгово–промышленного мира: династии Морозовых, Прохоровых, Рябушин–ских, Бахрушиных, Коноваловых, Коншиных, Третьяковых. Представители элиты, «аристократия капитала» старалась перенять образ жизни привилегированного сословия — дворянства. За ними тянулись и купцы победнее, о чем идет речь в «Очерках московской жизни» П. Вистенгофа.