Салтыков. Семи царей слуга - Сергей Мосияш

К ночи 22 июля в условленном месте отряды Фаста и Мордвинова навели понтонный мост через Одер и даже при въезде на него приколотили лист фанеры, на котором написали русское: «Добро пожаловать, друзья!»

Но когда русская армия пришла в деревню Ауер, к Салтыкову с большой и пышной свитой прибыл австрийский генерал, только что воспользовавшийся мостом.

— Генерал Гаддик? — высказал догадку Салтыков, протягивая союзнику руку для пожатия.

— Отнюдь, ваше превосходительство, — улыбнулся австриец. — Генерал, но… Лаудон. Ваш покорный слуга. Разве не ждали?

— Но Гаддик тоже писал, просил мост построить, — несколько смешался граф.

— Мост вполне пригодился моей свите, ваше сиятельство. А что касается Гаддика, то он повернул назад на соединение с графом Дауном.

— Зачем же тогда просил мост у меня?

— Он действительно хотел перейти сюда на вашу сторону, чтоб вместе идти на Франкфурт и далее на Берлин. Но Фридрих неожиданно повернул на Дауна, видимо, решив, что с нашим уходом он ослаблен. Пришлось и Гаддику поворачивать назад и спешить к Дауну на помощь.

— Понятно, — вздохнул Салтыков. — Это извиняет его поступок.

— И еще, ваше сиятельство, граф Даун поручил мне просить у вас помощи.

— У меня? — удивился Салтыков.

— Тысяч двадцать-тридцать пехоты, чтобы наконец прикончить этого неугомонного Фридриха.

— Странно, генерал, очень странно. Вы обещали мне помощь, которую я так и не получил. Теперь зовете меня на выручку.

— Но вы только что одержали блестящую победу под Пальцигом, почему бы вам не продолжить это победное шествие, граф?

— У меня четыре тысячи раненых, их лечить надо. А на марше какое лечение? И потом, без особого указу моего правительства я не могу исполнить вашего требования. В операционном плане об этом ни слова, там предписывается обеим императорским армиям соединиться на Одере и, соединившись, наступать на неприятеля. Вот это я и исполняю. Я привел на Одер армию, а вы лишь свиту. Так что дело за вами, генерал.

— Но тогда скажите мне, где я должен получить провиант и фураж?

— Дорогой мой союзничек, у меня самого провианту недостаточно. Я ничем не могу помочь вам, приятель, ничем.

— Тогда оставьте мне в добычу Франкфурт, я возьму с него контрибуцию, и это несколько облегчит мне содержание корпуса.

— Ну если вы возьмете город первым, — раздумчиво молвил Салтыков, — тогда другое дело.

Он уже знал: Франкфурт только что занят генералом Вильбуа, но отчего-то не захотел огорчать союзника этой новостью. Но тот обрадовался мысли русского генерала:

— Все. Договорились. Кто первым берет Франкфурт, того и контрибуция.

— Договорились, — усмехнулся Салтыков.

— Смотрите, генерал, держите слово.

— Держу, уже держу, — едва сдерживая смех, отвечал Петр Семенович. — Слово солдата.

По отъезде австрийца со свитой Салтыков попенял денщику:

— Что ж ты, Прошка, меня перед союзниками роняешь?

— Как так, ваше сиятельство?

— Как? Как? Сапоги мои не вычистил. Видел, какой австрийский генерал, в сапоги глядеться можно. А мои?

— Я ж с вечера почистил, Петр Семенович. А вы с утра по обозам пошли, запылили.

— Ну ежели так, то моя вина, — согласился Салтыков. — А по обозу как не пойти? Раненым индо слово дороже лекарства. А мне сказали, что в первом гренадерском у раненого под повязкой черви образовались. Ходил лекарю внушение делать.

Во Франкфурт русская армия входила по двум мостам. Истомленные жарой, лошади и быки едва волочили повозки. Пропыленные загорелые солдаты шагали по улицам, поглядывая на обывателей, толпившихся по обочинам, на балконах, глазевших через окна. С балконов и из окон свешивались белые полотенца — знак покорности и миролюбия.

Главнокомандующий Салтыков въехал в город в карете, высланной ему накануне от магистрата. В нее была запряжена шестерка белых коней с высокими султанами над головами.

Карета остановилась у широких ступеней крыльца, наверху которого стоял генерал Вильбуа и, улыбаясь, поджидал главнокомандующего, вылезавшего из кареты.

И едва Салтыков взошел на крыльцо, Вильбуа заговорил почти торжественно:

— Ваше сиятельство, при моем вступлении горожане вручили мне ключ от города в знак покорности и признания нашей власти здесь. Я передаю этот ключ вам, как своему начальнику.

