Заклятый друг (СИ) - Нэн Джойс

— Да. Я возьму такси прямо сейчас. Адрес! Пожалуйста, скажи мне адрес!

Хватаю зонт и сумку. Обуваюсь в лифте.

Мне приходится мучительно долго ждать такси.

Мой телефон разрядился и вырубился. И я боялась, что таксист напутает что-нибудь, встанет где-то в другом месте, и я не смогу его найти.

От волнения я забыла раскрыть зонт, и вся промокла.

Наконец меня забрали.

Я оказалась в коттеджном посёлке на окраине Одинцово. Кованые ворота приоткрыты, и я проскальзываю в щель, за которой густой мокрый лес.

Даже широкие листья густо сросшихся клёнов не спасают от капель.

Я раскрываю зонт, и капли так красиво прилипают к его прозрачной поверхности.

Смотрю сквозь них на серое небо как в калейдоскоп.

Слушаю собственные шаги по мокрому камню.

Я ощущаю запах сырой земли и вымытых умирающих листьев смородины.

Всё ерунда. Моя сестра жива.

Эта мысль процветает внутри меня, и делает мир вокруг цветным.

Невзирая ни на что.

Как в тумане я вижу силуэт счастья, который маячит впереди на моём жизненном пути.

Мы с Верой и Ванечкой заберём маму с папой и уедем.

Мы начнём всё заново.

Где никто не знает про её прошлое.

Где никто не знает про моё настоящее.

Я вернусь к учёбе. А Вера начнёт её.

У Вани будут бабушка и дедушка. И он будет расти, зная, что его все любят. И мама очень любит.

Макс отпустит меня.

Он ведь отпустит нас с Ваней?

Сомнение накрывает собой теплящуюся надежду, как поражённая чумными язвами кисть накрывает румяную щёчку ребёнка.

Но всего лишь на миг. Я прогоняю её.

Он отпустит.

И открываю стеклянную дверь оранжереи.

Мертвечина. Запах крови. Осколки.

49. Даша

Срезанные цветы. Вырванные с корнем. Разодранные напополам.

Умирающие цветы повсюду.

Копна из олеандровых веток. Почти лысых. С редкими завитками оборванных листьев.

Ягоды поздней клубники втоптаны в землю. Их лопнувшие оболочки расплющены. Внутренности перемешаны с грязью.

Голые ветки смородины надломаны. Их ощипали. Сняли плоды и листья как кожуру. Просыпанные красные бусины скатились к перерубленному корню.

Стебли огурцов сорваны с крючков, как выдранные грабителем серьги.

Ярко-оранжевые тропические цветы в клочья.

Не пожалели никого. Ни набухающих бутонов, ни увядающих цветков.

Мне жалко каждое уничтоженное существо, через которое я переступаю.

Под ногами хрустят крупинки стекла.

Неосторожно задеваю носком глиняный обломок. И он скользит, треща, по каменной тропинке. Оглушает меня своим скрежетом.

То, в чём росло гранатовое деревце, похоже на расколотую скорлупу.

Застывший водопад из земли и спутанных корней свисает с края цветочного горшка.

Ствол обрублен аккуратно, словно копьё точили.

Миную острый кончик.

Оставляю за спиной прозрачный зонт.

Втискиваюсь в узкий коридор между поломанными древовидными розами.

Я иду на запах растерзанной плоти.

На шум оставленного открытым крана.

Там, в самом конце застывшей в кровавом зное оранжереи, человек.

И белые волосы слепят на фоне красного платья.

Останавливаюсь.

Крови столько, что в ней утонуть можно.

Она сливается с водой, что потекла из переполненного пруда. И смешивает свой металлический запах со сладковато-гнилостным.

Растекается повсюду. Кажется отдельной, самостоятельной субстанцией, наделённой жизнью.

Преодолевает равнину, и начинает бежать с горки.

Бежит прямо к моим ногам.

Резво. Будто сейчас закипит.

А я застыла. Провалилась в каменную дорожку как в зыбучий песок.

И кровь, вторя подкатывающей к горлу тошноте, подбирается к моим босоножкам багряными сгустками в мутной воде.

Источник — глубокий таз, белая эмаль которого уже перемазана тёмно-красным. И плоть в нём разрывают зубы большой графитовой собаки.

Все её мускулы напряжены. Зубы клацают по тазу. И чавкающая огромная пасть увешана склизкими слюнями, перемешанными с кровью.

Закатываю глаза. Отворачиваю лицо.

— Эффектно? Я очень хочу, чтобы он тебя нашёл в соответствующей обстановке.

Заставляю себя разлепить мокрые ресницы. Они словно не в слезах, а в гное — так тяжело открыть глаза.

Женщина в красном платье улыбается мне так, будто я её хорошая подруга.

— Где Вера?

— Ну, явно не в этом тазу. Она уже не такая худенькая, чтобы в нём поместиться. Кое-кто её вылечил и откормил, как ты могла видеть по фото. Ганг, фу. Сидеть.

Собака послушно закрывает пасть и садится. На её испачканную белую грудь сползают кровавые слюни.

Пёс смотрит в мою сторону, но будто сквозь меня.

— Хороший питомец, правда? Не хуже вашего Крона. Ты можешь подойти и взять еду из его миски, он ничего тебе не сделает. Пока я ему не скажу. Давай, не бойся.

— Зачем ты меня сюда позвала?

— Я? Не звала я тебя никуда. Ты сама ко мне приехала. Приревновала к мужу своему, наверное.

— С чего мнек тебеего ревновать?

— Фото тебе кто-то прислал, где он меня обнимает. Что ты глаза пучишь, курочка? Когда Ганг разорвёт тебе глотку, я подменю фотки твоей сестры на нас с Арским. Ты пришла на мою территорию с агрессивными намерениями, и моя собака меня защитила. Ко мне не подкопаешься. Как вы там любите с Максом говорить? Эта история яйца выеденного не стоит. Жаль пса придётся усыпить. Хотя я и не на такие жертвы шла ради того, чтобы растоптать эту проклятую семейку. Но сначала я позвоню Максу. Я хочу, чтобы он первым приехал, и увидел тебя прежде, чем полицейские прикроют твой растерзанный труп чёрным пакетом.

«Почему ты решила, что ятебяненавижу?»

— Ну что ты стоишь как вкопанная? Подойди, познакомься с тем, кто проводит тебя в последний путь. Можешь погладить его. Ты же любишь животных? Аааа, наверное, только травоядных? — она достаёт из таза шмоток мяса и швыряет в меня.

Я не успеваю увернуться, и кровавый кусок прилетает мне в живот. Я сгибаюсь, оступаюсь, делаю шаг назад, и едва удерживаю равновесие.

— Очень жаль, что отец Макса самоликвидировался. Я хотела, чтобы он видел, как страдает его сын. Но я тешу себя надеждой, что они с Мариной разбились из-за меня, пусть и опосредованно. Это я поставила в её квартире камеры. И в ту ночь перед свадьбой Макса его отец обнаружил их. Ох и срач у них с Мариной начался! Видимо, в машине продолжили. Нельзя выяснять отношения, когда ведёшь автомобиль. Иначе — бам! Как думаешь, могло так произойти?

— Мне всё равно.

— Тебе они тоже не нравились, да? — она широко улыбается. — Макса твоего обидели. Предатели, поделом им. Ты не обманула? Действительно простила его?

Я ничего ей не отвечаю.

— Не хочу, чтобы он был счастлив. Макс этого не заслужил. Он ведь такой же, как его отец. Пойдёт по головам ради своей