— Спасибо, голубчик, — отвечал граф, забирая позолоченный ключ. — Я ныне ж отправлю его с курьером государыне. Пожалуйста, велите выставить на всех воротах наши караулы и на все дороги выслать наши дозоры, дабы уберечься от внезапных визитеров, весьма нежелательных. Мобилизуйте всех городских лекарей лечить наших солдат. И контрибуцию на город.

— Я уже взял с них, Петр Семенович. Миллион талеров.

— Ну и молодец, что управился. А то на нее уже союзнички зарятся.

— А при чем они? Мы первые вошли.

— Вот именно. Пожди, еще явятся.

Главнокомандующий не ошибся, уже на следующий день в город явился возмущенный австрийский полковник:

— Это безобразие, ваши солдаты не хотят пускать нас в город.

— Они исполняют приказ, полковник, — отвечал Салтыков. — Нас и так здесь слишком много, я и своей кавалерии и обозам велел стать за городом и даже на той стороне Одера в пойме. В такую жару это даже лучше.

— Я прислан к вам генералом Лаудоном, ваше превосходительство.

— Я догадался, полковник.

— Вы взяли контрибуцию с города?

— Совершенно верно. Как это и положено.

— А ведь, если по закону, она должна делиться поровну, ваше сиятельство.

— Что-то я не читал такого закона.

— Ну, по справедливости если.

— По справедливости у нас была договоренность с генералом Лаудоном, кто первый возьмет город, того и будет контрибуция.

— Но уже к тому времени ваш корпус подходил к городу, когда между вами происходила эта договоренность.

— Дорогой полковник, эти условия поставил сам Лаудон, не я. Я всего лишь дал согласие на это.

— Но ведь вы могли сказать, что ваши полки уже на подходе к Франкфурту?

— Полковник, вы же военный человек. Какой же генерал скажет постороннему, хотя бы и союзнику, где сейчас его полки находятся? Сие есть военная тайна. Не всякому и своему офицеру знать положено. Я же не спрашивал Лаудона, где его полки.

— Тогда позвольте хоть нашим офицерам свободно проезжать в город для разных закупок.

— Это можно.

— И, пожалуйста, для корпуса на три дня надо девяносто тысяч рационов.

— Дорогой полковник, для этого вам необходимо все требования и расчеты изложить на бумаге с подписью генерала Лаудона. И обратиться к моему провиантмейстеру. Разумеется, мы поможем.

14. Пруссаков нельзя пропускать

Узнав о поражении своего любимца Веделя, Фридрих воскликнул с досадой:

— Возможно ли вести себя так нелепо! Надо спасать дурака!

И двинулся навстречу своему разгромленному «диктатору». И при встрече с ним не отказал себе в удовольствии съязвить:

— Уж не в тороках ли у тебя, Карл, голова Салтыкова?

— У него ужасная артиллерия, ваше величество, — оправдывался Ведель. — Пушки бьют через головы своих.

— Согласен. У русского медведя артиллерия в сто раз лучше, чем у французов, но тем ценнее будет победа над ним. Будем считать твою конфузию разведкой боем. Де Катт, — обернулся Фридрих к секретарю, — сделайте сообщение для газет, что доблестный генерал Ведель отступил в полном порядке.

— Слушаюсь, ваше величество.

— А ты, Карл, веди меня к своим героям, надо ободрить их. Каковы потери?

— Убит Воберснов.

— Жаль. Хороший был кавалерист. Но что делать? Все мы рано или поздно последуем за ним. Но пока живы, будем действовать.

После смотра войск и приведения в порядок потрепанных полков Фридрих собрал свой генералитет.

— Итак, господа, сегодня под моей командой армия в сорок восемь тысяч человек. Это немалая сила. Мы имеем, не считая полковых пушек, сто четырнадцать орудий крупного калибра. Еще никогда под моей рукой не собирался такой мощный и крепкий кулак. Мы должны победить или умереть. Пока австрийский генерал Гаддик не двинулся на Берлин, мы должны разгромить Салтыкова. Если нам это удастся, а я надеюсь на победу, то австрийцы забудут и думать о Берлине. Как мы будем действовать? Салтыков ждет нас с запада, сидя во Франкфурте, мы переправимся через Одер севернее и зайдем с востока, то есть откуда он нас не ждет. Там на лугах Кунерсдорфа находятся его обозы и конница. Все это станет нашей легкой добычей, Салтыков окажется в ловушке.

Ничего не скажешь, прусский король был хорошим тактиком, но столь часто употреблял один и тот же прием — обход, и Салтыков задолго до его появления принял свои меры.